История античной философии в конспективном изложении. - Страница 3

Если основным методом и основной идеологией общинно-родовой формации была мифология, то рабовладельческая формация, возникшая на почве разделения умственного и физического труда, в идеологической области уже не могла удовлетвориться мифами и должна была заменить их рациональными построениями. Все эти категории в скрытом виде, конечно, были и в самой мифологии, но функционировали они там в слитном и нерасчлененном виде. Рабовладельческое сознание, будучи уже мышлением, а не мифологической фантазией, должно было расчленить все эти категории и потому быть в конфликте с мифологией. Но конфликт этот, однако, не мог быть окончательным, поскольку родственные отношения продолжали играть огромную роль и в период внеродственных отношений. От семьи и рода некуда было деться, хотя рабовладельческий полис уже не имел прежнего родственного авторитета, а был авторитетом только в меру необходимости совместной жизни рабовладельцев и рабов. Собственно говоря, рабовладельческое мышление было не столько критикой мифологии, сколько критикойееантропоморфизма. Если на очереди стояла выработка мыслительных категорий, то для чистого мышления авторитетом уже была, конечно, не мифология, но только собственная же, чисто мыслительная последовательность. Поэтому переход от общинно-родовой формации к рабовладельческой ознаменовался, во-первых, критикой антропоморфизма, а во-вторых, стремлением вместо мифологии создать мыслительную систему абстрактных категорий.

Но абсолютного отрицания мифологии, повторяем, здесь не могло быть, ведь само же рабовладение, как мы сейчас установили, базировалось на вещественно-телесных интуициях. А такого рода интуиция, конечно, была на первом плане и в период мифологии. Надо было только эти вещественно-телесные интуиции выдвинуть на первый план и отвергнуть всю базировавшуюся на них общинно-родовую картинность. А это и значило критиковать антропоморфизм, оставаясь на почве вещественно-телесного мироощущения, и вместо него строить систему абстрактных категорий. В современной науке это часто обозначается как переход отмифаклогосу.

1. Диалектика материи и идеи. Из предыдущего ясно, что в системе абстрактных категорий противоположность материи и идеи должна была играть первейшую роль. Но материя должна была признаваться только как потенция, а идея – только как формообразующий принцип целесообразной структуры. Кроме того, ясно, что материя и идея должны были также мыслиться настолько противоположно, что их единство могло трактоваться только диалектически. Поэтому диалектика материи и идеи навсегда осталась основной проблемой всей античной философии. Материю признавали не только материалисты, например Демокрит, но и все идеалисты, и в первую очередь Платон, который никогда и не думал отвергать материю, а только признавал ее недостаточность для цельной картины мира ввиду ее чистой, то есть внесмысловой, текучести. И Демокрит называл свои атомы идеями (и даже богами), и Платон называл свои идеи атомами. Разница была только в расстановке логического ударения в пределах одной и той же абстрактной категории, но сами эти абстрактные категории всегда оставались в античности незыблемыми.

2. Специфика античных представлений о материи. Диалектика идеи и материи была решительно во всех культурах – доантичной и послеантичной. Поэтому история античной философии должна выдвигать здесь на первый план именно свою специфику.

а) Что касается материи, то в связи с тем, что рабский труд без участия рабовладельца не создавал окончательного и целесообразного продукта (поскольку сам раб был не человеком, а только вещью), то и материя в античном смысле не была готовой продукцией, а трактовалась только как потенция любых явлений действительности. Рабовладелец тоже не был человеком в собственном смысле слова, а был только формообразующим принципом вещественно-телесной действительности. Поэтому также и античная идея не была просто идеей вообще, но, во-первых, всегда вещественно-телесной, то есть картинно представляемым планом вещественно-телесного продуцирования, почему для этого и были привлечены термины ««идея» или «эйдос», уже по самой своей этимологии (эйдос – древнегреч. «вид») указывавшие на физическое видение. А в философской области эти термины указывали на такое умственное построение, которое всегда было мыслимой картиной действительности, тем, что в ней «было видно». Во-вторых же, античная идея, будучи формообразующим принципом, никогда не трактовалась неподвижно или абстрактно даже и в платонизме, где она всегда привлекалась как динамически-творческий принцип построения космоса.

[18]

б) Однако не только идея и материя, но и связывающая их диалектика тоже имела в античности свою специфику. Так как раб был не человеком, но вещью и рабовладелец был тоже не человеком, но только организатором вещи, то и диалектика идеи и материи тоже обладала в античности вещественно-телесным характером. Это значит, что при всей своей внешней активности внутренне такая диалектика была пассивна, духовно пассивна, созерцательна. Она всегда много суетилась по поводу фактического состояния дел, но была неспособна коренным образом переделывать действительность. Этот пассивно-созерцательный характер античной диалектики остался в ней навсегда.

3. Специфика античных представлений об идее. Весь этот античный вещественно-телесный характер диалектики идеи и материи наложил неизгладимый отпечаток не только на материю, но и на идею, причем формулировать сущность античной идеи гораздо труднее, чем сущность античной материи. Поскольку исходная интуиция гласила о такой вещи, которая способна производить целесообразную работу, но не способна действовать по собственной инициативе, то, как это было сказано выше, материя в таких условиях могла мыслиться только как потенция. Правда, потенция эта в разные периоды античности имела самое разнообразное содержание, начиная с чисто теоретической заданности или заряженности, и кончая полноценным жизненным наполнением. Но в чем античная специфика идеи, участвующей в создании целесообразного продукта?

а) Такая идея, во-первых, обладает чисто мысленным характером, поскольку она не есть труд, но только целесообразное направление труда. Поэтому не следует удивляться тому, что при всем стихийном материализме античности нематериальная идея разрабатывалась в античности с такой детализацией, с такой рассудочной охотой и с такой любовью к спорам и разногласию.

б) Во-вторых, такая идея, будучи идеей вещественно-телесной, всегда обладала в античности ярко выраженной зрительной природой. Она была одновременно и умственной, и зрительной, так что интеллектуальная интуиция, столь мало понятная многим философам Нового времени, в античности подразумевалась сама собою и не требовала для себя никаких доказательств.

в) В-третьих, поскольку целесообразная направленность вещи все-таки зависела не от самой вещи, а от ее идеи, то эта идея, будучи и чисто умственной, и чисто зрительной, в то же самое время обладала необычайно активным характером. Погруженность мысли в ее собственную рассудочную и словоохотливую стихию оказывалась на деле активно действующей силой, динамически проявляющей себя программностью, практически заостренной систематикой. Внутренняя пассивная созерцательность удивительным образом совмещалась здесь с внешней и весьма деловитой направленностью. Платон ищет истину. Но как? Только путем бесконечных разговоров и споров, путем изысканного и многословного диалога, в конце которого спорщики иной раз даже и прямо отказывались окончательно решить обсуждаемый вопрос ввиду трудности найти истину. Аристотель тоже везде ищет истину. Но как? Только путем бесконечного расчленения понятий и путем выяснения тончайшей терминологии, заставляющей иной раз переходить к самому настоящему словарю весьма дробной и утонченной терминологии. В античной философии был многовековой скептицизм, изощреннейшим способом доказывавший, что ничего не существует, а если что-нибудь существует, то оно непознаваемо; и если оно познаваемо, то оно невыразимо. От последней четырехвековой неоплатонической философии до нас дошли сотни страниц самой воинственной и микроскопически разработанной логики, однако часто весьма мало связанной с практическим творчеством жизни.