Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока - Страница 6

— Зачем?

— Возьмете у каждого из них наручные часы. И доставите мне.

— Что-что?

— Часы. Наручные часы.

С Граймсом все прошло гладко. Он немного поломал руки и побегал по лавке. Но часы отдал сразу, стоило нам пообещать, что они вернутся к нему в их нынешнем состоянии.

Только мы собрались покинуть антикварную лавку, как зазвонил телефон. Это был Оллхоф — он спрашивал меня. В трубке прозвучал его резкий голос:

— Симмондс, спросите у Граймса, много ли пил его компаньон.

Не дожидаясь моего ответа, он дал отбой. Я покорно повторил вопрос Граймсу. Тот нерешительно кивнул.

— Ну, — сказал он задумчиво, — пьяницей я бы его не назвал, если вы это имеете в виду. Но он пил больше, чем мне казалось разумным. Я часто пытался его урезонить.

Вместе с этими сведениями и первыми наручными часами мы с Баттерсли отправились к Страуссу. Нам пришлось его разбудить, и он поднял хай. С полчаса я с ним спорил. Потом намекнул, что Оллхоф не тот человек, какого приятно видеть среди своих врагов, и что отказ выдать часы может быть расценен как косвенное признание вины. Тогда он сломался.

К доктору Уорбертону мы приехали на такси. С ним получилось проще, чем я думал. По-моему, он принял Оллхофа за этакого забавного шарлатана — впрочем, Оллхоф был точно такого же мнения о нем самом. Он отдал нам часы с нарочитым смирением.

Затем мы с Баттерсли привезли свою добычу к Оллхофу. Оллхоф осушил очередную чашку кофе, взял у нас часы и позвонил по телефону. Вскоре из конторы напротив явился курьер и забрал часы, аккуратно уложенные Оллхофом в конверт. Заодно курьер получил и другой конверт, с запиской.

В течение следующих двадцати минут Оллхоф шумно и сосредоточенно тянул кофе. Потом повернулся на стуле и сказал:

— Эй! Я звонил в тот бар, куда Страусс с Дейнтли приходили накануне убийства.

— И что? — спросил я.

— А то, — ответил Оллхоф, — что, по словам бармена, Дейнтли пил шипучку и держал во рту незажженную сигарету.

— Так-так, — протянул я. — А какая на Дейнтли была шляпа, он не вспомнил?

— Вспомнил, — сказал Оллхоф. — Котелок.

— И это, конечно, во многом проясняет обстоятельства его гибели, — съязвил я.

— Конечно, — ответил Оллхоф. — Хоть я и удивлен, что ты это заметил.

Разумеется, я ничего подобного не замечал. Так я и сказал, но Оллхоф уже погрузился в загадочное молчание.

Незадолго до полудня он поднял голову и сказал:

— Идите к Нунану и перекусите. Когда вернетесь, все подозреваемые будут здесь, и мы начнем работу.

— Какую работу?

— Работу по установлению личности убийцы, ясное дело. А теперь убирайтесь и оставьте меня в покое.

Когда я вслед за Баттерсли вернулся к Оллхофу, гости уже собрались. Доктор Уорбертон, сердитый и величественный, пытался поудобнее устроить свое грузное тело на стуле с узким сиденьем. Он то и дело менял позу и бросал на Оллхофа гневные взгляды.

Однако кто был совсем не в своей тарелке, так это Граймс. Хозяин антикварной лавки дрожал, как осиновый лист с финансовыми проблемами. Он примостился на краешке стула, словно птичка на жердочке, и не сводил с Оллхофа водянистых глаз.

Не обращая внимания на собравшихся, Оллхоф пил кофе. Страусс, вольготно расположившийся у дальнего края того же стола, курил сигарету. Из всех троих он казался самым спокойным. Баттерсли сидел за своим столом и с любопытством озирал присутствующих. Когда я вошел, он кивнул мне и бросил многозначительный взгляд в другой конец комнаты.

Я тоже посмотрел туда и увидел, что на моем собственном вертящемся стуле сидит сержант Слайго. Это вызвало у меня некоторое удивление. Слайго был полицейским-ломовиком. Он был сложен как кирпичная стена, а его руки смахивали на пару красных боксерских перчаток. Его нос был перебит в двух местах, а щеку украшал шрам от ножевого удара.

Слайго нашел разгадку нескольких сложных преступлений в нашем городе, неизменно пользуясь одним и тем же методом. С помощью бейсбольной биты, резинового шланга и звуконепроницаемой комнаты он добивался почти таких же результатов, как сам Оллхоф. Слайго был настоящим громилой. Кроме того, у него была садистская жилка, и выбить подозреваемому зубы было для него не сложней, чем наступить на одного из тараканов, кишащих у Оллхофа под раковиной.

Я принес себе стул из спальни и, недоумевая, сел. Оллхоф не любил ломовиков. Он всегда утверждал, что его мозги эффективней любого резинового шланга из арсенала, хранящегося в подвале полицейского участка. Я не понимал, зачем ему понадобился Слайго.

Впрочем, поразмыслить как следует мне не дали. Оллхоф со стуком поставил чашку. Лоб его был нахмурен, глаза сверкали. Я знал, что это верные признаки раздражения. Я присмотрелся к нему, гадая, на кого же обрушится его гнев.

Он обрушился на меня.

— Мне очень жаль, — произнес Оллхоф тоном, ясно показывающим, что он отнюдь ни о чем не жалеет, — но меня вынудили собрать вас здесь. Вся беда в том, что я работаю со слабоумными помощниками.

Все, включая Баттерсли, поглядели на меня. Оллхоф набрал в грудь воздуху и назвал меня словом, которым инспектор не должен называть своего сержанта.

— Кретин! — заорал он. — Я послал тебя в город, чтобы поймать убийцу. Я знал, что после моего предупреждения о завтрашней встрече с Гарриет Мэнсфилд он появится у нее в квартире. Но ты заснул! Больше того — когда вы боролись, ты даже не смог ухватиться за него покрепче.

Этого я не понял.

— Что-что?

— Ты же держал его за запястья. Ты сам сказал мне, что в драке был такой момент. И я надеялся, что на часах убийцы останутся твои отпечатки. Поэтому я и велел вам собрать часы. Отпечатки там есть, но они все смазаны, и толку от них никакого.

— Ох, — слабо произнес я.

— Из-за тебя, — продолжал Оллхоф, — мне пришлось найти другой путь.

— То есть, — недоверчиво сказал я, — вы уже знаете, кто, как и почему убил карлика?

— Я знаю, почему и как. И узнаю, кто, прежде чем вы сегодня покинете эту комнату.

Я кинул взгляд на Слайго.

— Вы что, решили воспользоваться более традиционными методами расследования?

Уорбертон высморкался в шелковый платок с трубным звуком, который напомнил мне рев Оллхофа, поносящего Баттерсли. Он сказал:

— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать, как вы препираетесь с подчиненным, инспектор. Собственно говоря, я сам не знаю, зачем я пришел. Я не…

— Слушайте, — перебил его Оллхоф, — я очень опасаюсь, что скоро вам придется меня поблагодарить. Я не хотел, чтобы вы выкрутились. Но благодаря моему слабоумному подчиненному я вынужден буду оказать вам помощь.

— Мне — помощь? — удивился Уорбертон. — С чего бы это…

— Слушайте, — снова повторил Оллхоф. — Насчет того письма, что вы думаете купить. Джордж Вашингтон говорит в нем о смерти своего брата — и вы сказали, что оно было написано месяца через полтора после того, как умер Лоренс Вашингтон?

— Да.

— А Лоренс умер двадцать шестого июля тысяча семьсот пятьдесят второго года?

— Верно.

— И какая же именно дата стоит на письме?

— Восьмое сентября того же года. Но какое, черт возьми, отношение имеет все это к…

— Знаете что, — сказал Оллхоф, — давайте вы заткнетесь, а говорить буду я. Мы все собрались здесь, чтобы обсудить убийство Дейнтли. Для начала я объясню вам, как его убили.

Я наморщил лоб. У меня не было никаких сомнений в том, что за последний месяц Оллхоф ни разу не покидал своей квартиры. И если он действительно умудрился разгадать, как убийца прикончил Дейнтли, а потом запер окно и заложил брусом дверь, значит, его мнение о себе оправдано, как минимум, наполовину.

Оллхоф налил себе кофе и одним махом опорожнил чашку.

— Итак, — сказал он, — случилось вот что. Дейнтли знал, что его жизнь в опасности. И знал, кого надо бояться. Поэтому открыть дверь его уговорила Гарриет Мэнсфилд.