История Гадкого Утенка, или Мой ласковый и нежный зверь - Страница 6
— Что всё? Я — убийца! Моё место в тюрьме!
— Это самозащита. Милиция уже была, они согласны что ты стреляла с целью спасти свою и мою жизнь. Успокойся, тюрьмы не будет. Какое-то время продлится следствие и дело закроют, мои адвокаты этим уже занимаются.
Деньги покупают всё… даже совесть. А мне как жить дальше с кровью на руках? Как мне вообще жить дальше?
— Прошу тебя — не молчи. Поговори со мной.
— О чем?
— О чем хочешь.
Зверь неловко повернулся и поморщился.
— Как твое плечо?
— Ничего страшного — пуля прошла навылет, серьезных повреждений нет. До свадьбы заживет.
Свадьба… Меня передернуло. Заметил, помрачнел:
— Ты по-прежнему ненавидишь меня?
Что ответить тебе? В моей голове всё перемешалось. Какие чувства я к нему испытываю? Я сказала правду:
— Я не знаю…. что-то изменилось внутри после… выстрела…
Зверь поднес мою руку к губам и поцеловал каждый палец:
— Сможешь ли ты меня простить когда-нибудь?
Я повторила:
— Я не знаю, я уже ничего не знаю… может быть, со временем…не знаю, не уверена… нет… Ты отпустишь меня?
— Я не могу.
Он помолчал:
— Выходи за меня замуж и я дам тебе год на раздумье.
— А потом?
— Если ничего не изменится, я соглашусь на развод и исчезну из твоей жизни. Я обещаю. Но я так же обещаю, что буду использовать каждую возможность чтобы этого не произошло.
— У меня нет другого выхода?
— Нет.
— Хорошо… но с одним условием — ты не будешь прикасаться ко мне, если я того не захочу.
Зверь смотрел мне в глаза и молчал, очень долго молчал.
— Согласен.
Мы заключили новую сделку.
Я сидела на подоконнике, как всегда — это превратилось в привычку. Завтра моя свадьба… Миллионы девушек переживают в этот день волнение, радость, иногда тревогу, но вряд ли многие из них испытывают полнейшие равнодушие. Это чувство прочно заняло жизненное пространство внутри меня. Мне было абсолютно всё равно или проще говоря 'до лампочки'. Девчонки таскали меня по салонам, сначала, в поисках платья, потом на примерки. Мама суетилась и организовывала прием, уточняла списки гостей. Что-то покупалось, примерялось, заказывалось. Я не вникала. События проходили мимо, не задевая, не откладываясь в голове. Я посещала занятия и не помнила о чем была лекция. Меня вызывал следователь, я не помнила о чем он спрашивал, помню только поздравления по поводу закрытии дела. Моя депрессия затянулась… меня пытались расшевелить, меня это не трогало… тогда появился психолог Александр Иванович, приходивший ко мне через день. Спасибо ему, он вытащил меня из этого омута, затягивавшего и не отпускавшего. Шаг за шагом мы проходили ситуацию, рассматривали её, складывали, как кубики. У меня не было другого выхода: или моя жизнь или жизнь блондина. Я сумела принять и простить себя, преодолеть гнетущее чувство вины, но вслед за этим пришла другая мысль, ужасающая для меня в своей правде: если я смогла лишить другого человека жизни и простить себя, почему в таком случае не простить Зверя? В чем между нами разница? Если Бог прощает, могу ли я быть выше Бога? Я запуталась и замкнулась. Я не могу или не хочу простить? А если могу, то хочу ли? Мне по-прежнему были неприятны его прикосновения, в большинстве своем случайные. Зверь не хотел рисковать и выполнял наш договор. Но что странно, моя ненависть утихла, нет она изредка поднимала свою голову. Но всё реже и реже… Но я как и раньше хотела быть свободной от него и завтра начинался отсчет дней до этой свободы……
Регистрация была назначена на три часа дня, и с раннего утра меня одевали, причесывали, красили. Меня жутко раздражала эта суета, какая в сущности разница в чем идти и как выглядеть чтобы поставить одну закорючку. Если бы не присутствие мамы, счастливо утиравшей украдкой слезы, я давно бы остановила этот фарс. Наконец, я была готова, всеми одобрена и допушена к счастливому 'жениху', вручившему мне букет из ромашек. Неужели узнал? Мама, наверно, сказала о ромашках. я с детства люблю эти цветы — 'солнышко в облачке'. Оторвавшись от созерцания букета и воспоминаний, я перевела взгляд на Зверя:
— Спасибо.
Он чуть-чуть расслабился и предложил мне руку, для сопровождения в лимузин. Я приняла, но никак не могла разобраться у кого дрожат пальцы, у меня или у него. Впрочем, это не важно. Прошествовав до лимузина, умудрившись ни разу не наступить на подол и не оторвать шлейф, я была туда торжественно и аккуратно упакована. Со мной ехала только Маринка в качестве свидетельницы. Во второй машине — 'жених' и свидетель, следом весь остальной кортеж. Помпезно до тошноты. Мы выруливали с одной трассы на другую, когда раздался визг Маринки. Она орала и тыкала пальцем в окно. я повернула голову… на нас с огромной скоростью несся 'КАМАЗ'. Вот и всё… я закрыла глаза. Удар. Боль. Беспамятство… Я уже не видела как бежали к машине люди… как вынимали через окно Марину, отделавшуюся испугом и ушибами… как обезумевший Зверь ломал заклинившие двери, пытаясь достать меня… как он держал меня на руках, пытаясь найти пульс… как кричал от радости: 'Спасибо Господи, она живая!'… как гнал машину в больницу, потому что 'Скорая' застряла в дороге… как увозили меня в реанимацию… как он держал мою маму за плечи и твердил как заклинание, что всё будет хорошо… Я не видела… я умерла на операционном столе от наркоза… анафилактический шок…
Суетились и бегали врачи… увозили маму с сердечным приступом… выл в коридоре Зверь… я уходила…
Не оставляй меня или возьми с собой… Впереди меня свет…
Я НЕ ОТПУСКАЮ ТЕБЯ!!!
Натяжение нити… рывок… я вернулась…
В мозгу появилась первая связная мысль… С трудом разлепив пересохшие губы, я попросила:
— Пить…
Мою голову приподняли и поднесли ко рту трубочку от поилки. Я скосила глаза:
— Мама…
— С возвращением доченька.
Она присела рядом на постели и взяла за руку:
— Как же ты нас напугала.
Я подозрительно уставилась на маму, с целью установления, кто входит в местоимение 'мы', но, вместо этого, заметила на ней халат:
— Мам, что случилось? Почему ты в больничном халате?
— Не волнуйся, уже всё прошло, сердечко немного прихватило. Ты мне лучше скажи, как ты себя чувствуешь.
Я честно попыталась понять хоть что-то в своих ощущениях:
— Болит всё… Голова больше… остальное терпимо.
— Слава Богу, врачи говорят — скоро поправишься. Водитель, что в вашу машину вьехал, пьяный был, с управлением не справился, занесло его, хорошо боком задел. Сидела бы ты с другой стороны, тоже как Марина синяками бы отделалась, а так… легкое сотрясение мозга, синяков много, царапины, порезы, из них два глубоких — один на плече, другой рядом с 'сонной' артерией. Кровотечение сильное было, если бы Паша тебя в больницу сам не повез…
Мама всхлипнула:
— Тебя когда зашивать повезли, наркоз вкололи… у тебя реакция началась… сердце остановилось. Кто ж знал о таком… Ты никогда ничем серьёзным не болела…
'Зато сейчас наверстываю… '
Я потянулась к маме:
— Не плачь…
— Ох, доченька… мы же думали всё… не хотела ты возвращаться… врачи к нам с бумагами на подпись пришли за разрешением — грудную клетку вскрыть для прямой стимуляции… правда, говорили вряд ли поможет. Павел в операционную кинулся, тебя трясет, зовет, уговаривает, потом как рявкнет 'Я НЕ ОТПУСКАЮ ТЕБЯ!!!' и у тебя пульс пробился. Ты услышала что ли?
'Нет, это у меня рефлекс, как у собачек Павлова, на его присутствие… Павлова — Павел… '
— Тут уже нас в коридор отправили, врачи сами тобой занимались… Я Паше за твою жизнь так благодарна… если б не он…
'Если б не он, меня бы там вообще не было…'
Я прикрыла глаза, стараясь не выдать своего отношения. Не хватало ещё чтобы мама что-то заподозрила… Меня погладили по голове и поцеловали:
— Спи, моё солнышко, выздоравливай, я приду завтра…
Последние слова я слышала в полусне. Второй раз я очнулась уже в темноте, тускло светил только маленький ночник у входа, но и этого хватило увидеть Зверя, дремлющего рядом в кресле. В глаза сразу бросилалась его усталость — осунувшееся лицо, темные круги вокруг глаз, щетина… Я рассматривала мужчину, ставшего причиной всех моих бед, и никак не могла определить какие чувства я к нему испытываю. В голове царила полная мешанина. Что же ты хочешь от меня? Зачем тебе всё это нужно? Я не заметила, как произнесла последнюю фразу вслух. Зверь проснулся и подался ко мне: