История Антисемитизма. Эпоха Веры. - Страница 25

Арабский хронист Ибн Сайд, известный как Сайд Андалусский, назвал в 1060 году имена пятерых еврейских мыслителей из Сарагосы, которых он считал достойными упоминания. Его комментарии являются еще одним свидетельством той точности информации и ясности взглядов, которая характерна для очень многих древних арабских авторов. Он пишет следующее:

«… еврейский народ, в отличие от всех остальных народов, это лоно пророков и источник апостолов. Большинство пророков, да благословит их Бог и да будет мир им, вышли из этого народа. Этот народ жил в Палестине. В этой стране жили их первый и последний цари, пока их не изгнал оттуда римский император Тит, который разрушил их царство и рассеял их повсюду, так что нет теперь во всем обитаемом мире места, где бы нельзя было найти евреев, будь то на Востоке или Западе, на Севере или Юге… Когда они оказались рассеянными по всему свету и стали смешиваться с другими народами, некоторые из них занялись абстрактными науками и проявили много рвения в интеллектуальных поисках, так что кое-кому из них удалось добиться больших успехов в исследованиях в различных областях знания…»

Среди еврейских мыслителей Сарагосы, перечисляемых этим проницательным современником, называется имя знаменитого Ибн Габироля, автора философского трактата «Мекор Хаим» («Fons Vitae» [«Источник жизни»] – этот трактат дошел до нас только в латинском переводе). Мусульмане знали его под именем Сулейман ибн Яхья, для христиан Ибн Габироль превратился в Авицеброна, и под этим именем он оказал колоссальное влияние на средневековую схоластику (Только в 1850 году востоковеду Соломону Мунку удалось установить, что имена Бен Яхья, Авицеброн и Ибн Габироль относятся к одному и тому же лицу.). В соответствии со взглядами, господствовавшими среди арабских философов своего времени, Ибн Габироль принадлежал к школе неоплатонизма. Среди ведущих христианских теологов, на которых он оказал влияние, следует упомянуть Гийома Овернского, считавшего его христианином и называвшего «князем философов», а также Дунса Скота. Напротив, в еврейской философской мысли его система, едва ли совместимая с фундаментальными положениями иудаизмма по причине ее подспудного пантеизма, не оставила никаких следов за исключением трудов некоторых каббалистов. Ибн Габироль, который, между прочим, был автором замечательной синагогальной поэзии, назван историком Г. Грецом «первым философом европейского Средневековья». Во всяком случае, он был первым евреем на Западе, который стал философом в полном смысле этого слова и разработал собственную оригинальную систему.

Очевидно, что благодаря манере, характерной для открытости мышления испанского еврейства, его в каком-то смысле «современной» ментальности, первый среди его знаменитых сыновей оплодотворил мировую философию, оставшись в то же время бесплодным для собственно еврейской мысли.

Его современник врач Исаак ибн Сактар ( Ицхаки) анализировал Писание с точки зрения логики (как мы уже видели, подобные исследования были достаточно распространены в мире ислама). Он заметил, что раздел книги Бытия, в котором упоминаются цари Израиля (XXXVI, 31), должны были принадлежать другой руке, а не руке Моисея, который умер гораздо раньше. К этому же аргументу прибегнут первые «самостоятельные умы» нового времени, когда они начнут подвергать критике Священное Писание.

Сходные идеи развивались в следующем столетии великим Авраамом ибн Эзрой, универсальным мыслителем, математиком и философом, поэтом и астрологом; он был первым экзегетом, который допустил, что книга Исайи является произведением двух разных авторов. Этот своеобразный ум, одновременно рационалистический и мистический, сыграл в истории европейской мысли первостепенную роль. В самом деле, этот вечный странник провел большую часть жизни в Италии, Франции или Англии, занимаясь во время своих странствий преподаванием математики, библейской экзегетики и астрологии. В результате его трактаты по астрологии, переписанные и переведенные на все языки, способствовали росту известности его имени и распространению в Европе принципов критического мышления.

Еврейские авторы того времени в основном пользовались арабским языком для философских сочинений и ивритом для поэтического творчества. За исключением пластических искусств, которыми евреи, так же как и арабы, вовсе не занимались вследствие религиозного запрета, у них процветали светские искусства. Традиционные направления еврейской мысли нашли здесь достойных представителей. Например, Алфаси (Исаак из Феса) написал учебник по талмудическому праву, который дополнил труды гаонов Вавилона и был принят всеми раввинами Испании. Бахья ибн Пакуда составил знаменитое руководство по аскезе (« Трактат обязанностей сердца»), основывающееся на рецептах мусульманской мистики. Влияние этого трактата достигло евреев-ашкенази Севера. Таким образом, можно констатировать, что у испанских евреев традиционные занятия сочетались с мощной универсалистской или ассимиляторской тенденцией, что вообще было характерно для ситуации в исламских странах. Полемист Ибн Хазм даже уверял, что «будучи убежденными в истинности ислама еврейские старейшины не хотят признавать это из-за наследственной гордости и желания сохранить свое временное влияние. Я часто наблюдал это».

Как бы там ни было, для многих образованных евреев было характерным презрение к собственному наследию и рабское подражание арабам. Об этом свидетельствует трактат «Книга размышлений и воспоминаний», которую написал по-арабски великий поэт Моисей ибн Эзра специально для того, чтобы бороться с подобными тенденциями. Совершенно справедливо он особо выделяет главный симптом ассимиляции, а именно отказ от иврита. Он констатирует, что «еврейский язык забыт, испорчен, потому что он вышел из употребления», что « его красота исчезла, и он пребывает в пренебрежении вследствие своей сдержанности и своей обобщающей лексики». Нельзя не заметить, что аргументация Моисея ибн Эзры остается достаточно умеренной. Наиболее показательными в этом смысле являются его выводы:

«Все, что я написал до этого места, я рассматриваю как предисловие, необходимое, чтобы подготовить читателя к пониманию того, что я теперь скажу. Стилистические фигуры, о которых я говорил до этого, превосходно совместимы с еврейским языком. Но существуют и такие фигуры, которые наш язык не может использовать, он для этого не приспособлен, так что мы не можем во всем подражать арабской литературе…

…Пусть же арабы поэтому не критикуют наши Священные Писания. Пусть они не думают, что мы не знакомы с арабскими принципами, что только арабский язык обладает прекрасными фразами и словами, что еврейский язык лишен всего этого. Хотя наши Священные Писания не во всем следуют правилам арабского стихосложения, тем не менее там можно найти многочисленные элементы, отражающие большую часть этих правил…»

Приведем также прелестную маленькую историю, которая содержится в другом месте его трактата:

«Однажды, во времена моей молодости в моей родной стране один из самых знаменитых мусульманских мудрецов (он был моим другом и благодетелем) и большой знаток своей религии, попросил меня прочесть по-арабски Десять заповедей. Я тотчас понял его намерение, состоявшее в том, чтобы принизить их стиль. Тогда я попросил его, чтобы он прочитал мне по латыни (которой он прекрасно владел) первую суру Корана. Он попытался и заметил, как сильно несовершенный способ выражения искажает ее красоту. Он понял тогда смысл моей ответной просьбы и больше не настаивал на своей».

Моисей ибн Эзра был прекрасно подготовлен для того, чтобы стать подлинным авторитетом для образованных людей своего времени, поскольку он был хорошо знаком с так называемой греческой наукой. В своих сочинениях он безукоризненно цитирует Платона, Диогена и Аристотеля. Важно подчеркнуть, что он был первым среди великих иудео-испанских поэтов.

Мы уделим больше внимания его знаменитому другу Йегуде Галеви, потому что он является символом своей эпохи, а также потому что его жизнь и творчество с еще большей ясностью демонстрируют положение и жизненно важные проблемы испанского еврея эпохи расцвета.