История религии. Том 1 - Страница 35

убедительно показывают, что на Земле некогда обитали существа, очень близкие

к человеку по строению, более близкие, чем все сохранившиеся доныне виды

(См. приложение 6).

И все же человек - это таинственный Незнакомец среди животных. Во всем

подобный им, связанный с ними кровным родством, он стал иным; ибо даже такой

изумительный аппарат, как его мозг, не столь резко отличается от мозга

млекопитающих, как духовная природа человека от психической жизни животных.

Успехи современной зоопсихологии делают все более очевидным

качественное отличие человеческого мышления от психики животных, которое в

свое время недооценил Дарвин.

Укажем, в частности, на работы известной исследовательницы Н. Н.

Ладыгиной-Котс, которая проделала серию ценных наблюдений, сравнивая

поведение ребенка с поведением детеныша шимпанзе. "К концу исследования, -

писала она, - оказывается, что мост, который я старалась перекинуть через

психическую бездну, разделяющую шимпанзе и человека, затрещал". В

экспериментах с макакой она установила, что способность обезьяны к

интеллектуальному развитию "чрезвычайно тупо-узко-специально ограничена по

сфере и масштабу своего выявления" /25/. Правда, в аналогичных опытах Келер

и Иеркс пытались доказать, что шимпанзе и другие антропоиды обладают

мышлением, качественно однородным с человеческим /26/. Но эта позиция

встретила серьезную критику не только со стороны Ладыгиной-Котс, но и со

стороны И. П. Павлова, который доказал близость обезьяньего интеллекта к

интеллекту собаки. Касаясь "неудач" обезьян во время опытов, Павлов писал:

"Надо думать, что к решению той же задачи человек приходит потому, что имеет

общее понятие (Разрядка моя. - А. М.) о форме, а у обезьян этого, очевидно,

нет. Обезьяна каждый день начинает снова" /27/.

Работая со старожилом московского зоопарка шимпанзе Парисом,

Ладыгина-Котс обратила особое внимание на орудийную деятельность обезьяны.

Эти опыты еще раз подтвердили "отсутствие у шимпанзе способности к

установлению причинно-следственных смысловых связей" /28/.

Замечательно, что в результате опытов среди черт, отмеченных в качестве

специфически человеческих, были выделены воображение, чувство юмора,

стремление к творчеству (рисование).

Русский зоолог Д. Н. Кашкаров совершенно справедливо подчеркивает, что

"разум есть исключительное свойство человека; разум отличает его от

животных. Поэтому совершенно ошибочны представлекия о животных, допускающие

у них способность к рассуждениям. У животных не может быть сознания личности

с ее постоянным интересом к себе, к другим и к организованному обществу"

/29/.

Древние недаром называли человека микрокосмом. Его конструкция как бы

представляет собой высочайший плод эволюции, вместилище всего многообразия

физических, химических и биологических процессов. Но он есть микрокосм еще и

потому, что обладает духовным началом, которое может отображать и познавать

вселенную. "Одна только возможность спросить себя: имеет ли человек душу? -

тем самым доказывает ее существование, так как душа есть не что иное, как

это типично человеческое средоточие, обращенное к бесконечности мира,

способное чувствовать себя в какой-то мере независимым от него, могущее

смотреть на себя со стороны, ставя подобные вопросы", - справедливо замечает

один из современных богословов Жан Обер /30/.

Психическая деятельность животного главным образом отражает запросы его

тела: питания, размножения, самосохранения. Нелепо отрицать, что это

свойственно и человеческой психике. Но есть в существе человека нечто

находящееся в глубоком несоответствии с жизнью тела и даже идущее вразрез с

важнейшими физическими потребностями. Человек не только способен подняться

выше абсолютной зависимости от этих потребностей, но именно в этом

освобождении, в этой власти над собственной психофизической природой

заключена основа истинно человеческого. В известном смысле можно даже

сказать, что человек становится самим собой только при обуздании своей

психофизической природы и господстве над ней. Сознательный героизм,

бескорыстная жажда знания, переживание прекрасного, чувство благоговения и

чувство юмора - все эти проявления внутренней жизни человека стоят выше его

природной сферы. Следовательно, именно одухотворенность создает человека как

такового, и благодаря этому мы можем определить его как "животное,

наделенное духовным началом".

Подобно возникновению жизни, антропогенез был уникальным явлением, и

все современное человечество представляет собой один вид /31/. Однако каким

образом произошел этот качественный скачок, установить едва ли возможно.

По-видимому, эволюция психики не может заполнить пробел между разумом

высшего животного и личностным интеллектом человека. Этот шаг, по верному

замечанию П. Тейяра де Шардена, "должен был совершиться сразу". "Или надо, -

говорит ученый, - сделать мысль невообразимой, отрицая ее психическую

трансцендентность относительно инстинкта, или надо решиться допустить, что

ее появление произошло между двумя индивидами" /32/. Разумеется, развитие

умственной деятельности приматов подготовило среду и условия для этого

переворота. Но дух, самосознание личности как таковые - чудо в мире природы,

и именно они делают человека человеком. Это особенно ясно видно, если

рассмотреть те факторы, которые обычно считают решающими для антропогенеза.

x x x

Согласно одной теории таким фактором явился труд. "Труд создал самого

человека" - гласит знаменитая формула Энгельса /33/. Между тем при ближайшем

рассмотрении оказывается, что труд в смысле проделывания физической работы

свойствен и многим животным. Следовательно, под трудом мы должны понимать

сознательную творческую деятельность, и поэтому сознание, то есть духовное

начало в человеке, оказывается первичным элементом, предшествующим труду

/34/.

"Животное, - утверждает Энгельс, - только пользуется внешней природой и

производит в ней изменения в силу своего присутствия; человек же вносимыми

им изменениями заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. Это

является последним существенным отличием человека от остальных животных, и

этим отличием человек опять-таки обязан труду" /35/.

Но здесь возникает порочный круг: ибо если у человека есть свои

сознательные "цели", которым служит его труд, то без этих целей нет и

настоящего труда. В человеческой созидательной деятельности, как справедливо

указывал Маркс, "в конце процесса получается результат, который уже перед

процессом труда (Разрядка моя. - А. М.) имелся идеально, то есть в

представлении работника". У обезьяны нет сознания, нет "идеальных

представлений", как нет у пауков или пчел, которых Маркс противопоставлял

архитектору /36/.

То, что специфические особенности человеческого духа превращают работу

в труд, - не гипотеза, но очевидный для каждого факт. Ему противопоставляют

лишь реконструкции процессов, которые навсегда скрыты в прошлом и которые

никто не наблюдал. Быть может, и была когда-то "обратная связь" между