Источник Шиюна - Страница 8

– Дедушка, – снова закричала она.

Наконец дверь открылась. Она кинулась внутрь, ожидая, что всадник исчезнет, как все призраки, но тот не исчез. Он был почти у двери. Тогда она выхватила дверь из неверной руки деда и захлопнула ее, задвигая щеколду, покрытую золотом. Тарелки и чашки посыпались на пол и стали вращаться, пока не замерли. Джиран повернулась и посмотрела на испуганные женские лица, собравшихся в комнате. Женщины и дети, мальчики слишком маленькие, чтобы быть вместе со взрослыми мужчинами. Здесь была Сил и тетя Джинал и тетя Зай. Но здесь не было мужчин, кроме дедушки Кельна. И она устремила на него отчаянный испуганный взгляд, потому что понимала, что у дедушки нет для нее ответа. Веточки азаля и белые перья анхаран висели над входом в дом и над окнами на обоих этажах. Они посмеивались над этим, но ежегодно обновляли их, потому что те отваживали смерть от дома. Были определенные законы, которые установили мертвые, и все подчинялись им.

– Сигнальный огонь, – выдохнул дедушка. Его руки тряслись больше обычного, он махнул женщинам. – Зай! И все в доме. Идите наверх и спрячьтесь.

Полная Зай повернулась и побежала к западной двери, ведущей к башне – позаботиться о сигнальном огне. Другие начали толкать испуганных детей к лестницам. Некоторые плакали. Собаки неистово лаяли. Закрытые во дворе, они были бесполезны. Старая Джинал стояла как вкопанная, задрав острый подбородок. Сил остановилась, ее живот был большим от третьего ребенка, а другие дети держались за ее юбки. Сил сняла с себя теплую коричневую шаль и обернула им плечи Джиран, обнимая ее. Джиран обняла ее в ответ, едва сдерживая слезы. Сзади раздался звон шпор о камни, топот возле дверей – взад-вперед, взад-вперед и к окну. Ставни скрипели, не открываясь. Затем в течение долгого времени не было ничего, кроме шумного дыхания лошади за окном.

– Это преступник из Охтиджа? – спросил дед, глядя на Джиран. – Где он начал преследовать тебя?

– Там, – удалось сказать ей, невольно лязгая зубами. Затем попыталась дать какое-то толковое объяснение.

Шаги достигли двери, послышался сухой стук. Дети закричали и повисли на Сил.

– Бегите, – сказал дедушка, – торопитесь. Уводите детей наверх.

– Торопитесь, – повторила Джиран, толкая Сил, которая пыталась заставить ее пойти вместе с ней. Но она не могла оставить деда, такого хрупкого. Джинал тоже осталась.

Сил побежала к лестнице, ее дети – за ней. Удары в дверь стали ритмичными, и белое дерево раскололось под острием топора. Джиран почувствовала, как рука деда обнимает ее, и схватилась за него, вся дрожа, глядя на разламывающуюся дверь. Эта дверь не предназначалась для такой атаки, никто из преступников не отважился бы разрушать дом. Целая доска отлетела. Дверь повисла на петлях, и рука вооруженного человека проникла внутрь, пытаясь ее выломать.

– Нет, – закричала Джиран, освобождаясь от деда, и побежала на кухню за разделочным ножом, думая только о необходимости защиты. Но раздался треск, дверь распахнулась. Она застыла на полушаге и увидела еле державшуюся на петлях дверь. За ней в струях дождя стоял король-воин. В его руке был топор, лук висел за плечом, а из-за плеча виднелась рукоять меча. Дождь хлестал и делал его лицо похожим на лицо утопленника. Он стоял, с лошадью за спиной, и оглядывал комнату, словно искал что-то.

– Возьми золото, – предложил ему дедушка голосом, каким обычно говорил в те времена, когда был священником.

Но незнакомец, казалось, был не заинтересован в этом. Он ступил через порог и повел свое высокое животное вперед – такую лошадь, какую в Хиюдже не видели давно, со времен падения морской стены. Она помедлила в проеме, а затем поспешно вошла внутрь, ее круп задел висящую дверь и окончательно сорвал ее с петель. Золотая чашка была раздавлена ее копытами и отскочила, вращаясь, словно обычный камень. Никто из них не двигался, воин тоже. Он возвышался в центре их маленькой комнаты и смотрел по сторонам. Грязная вода с него и лошади капала на каменный пол и смешивалась с кровью, которая текла из раны на его ноге. Дети наверху кричали. Он глянул на лестницу и направился к ней, и сердце Джиран упало. Затем он увидел камин, отпустил вожжи лошади и подтолкнул ее вперед, поближе к очагу, направляясь туда же сам, оставляя за собой мокрый кроваво-водянистый след. Там, стоя спиной к мерцающему огню, он наконец взглянул на них своими дикими глазами. Они были темными, эти глаза, темными были и его волосы, такие же, как у повелителей севера, как слышала Джиран. Он был высокий и в древних доспехах. В нем было какое-то изящество, и это подчеркивало нищету их маленькой крепости. Она знала, кто он такой. Ей это было известно. Чайка была возле ее груди, она сняла и протянула ее ему в руки в надежде, что он уйдет и вернется туда, откуда пришел. Невольно она встретилась с его глазами, и холод пробежал по ее телу. На нем не было следов паутины, которые могли бы быть заметны при свете огня. Он отбрасывал на пол длинную тень, капли воды стекали с его волос, и потому длинные волосы воина, завязанные в пучок, как носили их древние короли, выглядели прилизанными. Его грудь поднималась и опускалась, слышно было тяжелое дыхание.

– Женщина, – сказал он дрожащим голосом. И она смогла разобрать акцент, какой никогда раньше не слышала, может быть, не слышала даже в самых старинных песнях. – Женщина-всадник, весь… весь белый…

– Нет, – сказала Джиран, притрагиваясь к белому перу-амулету. – Нет. – Она не хотела, чтобы он говорил. В отчаянии она открыла рот, чтобы приказать ему замолчать и отослать домой, как поступила бы с забредшим сюда болотником. Но он был так далек, так далек от подобного, и она чувствовала себя бессильной. Ее дед не шевелился – священник, все религиозные чары которого потерпели поражение. Ни слова не произнесла и Джинал. За стеной крепости бушевала гроза, дождь попадал в разрушенный проем двери, которая должна была защитить людей от поднимающейся воды. Гость смотрел на них со странным, потерянным выражением, словно чего-то хотел, а затем, с трудом и очевидной болью, он повернулся и, с помощью рукоятки топора подцепив чайник, висящий над очагом, наклонил его. Пар заклубился из огня, пахнущий травами тетушки Зай. На каминной полке стояли деревянные плошки. Он наполнил одну из них и прислонился к камням там, где стоял. Черная лошадь неожиданно встряхнулась, разбрызгивая по всей комнате грязную воду.

– Убирайся отсюда, – закричал дед Кельн голосом, полным отчаяния и страха.

Чужак глянул на него, не отвечая, очень усталым взглядом. Он не двинулся, лишь поднял клубящуюся плошку к губам, чтобы отхлебнуть бульона, по-прежнему воинственно глядя на людей. Его рука дрогнула, и он разлил часть содержимого. Лошадь выглядела печальной, с понурой головой, и ногами, ободранными, когда она пробиралась по течению. Джиран плотнее обмотала сухой шалью свою шею и заставила себя прекратить дрожать, решив, что им не грозит никакая опасность. Внезапно она двинулась через комнату к полкам и вытащила одно из одеял, которые они использовали во времена холодов. Она вручила это вторгшемуся в их дом, и когда он, поняв ее намерения, нагнулся вперед, она обернула его этим одеялом. Он взглянул вверх, держа чашку в одной руке, а другой подбирая одеяло. Он сделал жест, показывая на чайник, затем на нее, щедро предлагая им угощаться их собственной едой.

– Спасибо, – сказала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе. Она была голодной, холодной и несчастной. И чтобы показаться смелее, чем была на самом деле, Джиран пододвинула к себе чайник, взяла другую миску и зачерпнула бульон ковшом.

– Все ели? – спросила она спокойным голосом.

– Да, – сказала Джинал.

Она увидела, что еды оставалось еще достаточно. Ей показалось, что чужак может заподозрить, что другие еще не накормлены, и сможет определить количество людей в доме. Она оттолкнула чайник подальше от его взгляда, насколько могла, села напротив него и стала есть, несмотря на ужас, который сдавил ее желудок. Веточки азаля и белые перья, – подумала она, – совершенно бесполезны, точно так же, как и силы ее дедушки. Она побывала там, где ей быть не следовало – и появился тот, который не мог появиться. Он смотрел на нее, словно больше никого не существовало, словно его не волновали ни старик, ни старая женщина, которым он обязан был огнем и едой.