История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов - Страница 22

– Прощайте, мастер… исполните ваше предназначение!

С этими словами царь протянул ему руку; художник смиренно склонился к ней, но не коснулся губами, и Сулайман вздрогнул.

– Вот как! – пробормотал Садок, глядя вслед удаляющемуся Адонираму. – Вот как! Что же вы прикажете, государь?

– Полнейшее молчание, святой служитель Адонаи; отныне я полагаюсь только на себя. Запомните хорошенько: я – царь! Повиноваться под страхом опалы и молчать под страхом смерти – вот ваш удел… Ну полно, старец, не дрожи: повелитель, который доверяет тебе свои тайны, не желая держать тебя в неведении, – друг, а не враг. Пусть приведут тех троих, что заперты в храме, я хочу еще поговорить с ними.

Амру и Фанор предстали перед царем вместе с Мифусаилом; за ними стояли в ряд зловещие немые слуги с обнаженными саблями в руках.

– Я обдумал и взвесил ваши слова, – строго сказал Сулайман, – и я видел слугу моего Адонирама. Что движет вами в желании навредить ему – жажда справедливости или зависть? Как смеют простые подмастерья судить своего мастера? Будь вы людьми почтенными, старшими среди своих братьев, больше веры было бы вашему свидетельству. Но нет – алчные и честолюбивые, вы добивались звания мастеров, не получили желаемого, и злоба поселилась в ваших сердцах.

– Государь, – воскликнул Мифусаил, падая ниц, – вы хотите испытать нас! Но пусть даже это будет стоить мне жизни, я все равно утверждаю, что Адонирам – изменник, да, я замышлял погубить его, потому что хотел спасти Иерусалим от тирании этого коварного человека, который намеревался отдать мою страну во власть полчищам чужеземцев. Маш столь неосторожная откровенность – лучшая порука моей преданности.

– Не подобает мне принимать на веру слова презренных людишек, рабов моих слуг Смерть опустошила ряды мастеров, и Адонирам хочет удалиться на покой; я, как и он, хочу найти среди глав цехов людей, достойных моего доверия. Сегодня вечером, после выплаты жалованья, еще раз обратитесь к просьбой о посвящении в мастера; он будет один… Сумейте заставить его внять вашим доводам. Если вам это удастся, я буду знать, что вы трудолюбивы, владеете мастерством я высоко стоите в глазах ваших братьев. Адонирам знает свое дело; его решение – закон. Разве Бог покинул его? Разве был ему явлен знак порицания Творца, Его роковое предупреждение, удар, который без промаха наносит незримая рука, карая виновных? Так пусть рассудит вас Иегова: если падет на вас выбор Адонирама, его расположение будет для меня тайным знаком, свидетельством самого неба в вашу пользу, и тогда я не спущу больше с Адонирама глаз. Но если он откажет вам в звании мастеров, завтра же вы вместе с ним предстанете передо мной; я выслушаю обе стороны, обвинение и защиту, и отцы народа огласят решение суда. Ступайте же, подумайте над моими словами, и да вразумит вас Адонаи.

Сулайман поднялся и, опираясь на плечо великого священника, чье лицо осталось невозмутимым, медленно удалился.

Трое подмастерьев переглянулись, и одна мысль тотчас осенила всех троих.

– Надо вырвать у него пароль мастеров, – сказал Фанор.

– Или пусть он умрет, – добавил финикиец Амру.

– Он скажет нам пароль мастеров или умрет! – воскликнул Мифусаил.

И три руки соединились в знак клятвы. Прежде чем переступить порог, Сулайман оглянулся, внимательно посмотрел на них издалека, тяжело вздохнул и сказал Садоку:

– Довольно! Теперь забудем обо всем, кроме утех! Идем к царице.

Начался следующий сеанс, и рассказчик продолжал:

Солнце клонилось к закату; горячее дыхание пустыни обжигало поля, озаренные отсветами тяжелых медно-красных облаков лишь холм Мория отбрасывал узкую прохладную тень на пересохшее русло Кедрова; поникли листья на деревьях, а опаленные жарой цветы олеандров увяли и съежились; лишь ящерицы, хамелеоны и саламандры сновали в расщелинах скал; смолкло пение птиц в рощицах, не слышно было лепета ручейков.

Опечаленный и словно заледеневший в этот знойный и хмурый день, Адонирам, как он и говорил царю, пришел проститься со своей царственной возлюбленной, смирившейся с разлукой, на которой она сама настояла.

– Уехать нам вместе, – сказала она ему, – значило бы бросить вызов Сулайману, унизить царя в глазах его народа и усугубить оскорблением те горести, которые я по воле предвечных сил вынуждена причинить ему. А остаться вам здесь, когда я уеду, супруг мой, – значит искать смерти. Царь ревнует к вам, и после моего бегства лишь на вас обрушится вся его злоба.

– Что ж! Мы разделим судьбу всех детей нашего племени, будем скитаться и искать друг друга на земле. Я пообещал царю отправиться в Тир. Будем же искренними, ибо теперь вы можете наконец сбросить путы лжи. Нынче же ночью я пущусь в путь и доберусь до Финикии, но не задержусь там, а поспешу к вам в Йемен через границы Сирии, через пустыни Каменистой Аравии, вдоль теснин Касанитских гор. Увы, дорогая царица, неужели я должен покинуть вас так скоро, неужели мне придется оставить вас одну в чужой земле, во власти влюбленного деспота?

– Успокойтесь, господин мой, мое сердце принадлежит только вам, меня окружают преданные слуги, и осторожность поможет мне избежать опасностей. Темной и ненастной будет нынешняя ночь, которая скроет мое бегство. Что до Сулаймана, я его ненавижу; не мною, а моими землями жаждет он обладать. Он окружил меня шпионами, пытался подкупить моих слуг, он соблазнял золотом моих воинов, уговаривая их сдать крепости. Если бы он завладел и правами на меня никогда больше я не увидела бы счастливый Йемен. Он вырвал у меня обещание, это правда, но что значит нарушение слова в сравнении с таким вероломством? И как я могла не обмануть его, человека, который не далее как сегодня дал мне понять, почти не скрывая угрозы, что любовь его не знает границ, а терпению наступает предел?

– Нужно поднять против него ремесленников!

– Они ждут жалованья; сейчас они не поддержат вас. К чему пускаться в столь рискованные затеи? Слова царя не испугали меня, напротив, я даже довольна; я предвидела их и ждала с нетерпением. Ступайте и не тревожьтесь ни о чем, любимый мой, Балкида будет принадлежать только вам, и никому другому!

– Прощайте же, царица; мне пора покинуть этот шатер, где я нашел счастье, о котором не мог и мечтать. Пора оторвать взор от той, что для меня дороже жизни. Увижу ли я вас еще когда-нибудь? Увы! И эти сладостные мгновения растают, как сон!

– Нет, Адонирам, скоро, скоро мы соединимся навеки. Мои сны, мои предчувствия совпадают с предсказаниями оракула; все говорит о том, что наш род не угаснет, и я уношу с собой драгоценный залог нашего союза. Верьте, я положу к вам на колени вашего сына, которому предназначено судьбой возродить наш славный род и избавить Йемен и всю Аравию от гнета слабосильных потомков Сулаймана. Теперь не я одна призываю вас: двойные узы привязывают вас к той, что вас любит, и вы вернетесь.

Растроганный Адонирам припал губами к руке, на которую упали слезы царицы, а затем, призвав на помощь все свое мужество, бросил на нее последний долгий взгляд, отчаянным усилием заставил себя отвернуться, опустил за собой полог шатра и вышел на берег Кедрона.

В своем дворце в Милло Сулайман, обуреваемый гневом и любовью, терзаясь то подозрениями, то преждевременными угрызениями совести, с тревогой ждал царицу, скрывающую под улыбкой свое отчаяние, а Адонирам тем временем, силясь похоронить ревность в глубинах своей печали, направился к храму, чтобы заплатить строителям, прежде чем взять в руки посох изгнанника.

Каждый из троих думал, что одержал верх над соперником, каждый считал, что проник в тайну другого. Царица таила свои намерения; Сулайман, которому слишком многое было известно, тоже скрывал это, и его изобретательное самолюбие еще нашептывало ему сомнения.

С высокой террасы Милло он следил за свитой царицы Савской, которая растянулась на извилистой тропе, ведущей в Емаф, а подняв взгляд, видел над головой Балкиды окрашенные пурпуром заката стены храма, где царил Адонирам: на фоне темных туч блестели их ажурные зубчатые гребни. Холодна испарина выступила на лбу и бледных щеках Сулаймана; расширенными глазами жадне всматривался он то вверх, то вниз. Наконец появилась царица в сопровождении слоях приближенных и слуг, которые смешались со слугами царя.