Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока - Страница 10

Холдейн кивнул.

— Раттенбери, — заметил он, — и Стоунер.

— Хотя бы. Так что Мэри Бейкер поступила не самым разумным образом, особенно если учесть, что по религиозным мотивам она панически боялась развода. Но она была из тех добрых, мягкосердечных, бестолковых женщин — собственно, почти такой же была и миссис Раттенбери, — которым совершенно необходима мужская ласка, как физически, так и эмоционально; и за три года с Бейкером она до того по ней изголодалась, что прорыв оказался очень решительным. Я видел ее фотографию и могу сказать вам, что она была довольно крупной (хотя и не толстой) женщиной, черноволосой под стать мужу и любовнику, большеротой и большеглазой, с фигурой рубенсовского типа. Мне так и осталось непонятно, зачем она вообще вышла за Бейкера. Он, конечно, имел немалое состояние — но для жен вроде Мэри деньги абсолютно ничего не значат; да и Сноу, как ни странно, был к ним не менее равнодушен.

Бейкер занимался производством дорогих игрушек. На его фабрике близ Туэлфорда делали сборные модели кораблей, самолетов, автомобилей и так далее. Спрос на подобные вещи очень ограничен: люди, знающие цену деньгам, вполне обоснованно медлят, прежде чем отдать пятнадцать гиней за игрушку, которую их отпрыск часом позже может запросто раздавить ногой или утопить в пруду, — и, когда Филип Экерсон построил в Руслипе фабрику того же профиля и умудрился сделать свою продукцию сравнительно дешевой, доходы Бейкера сократились чуть ли не вдвое. Их конкуренция длилась пять лет — на этом здорово выиграли местные детские заведения, но едва не прогорели оба конкурента. Когда Бейкер с Экерсоном наконец встретились, чтобы договориться о слиянии своих предприятий, они были на грани банкротства.

Их встреча произошла десятого марта нынешнего года — и не на нейтральной территории, а в доме Бейкера в Туэлфорде, где Экерсон согласился переночевать. Экерсон был альбиносом, но помимо этого отличался от других людей лишь редкостным упрямством, а поскольку он проявлял эту особенность только в сфере бизнеса, Мэри Бейкер увидела в нем человека, бесцветного во всех смыслах. Конечно, она смутно понимала, что это соперник ее мужа в деловом отношении, но не связывала с ним никакой реальной угрозы; а что касается Сноу, то он и вовсе ничего не смыслил в подобных вещах и с первого момента до последнего ни разу не почувствовал, что его хозяин вплотную подошел к разорению. В любом случае, ни ему, ни Мэри Бейкер было не до Экерсона, так как за час-другой до его прибытия Бейкер вызвал эту пару к себе в кабинет, заявил, что он знает об их связи, и пообещал немедленно возбудить бракоразводный процесс.

Однако я сомневаюсь, что за его обещанием последовали бы конкретные действия. Он не уволил Сноу, не стал прогонять жену из дома, да и сам явно не имел намерения покидать его — то есть, говоря языком закона, простил супружескую неверность и аннулировал дело. Нет, он только играл в кошки-мышки, вот и все; он знал, как его жена боится развода, и хотел всего лишь помучить ее ради собственного удовольствия; но ни Мэри, ни Сноу не были достаточно умны, чтобы это понять, и в результате поверили каждому его слову. Мэри впала в истерику и, находясь в таком состоянии, поведала Сноу о своем ужасе перед разводом. А Сноу, чрезвычайно наивный и впечатлительный юноша, воспринял все это очень серьезно. Раньше он не питал к Бейкеру особой вражды, но жалость к Мэри раздула пламя в его душе, и с этого момента он стал неумолим. Они были довольно жалки — эти двое молодых людей, загнанных в угол вполне тривиальной проблемой, но само неведение делало их опасными, и будь Бейкер посообразительней, он никогда не отважился бы так глупо шутить с ними. В этой ситуации вообще было нечто патологическое, поскольку Бейкер, очевидно, не собирался ничего менять: он еще не удовлетворил свои садистские наклонности. И если бы в дело не вмешалась смерть, один Бог знает, чем бы все кончилось.

Итак, в дом прибыл Экерсон. Мэри попыталась угодить ему, насколько позволяло ее настроение, а потом мужчины просидели вдвоем чуть ли не до рассвета, обсуждая свои вопросы. Взаимная неприязнь возникла у них с самого начала; и чем дольше они говорили, тем менее реальной казалась перспектива слияния, покуда не улетучилась всякая надежда на это и они не отправились спать, совершенно рассорившись и не имея впереди ничего, кроме продолжения убийственной конкурентной борьбы, а затем — неизбежного банкротства. Вы можете подумать, что инстинкт самосохранения должен был вынудить их прийти к какому-то соглашению, но этого не случилось: каждый рассчитывал, что его соперник прогорит первым и таким образом очистит ему дорогу к успеху. Бизнесмены расстались на лестничной площадке, почти не скрывая взаимной ненависти; и весь дом погрузился в сон.

Тело обнаружили утром, в начале десятого, и сделала это кухарка миссис Блейн. В отличие от Сноу, жившего при хозяевах, миссис Блейн ночевала в городе, где у нее была своя квартирка; и вот, направляясь к черному ходу дома Бейкеров, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей, она взглянула в окно гостиной и увидела мертвеца, лежащего в тени, на коврике перед камином. Кстати, вам не стоит тратить время, гадая, не была ли убийцей сама миссис Блейн; могу уверить вас, что она не имела к этому никакого отношения и что ее рассказ, пусть и малосущественный, был чистой правдой от начала до конца…

Миссис Блейн глянула в окно и сначала, по ее словам, подумала, что «джентльмен упал в обморок». Но кровь на волосах трупа сразу же заставила ее изменить свое мнение, и она поспешила в дом, чтобы оповестить остальных. Вскоре прибыл инспектор Касби и в должном порядке собрал показания. Тело лежало на коврике, пропитавшемся темной венозной кровью; роковой удар, рассекший яремную вену, нанесли сзади, причем явно в тот момент, когда жертва ничего не подозревала. Рядом лежало орудие убийства — острый кухонный нож, на котором не нашли никаких отпечатков. Других следов убийца не оставил.

Впрочем, поправлюсь: на месте преступления не было следов, указывающих на личность убийцы. Однако он — или она — неуклюже попытался сымитировать ограбление, а точнее, кражу со взломом. Одно из окон было разбито (предварительно на него наклеили липкую бумагу, чтобы не разлетелись осколки), и в комнате не хватало кое-каких ценных предметов. Но воры редко выходят на промысел по утрам; на сырую лужайку и клумбу под разбитым окном явно не ступала ничья нога (кстати, миссис Блейн смотрела в комнату через другое окно, находящееся за углом); и, наконец — что, по мнению инспектора Касби, было самым убедительным, — среди пропавших вещей оказалась невзрачная, но очень ценная миниатюра с изображением птицы из наследия китайского императора Гуй-Цуна, которую Бейкер, сам не будучи ни знатоком, ни коллекционером, получил в наследство от двоюродного деда. Обычный вор, утверждал Касби, едва ли удостоил бы эту картинку повторного взгляда и уж тем более не стал бы уносить с собой. Нет, никакого ограбления не было; и если отмести чересчур замысловатое предположение о двойном обмане, то убийство было совершено одним из трех человек, ночевавших в доме. Что до мотива, то вы уже все об этом знаете; так или иначе, но инспектору Касби не понадобилось и двадцати четырех часов, чтобы арестовать убийцу.

С заметным сожалением Фен оставил грецкие орехи и переключился на фаршированные финики. Набив полный рот, он выжидательно оглядел присутствующих; те, в свою очередь, выжидательно посмотрели на него. Первым тишину нарушил Уэйкфилд.

— Но это наверняка не все, — протестующе воскликнул он.

— Абсолютно все, — возразил Фен. — Я пересказал вам то, что сообщил мне инспектор Касби, а теперь повторяю заданный им же вопрос — я-то, между прочим, на него ответил: «Кто убил Бейкера?»

Уэйкфилд недоверчиво уставился на него:

— Вы что-нибудь забыли.

— Никак нет, уверяю вас. Коли на то пошло, я был даже более щедр на намеки, чем инспектор Касби. Но если вы до сих пор не подозреваете, кто убил Бейкера, я дам вам еще одну подсказку: он умер в девять часов утра. Ну как, теперь легче?