История и фантастика - Страница 53

— Если «Ведьмак» представляет жанр фэнтези, а «Башня Шутов» и «Божьи воины» — жанр исторической фэнтези, то, естественно, следующий ваш цикл должен быть просто классическим историческим романом. Без драконов, чародеев, вампиров, княжон и изысканных драконоубийц, но зато с дискуссиями философов-теологов, мытарствами приора с недисциплированностью монахов в монастырях, моральными проблемами экономов, мошенничествами купцов, старающихся поудачнее обойти пошлины и плату за провоз скота через городскую заставу… Нигде не сказано, что это должно быть скучно. Это может быть увлекательно. Что скажете относительно столь плотной эволюционной линии? Примеры я набросал шутливо, но вопрос — серьезен. Ваше сближение с главным течением, пожалуй, не выдумка…

— Выдумка. Целиком и полностью. Абсурдно также утверждение о моей эволюции в сторону мейнстрима. Чего бы ради? Зачем? Потому что от фэнтези толкиновского типа, обретающейся в Never Never Land'e, Нетинебудет, несуществующей аллотопии, я перешел на историческую фэнтези? У фэнтези семь поджанров. Кто мне запретит, постоянно придерживаясь базы genre[157], который, кстати, вполне меня устраивает и которого я отнюдь не стыжусь, свободно перемещаться между этими поджанрами?

Завтра я могу заняться ужастиками. А послезавтра — субжанром, определяемым как городская фэнтези. Повторяю: фэнтези — в моем характере, она у меня хорошо пишется, и поэтому я ее пишу. А заявления о «сближении с главным течением» я не люблю еще и по другой причине: обычно такие заявления предполагают, что к подобному сближению меня тянет неодолимо и непрестанно. Что я только и знаю, что мечтаю о нем. Что по ночам мне снится, как я вырываюсь из гетто, из вонючих закоулков фантастики на блистающие феерией неона бульвары мейнстрима.

— Возможно, вы-то не мечтаете, но молодые создатели фантастики все чаще сближаются с главным течением, возникает даже какое-то смешение законов жанра. Не считаете ли вы, что эта тенденция будет доминировать?

— Я утверждал бы, что деление на фантастику и главное течение выглядит очень искусственно. Устоялось мнение, что вопрос отнесения произведения к фантастике или главному течению решается наличием в нем элементов неправдоподобия. Если таковые имеются, значит, перед нами фантастика, если не имеются — значит это главное течение. Не думаю, чтобы кто-либо назвал «Гамлета» фантастикой лишь потому, что в нем появляется дух отца главного героя. Взаимопроникновение жанров и их взаимный диалог происходят столь же искусственным образом, сколь и естественным. Если какой-то писатель выбивается из фантастического гетто — то есть если его книгу прочитает кто-то, не входящий в круг любителей фантастики, — то у автора на погонах автоматически появляются звездочки «главнотеченца». Это смешно, но и естественно, поскольку связано с его писательским развитием. Ибо чем больше проданных экземпляров и чем выше популярность, тем больше шансов, что главное течение захочет аннексировать такого писателя. Обычно этому сопутствуют смешные, но типичные для критики напыщенные маневры — например, приписывание фантастике идеологии, то есть ее аллегоричности, скрытой (разумеется, тонкой) насмешки над современностью или даже клейма «романа с ключом», в котором дракон — вовсе не дракон, а… И так далее. Порой включение в мейнстрим осуществляется с согласия автора, но чаще это последствие того, что писатель уже «заработал» на билет в страну мейнстрима.

— Ну, пока что такой «отъезд» не предвидится, потому что у вас за плечами многотомная сага, сделавшая вас классиком фэнтези. А сейчас вы пишете третий том новой. Однако прежде чем появится очередной том приключений Рейневана, вы, вероятно, можете себе позволить время от времени, лузгая семечки, кропать короткие формы. Например, рассказы…

— Сага… не люблю такого определения. Это издатель дописал на обложке. История, которую я писал пять лет, окончилась. В соответствии с задумкой, в соответствии с планом и в соответствии с ожиданиями. Что ж, всему приходит конец, и это не должно никого удивлять. Как сказал Екклезиаст: «Время сеять и время собирать…» И даже время обирать. Сейчас мне надолго есть что сеять — я пишу трилогию исторической фэнтези. А что потом? Не знаю. Не исключаю возможности возврата к развлечениям с короткой формой, с которой начинал свои писательские игры.

— Я спрашиваю, потому что исключительно люблю ваши рассказы. За их энергичность, плутовской характер, развлекательность, сказочность, коварность. Они всегда отлично выверены и с ходу заставляют меня встать по стойке «смирно». Со смущением скажу, что я, возможно, предпочел бы их Ведьмачьей саге…

— Собственно, мне нечего добавить — все, что вы сказали, глубокая истина. Часто — и, впрочем, справедливо — люди ставят мне в вину, что я так надолго распрощался с рассказами и не пишу даже для антологий. Я тоже чувствую себя виноватым. Ведь короткая форма — доказательство истинного мастерства, и хорошо написанный рассказ следует оценивать гораздо выше, чем хорошо написанный роман. Хорошо сконструированный рассказ или новелла содержат в себе зародыш огромной фабулярной силы — в частности, именно поэтому гораздо легче читается «Старик и море», нежели «Дни и ночи». Однако в определенный момент я перестал писать рассказы, а взялся за многотомную «сагу», цикл романов в жанре фэнтези. При этом раньше сам я неоднократно высказывался ех cathedra[158] относительно длиннющих циклов фэнтези, всех этих, как я ехидно говорил, Cycles of Magic Shit[159]. И вот однажды пришел к выводу, что если должно существовать нечто такое, как польская фэнтези, то без длинного цикла не обойтись. И писал его, полностью сознавая, что многие скажут: «Как рассказчик-то он, однако, был получше». Что ж, трудно не согласиться. Однако либо длинный и трудоемкий цикл, либо рассказы, tertium non datur[160]. По крайней мере в моем случае non datur. Осознавая плюсы и минусы цикла о ведьмаке, я, несмотря ни на что, буду защищать это свое детище, ибо в конце концов цикл мне удалось написать, люди его по-прежнему покупают, и, значит, все не так уж плохо. Но того, что в рассказах писатель достигает большего мастерства, — не отрицаю. И не стану утверждать, будто надобно писать только пятитомные саги и что в фэнтези это необходимость. Я поступил так по изложенным выше причинам и потому, что такова была моя господская воля. Кроме того, если у англосаксов есть свой Пратчетт, свой Эддингс и свой Джордан, то чем мы хуже? Так уж повелось, что всюду пишутся большущие саги фэнтези.

Но это, повторяю, не значит, что я никогда не вернусь к короткой форме. И не для того, чтобы кому-то понравиться, а ради собственного удовольствия. Если напишу что-либо в ближайшее время, то, вероятно, это будет именно рассказ. А дальше — не знаю. Есть множество проектов, но путь от проекта до реализации долог и извилист. Рановато говорить об этом.

— Когда-то вы написали рассказ, действие которого разворачивается в недалеком будущем. Не думаете ли как-нибудь к этому вернуться?

— Рассказ «В воронке от бомбы» был написан в рамках одной из акций, которые порой случаются в среде — таковые существуют! — авторов и издателей фантастики.

Бывает, что в ходе коллективного сеанса поглощения пива, дискуссий и споров кто-нибудь вдруг нападет на идею написать и издать тематическую антологию. Таких замыслов было несколько: знаменитые «Альтернативные картинки», якобы антиклерикальная «Черная месса», антология рассказов о кошках, несколько других. Родилась — а как же! — идея антологии рассказов в стиле political fiction. Мы решили оттолкнуться от творчества Зайделя и показать, что этот жанр может существовать и в нынешние времена и что не только коммунизм вызывал оруэлловскую реакцию, но и при новом режиме тоже есть что критиковать. Однако дело пошло не так, как мы ожидали. Из всех написанных рассказов в печать годились только два: мой и Земкевича. Он свой опубликовал в «Фантастике», я — упомянутый «В воронке от бомбы» — в «Фениксе». Рассказ был отмечен премией имени Зайделя — высшей наградой польского фэндома. Ну что ж, немного жаль, как говорится, рассказов, немного жаль того радостного энтузиазма, с которым я стартовал к тематическим антологиям. Жаль.