История первая: Письмо Великого Князя (СИ) - Страница 60
Расточка выпрямилась и снова вгрызлась в печенье. Мысли обратно перескочила на друга.
— А Спец ведь не давал.
— Откуда ты знаешь?
Невольно поперхнувшись, Расточка отложила печенье, дотянулась до графина с водой и запила из горлышка. Отдышавшись, подняла взгляд на деда и спросила удивлённо:
— Ну как… Спец же не военный! Он… Он не может быть военным!
— Что значит — не может? — уловил дед фанатичную убеждённость, а вовсе не уверенность в голосе внучки.
— Он… Он же Спец. Он же хиппи! Он бы сказал, зачем скрывать! — и Расточка прикусила губу, вспоминая, что об опекуне своём Спец тоже не говорил до сегодняшнего дня. Снова кроша пальцами печенье, девочка сморгнула пару раз и добавила решающий, на её взгляд аргумент: — Да и какой военный в четырнадцать лет?.. Ну, в пятнадцать. Это только кадеты, но он же с нами учится…
Дед ничего не ответил — да даже если бы знал что-то, всё равно не сказал — и вместо этого поднялся и поставил набираться электрочайник. Зажурчала струя воды, словно на мгновенье в московской квартире откуда-то взялся лесной ручей. Расточка какое-то время вслушивалась в этот звук, но наваждение быстро исчезло, растворившись в обыденных звуках: в тиканье часов, чуть слышном гудении лампы под потолком, хлопанье соседской двери…
Дождавшись, пока чайник наполнится до половины, дед поставил его греться и снова присел рядом с Расточкой. Девочка повернулась к нему, надеясь на то, что умный дед уж наверняка ей даст какой-нибудь совет, но он только задал довольно простой вопрос:
— Что ты о своём друге знаешь?
— Что он мой друг! Иосиф Бородин… Спец. И что у него опекун — офицер… — Расточка добавила последние слова с усилием, ещё не привыкнув к ним, не смирившись.
— Да-а, много…
— Ну правда, разве можно сказать, что я о нём знаю?! Да всё почти!
— А вот представь, что не всё. Ты его бросишь тогда?
— Нет!.. Наверное… — на душе до сих пор было пакостно после разговора.
— Вот поэтому он и не говорил.
— Но я же не бросила!
— И слава Богу. В Пасху ссориться — последнее дело, — рассудительно заметил дед.
Чайник загудел, словно ракета готовилась к старту, пошумел некоторое время и выключился. Дед достал банку с чаем, заварочный чайник, положил щедрую горсть заварки в него и залил кипятком. Постепенно кухня наполнилась крепким чайным ароматом — и Расточке показалось, что стало как-то легче дышать. Плакать уже не так хотелось. Аромат, словно горячие струи душа, смывал обиду и «себяжаление»; чай, какие-то травы и даже медовые нотки плыли в нём — дед в своей банке постоянно мешал совершенно разные сорта, но получалось всегда вкусно и ароматно.
— Надюш, — разлив чай по чашкам, дед снова опустился на стул, — мы каждый день что-то новое узнаём о своих друзьях. Просто однажды — больше, чем обычно. Это надо ценить, а не задаваться вопросом «Почему сейчас?» — лучше поздно, чем никогда. Всему своё время, и время каждой вещи под солнцем, — и пояснил, видя недоумение внучки: — Это из Библии, из книги Экклезиаста.
— И как узнать — когда это время?
— Когда оно придёт. Время отвечать, хотя никто так и не задал вопроса. Ведь ты же не спросила?
Расточка снова, как в самом начале разговора, положила подбородок на руки и уставилась на поднимающийся над чашкой еле заметный пар.
— Деда, почему ты у меня такой умный?
Дед рассмеялся:
— А иначе не получилось как-то.
По кухне плыл совсем ставший травяным аромат, и вовсе расхотелось обижаться и гадать, отчего да почему. Дед спокойно попивал свой чай и думал о чём-то далёком — может, о прошлом.
Сейчас он почему-то ужасно напоминал Спеца.
Время с тихим шорохом сыпалось, словно песок в часах. Со спелым яблочным стуком упало куда-то на дно души понимание и сразу же провалилось глубоко-глубоко, только бы его не осмыслять — пусть уж лучше хранится в тёмном, укромной уголке до тех пор, пока не придёт его время. Время проклюнуться, тонким, упрямым ростком с клейко-сладкими листочками пронзить сознание, вырваться наружу большим уверенным деревом. Когда оно вырастет — тогда как раз настанет время спрашивать и время получать ответы. А до тех пор оно будет лежать где-то глубоко внутри, вызревая — медленно, постепенно, незаметно, как и любоё зёрнышко. Что это будет за дерево, Расточка ещё не знала. Мало ли что может вырасти из упавшего яблока — узловатый дуб или гибкая ива, смолистая сосна с рыжей корой, душистая, ярко-зелёная ёлочка или цветущая слива. А может, и разлапистая яблоня. Время покажет — когда наступит.
Надо только дождаться. Сейчас — подождать, пока позвонит Каша — он отводил близняшек к кому-то в гости — и всё ему рассказать и объяснить. Потом дождаться возвращения Спеца, потом — каникул, посиделок в глубине Сетуньского парка, арбатских прогулок и попрятавшихся по переулкам кафешек, где так хорошо сидеть большой компанией, когда за окном шумит летний ливень. Придёт время и запускать змея с большим, Спецом нарисованным пацификом у пруда, и ходить на бабушкины спектакли, и говорит, говорить, говорить… Только бы дождаться. Только бы все вернулись, все встретились, все всё поняли…
…— Деда! А ведь в Заболе сейчас нет никакой войны?
— Конечно нет. Откуда там война?
— И она никогда там не случится?
— Пока это будет зависеть от нас — не случится.
— От кого — от нас?
— А что, если в отставке — то уже не офицер, а немощный старик?
— Деда, я серьёзно!
— И я, Надь, серьёзно. Войны всегда заканчивали солдаты и офицеры, кто бы их ни начинал. Такая уж у нас служба.
… А за тысячи километров от деда с внучкой, вновь, как полтора часа назад, сидящих на кухне далёкой московской квартирки, фельдфебель Лейб-гвардии Иосиф Бородин взглянул на чирикнувший телефон и прочитал: «Будем ждать! Каша» — и улыбнулся, зная теперь точно, что вернётся. Что больше не надо думать о Расточке — и бояться.
Можно целиком посвятить себя службе. Благо, обязанностей и дел никаких, кроме почётного сопровождения Великого князя.
— Сиф!
Ага, а вот и обязанности с делами.
— Что, ваш-скородие?
— Сгоняй за Филиппом, куда он запропастился?
— Есть!
Если бы мир в этот момент затих — весь, разом, во всех уголочках земного шара от Владивостока до Японии через Украину, Британию и Канаду, — то он бы услышал быстрый топот, возвещающий, что фельдфебель Бородин, молодой человек пятнадцати лет отроду, иногда не в меру упрямый, а порою не к месту стеснительный, имеющий дома автомат Калашникова, куртку с рыжим пацификом и самых лучших друзей, какие только есть на свете, — побежал выполнять поручение полковника Заболотина-Забольского, своего горячо любимого командира.
05.03.2010 — 15.02.2012
Москва — дер. Прислон — Москва,
http://samlib.ru/o/ososkowa_w_a