Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока - Страница 19

— А если такого занятия вовсе нет?

Он покачал головой.

— Оно есть для каждого — то, что ему нравится по-настоящему. Просто здесь редко хватает времени на успешные поиски. — Он вынул кисет с табаком и, облокотившись на стойку, стал набивать трубку — его глаза вровень с моими, — серьезно глядя на меня. — Жизнь там простая и честная. Она немного похожа на жизнь первых поселенцев в этой стране, но без непосильного труда, от которого умирали молодыми. Там есть электричество. Есть стиральные машины, пылесосы, водопровод, современные душевые и современная медицина, очень хорошего уровня. Но нет радио, телевидения, телефонов и автомобилей. Расстояния там невелики, и люди живут и трудятся в небольших коммунах. Они сами обеспечивают себя почти всем необходимым. Каждый мужчина сам строит себе дом, а соседи ему помогают. Все сами выбирают себе развлечения, и их вполне хватает, но нет развлечений платных — ничего такого, что требовало бы покупки билетов. Они танцуют, играют в карты, женятся, крестят детей, отмечают дни рождения и устраивают праздники урожая. Там есть плавание и другие виды спорта. Есть дружеские беседы — долгие, с шутками и смехом. Люди часто ходят друг к другу в гости и едят за одним столом, и ни у кого не пропадает даром ни одного дня. Там нет никакого давления — ни экономического, ни социального, — и жизнь таит в себе мало угроз. Всех мужчин, женщин и ребят можно назвать счастливыми. — Он помедлил и улыбнулся. — Разумеется, я цитирую текст нашей шуточной брошюрки, — он кивнул на проспект.

— Разумеется, — пробормотал я и снова посмотрел в проспект, перевернув страницу.

«Дома в Колонии» — гласил новый заголовок; и действительно, на десятке иллюстраций были показаны изнутри те самые хижины, которые я видел на первой картинке, или очень на них похожие. Здесь были гостиные, кухни, кабинеты, внутренние дворики. Многие дома казались обставленными в раннеамериканском стиле, только это выглядело… натурально, что ли, как будто все эти кресла-качалки, шкафы и ковры были изготовлены самими жильцами, которые делали их неторопливо и с любовью. Кое-где обстановка была более современной; в интерьере одной из комнат ощущался явный восточный колорит.

Но все они обладали одной общей чертой, которая бросалась в глаза: рассматривая эти комнаты, вы понимали, что они являются домом, настоящим домом для тех, кто в них живет. На стене одной из гостиных, над камином, висело вышитое от руки изречение: «Нет ничего милее родного очага». И эта фраза не казалась шуткой, не выглядела неуместной или выуженной из далекого прошлого. Эти слова были реальными, они просто отражали действительный факт и истинное чувство.

— Кто вы? — Я оторвал взгляд от проспекта и посмотрел в глаза человеку за стойкой.

Он зажег спичку и не торопясь раскурил трубку, искоса посматривая на меня.

— Там написано, — сказал он наконец. — На последней странице. Мы — я имею в виду народ Верны, ее коренных жителей — такие же люди, как и вы. Так же, как и на вашей планете, на Верне много воздуха, солнца, земли и воды. И климат похожий. Поэтому и жизнь возникла там примерно так же, как здесь, только раньше; поэтому и мы похожи на вас. Есть небольшие анатомические отличия, но ничего существенного. Мы с удовольствием читаем ваших писателей: Джеймса Тербера, Джона Клейтона, Рабле, Аллена Марпла, Хемингуэя, Гриммов, Марка Твена, Алана Нельсона. Нам нравится ваш шоколад — у нас его нет — и многое из вашей музыки. Вам тоже понравилось бы многое из того, что есть у нас. Однако наш образ мыслей, а также главные цели и направления нашего исторического развития совсем не похожи на ваши. — Он улыбнулся и выпустил клуб дыма. — Ничего себе сказочка, а?

— Да уж конечно, — я знал, что это прозвучало резковато, но не сделал паузы, чтобы смягчить свои слова улыбкой; я не мог остановиться. — А где она, эта Верна?

— За много световых лет отсюда, если мерить по-вашему.

Меня вдруг охватило непонятное раздражение.

— Далековато. Стало быть, нелегко туда добраться?

Он поглядел на меня; затем повернулся к ближайшему окну.

— Подойдите сюда, — сказал он, и я обошел стойку, чтобы встать рядом с ним. — Вон там, слева, — он положил руку мне на плечо и показал в окно черенком трубки, — есть два жилых дома, выстроенных, так сказать, спиной к спине. Двери одного из них выходят на Пятую авеню, двери другого — на Шестую. Видите? В середине вон того квартала; отсюда как раз видны их крыши.

Я кивнул, и он продолжал:

— На пятнадцатом этаже одного из этих зданий живет супружеская пара. Их гостиная вплотную примыкает к задней стене дома. У них есть друзья на пятнадцатом этаже другого здания, чья гостиная примыкает вплотную к задней стене их дома. Иначе говоря, эти семьи живут в двух шагах друг от друга, поскольку задние стены этих домов практически соприкасаются. — Он улыбнулся. — Но когда Робинсоны хотят навестить Брейденов, они направляются из гостиной к своей входной двери. Потом идут по длинному коридору к лифтам. Спускаются на четырнадцать этажей; потом, на улице, им приходится шагать до следующего квартала. А кварталы в этом районе большие; в плохую погоду Робинсоны даже берут такси. Они входят в другое здание, минуют вестибюль, поднимаются на четырнадцать этажей вверх, оставляют за собой коридор, звонят в звонок и наконец оказываются в гостиной своих друзей — то есть в двух шагах от своей собственной.

Седовласый снова повернулся к стойке, и я занял свое прежнее место перед ней.

— Поверьте мне на слово, — добавил он, — что способ, каким путешествуют Робинсоны, сродни космическим путешествиям, то есть обычному физическому преодолению огромных расстояний. — Он пожал плечами. — Но если бы им удалось проникнуть сквозь полуметровую стену, не причинив вреда ни себе, ни этой стене… Именно так мы и перемещаемся. Мы не пересекаем пространство; мы попросту избегаем его. — Он улыбнулся. — Одна нога здесь, а другая уже на Верне.

— И они попали туда так же? — тихо спросил я. — Те люди на картинке. Вы взяли их туда. — Он кивнул, и я спросил: — Почему?

Он снова пожал плечами.

— Если вы видите, что дом вашего соседа горит, разве вы не попытаетесь спасти людей? По крайней мере, тех, кого сможете?

— Да.

— Вот вам и ответ.

— Вы считаете, наше дело совсем дрянь — я имею в виду эту планету?

— А вы как считаете?

Я подумал о заголовках в утренней газете — в той, которую читал сегодня, и в тех, которые выходят каждое утро.

— Хорошего мало.

Он только кивнул и сказал:

— Мы не можем взять вас всех, не можем даже взять многих. Так что приходится отбирать.

— И давно вы этим занимаетесь?

— Давно. — Он улыбнулся. — Один из нас входил в правительство Линкольна. Но раньше мы были просто наблюдателями и лишь перед Первой мировой войной ясно поняли, куда все катится. Наше первое агентство было открыто в Мехико в тысяча девятьсот тринадцатом. Теперь у нас есть филиалы во всех крупных городах.

— Тысяча девятьсот тринадцатый, — пробормотал я, и что-то забрезжило у меня в памяти. — Мехико. Послушайте! Неужели…

— Да. — Он улыбнулся, угадав мой вопрос. — Амброз Бирс присоединился к нам в том самом году или годом позже. Он дожил до тысяча девятьсот тридцать первого и умер очень старым человеком, успев написать еще четыре книги — они у нас есть. — Он перелистнул страницу в проспекте и показал на одну из хижин на первой большой иллюстрации. — Вот это был его дом.

— А как насчет судьи Кратера?

— Кратера?

— Еще одно знаменитое исчезновение; он был судьей Нью-Йорка и бесследно пропал лет двадцать назад.

— Не знаю. Кажется, пару десятков лет назад мы действительно взяли какого-то судью из Нью-Йорка, но вот имени его я не помню.

Я наклонился над стойкой, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу, и кивнул.

— Мне нравится ваша выдумка, — сказал я. — Все это просто замечательно. — И очень тихо добавил: — А когда это перестанет быть выдумкой?