Испытание смертью или Железный филателист - Страница 3

Блантайр считался финансовым и торговым центром Малави, здесь проживало около двухсот тысяч человек.

По дороге Отто был потрясен видом из окна машины — по сочно-зеленым лесам разгуливали львы, слоны, антилопы, зебры, жирафы, бегемоты, буйволы, двурогие носороги, дикие свиньи, леопарды. Словно дорога пролегала не по стране, а по многокилометровому зоопарку. Правда, и запax стоял как в зоопарке.

Отто выбрал отель с хорошей репутацией. Вид из окна, к сожалению, не напоминал вида из окна машины, а был простеньким эпизодом из жизни колонизаторской резервации.

Зато в номере стояла тяжелая старинная мебелью, обтянутая яркой местной тканью, ванная была оформлена в игривом стиле ванных комнат Людовиков, на полу лежали шкуры, а в антикварной фарфоровой вазе топорщились угрожающие желто-черные цветы.

Столы в ресторане хрустели безупречно накрахмаленными скатертями; а сигарная комната с мелкими околосигарными игрушками, в которые так любят играть богатые мужчины, словно целиком прилетела на самолете из Лондона.

О том, что ты в Африке, напоминал в отеле только рабский взгляд обслуживающего персонала. У черной прислуги в Европе взгляд был не такой.

Служащий за конторкой сразу же выдал Отто, как богатому постояльцу, приглашение в клуб для белых. Клуб располагался в помпезном особняке. Все годы колонизации белые прятались в подобных клубах от буйной южноафриканской реальности, пытаясь вести привычный европейский образ жизни.

Они старались не обращать внимания на неожиданности малавийской политической ситуации 1979 года, считая ее играми дикарей, не пересекающимися с их комфортным бытом. Примерно как взрослые не обращают внимания на возню в детской, и не заглядывают туда, пока из щели не повалит дым или не раздастся громкий плач.

Проехав множество неспокойных африканских стран, Отто отчетливо понимал, что перестрелки ведутся настоящими, а не холостыми патронами. И рисковал только потому, что в горячих точках люди как-то особенно отчаянно покупали новые вещи, словно пытаясь схватить сегодня то, что завтра может им не понадобиться вовсе.

Как опытный коммерсант, Отто знал, что пятна крови лучше всего выводить с помощью машин — химчисток нового поколения. И начал в Блантайре с клуба для белых потому, что только такой клуб давал возможность сориентироваться, оценить местный рынок и завести полезные знакомства.

Он проводил в клубе целые дни и потихоньку становился своим. С ним начали здороваться, опекать и давать советы по продвижению химчисточного бизнеса, а это было главным условием успеха в незнакомой стране.

Вот и сегодня после переговоров с потенциальным покупателем Отто пришел в клуб в отличном настроении. Потенциальный покупатель хотел, чтобы его убеждали в необходимости новых машин химчистки и рассказывали историю чистой одежды с того самого часа, как в шестом веке до нашей эры финикийцы и галлы научились варить мыло из козьего жира и древесной золы…

Отто с удовольствием читал лекции по истории возникновения химической чистки, утешая себя тем, что если человек после этого не приобретает у него машину, то хотя бы получает полезные знания. Он много лет тренировал интуицию, но так и не научился определять реального покупателя с первой встречи.

Зайдя в клуб, Отто обошел столы для карточных игр и рулетку. Жужжание потолочных вентиляторов, стук стаканов у барной стойки, треньканье шарика рулетки, громкие разговоры на английском и немецком создавали полное ощущение Европы.

Отто выбрал столик, сидя за которым можно было видеть эстраду. Там за хорошо настроенным роялем сидел пожилой белый пианист в смокинге, а немолодая черная женщина необъятных размеров в платье с блестками пела под Эллу Фицджеральд.

За столиком сидел полузнакомый англичанин. Здесь все были полузнакомы потому, что, даже долго живя в Малави, ощущали себя в этой стране проездом. Когда к столу подошла столь же полузнакомая Тиана, Отто с англичанином играли в карты.

Отто уже пару дней встречал в клубе эту хрупкую, изысканную европейку с копной каштановых волос. Тиане, видимо, уже было сорок, на которые она не выглядела. И в ее манере одеваться и вести себя неумолимо просвечивали лихие шестидесятые — время свободолюбия и раскрепощения.

Отто ни разу не видел Тиану в джинсах, но по жесту, которым она отбрасывала с лица пряди длинных распущенных волос, понимал, что студенческие годы она проходила в джинсах, бусах из бисера, с холщовой сумкой на плече и лозунгом «Make love, not war!».

Тиана игриво заглянула в его карты, наклонившись критически близко, обдала душным запахом местных духов, засмеялась и сказала по-английски:

— Зря вы, Отто, сели играть против англичанина! Немцы слишком серьезны и прямолинейны для карт. Они не умеют блефовать!

Она была очень женственной, что чуточку смягчало развязность. Впрочем, в белых клубах Африки собирался такой коктейль человечества, что, не зная биографии собеседника, было невозможно понять, где проходит граница между раскованностью и развязностью.

Особенно сложно это шифровалось у женщин, ведь кто-то из них прошел западную феминистскую революцию и демонстрации в защиту своих прав; а кто-то научился напору у пожилых черных женщин, не боящихся ни бога, ни черта.

Карты у Отто действительно были неважные. И он, не любивший проигрывать, решил отвлечь противника болтовней.

— Вы правы, Тиана. Картежники из немцев плохие, я рискнул сесть играть исключительно из своего природного упрямства, — согласился он по-английски.

— Зато немцам иногда удается обыграть Англию на футбольном поле. Правда, правила футбола придуманы для идиотов — кто забил больше голов, тот и победитель, — добродушно вставил англичанин, имя которого Отто не расслышал, когда его представляли. — Это, наверное, самое понятное, что мы, англичане, подарили человечеству!

— Снимаю шляпу перед народом, который триста лет управлял Индией с населением в триста миллионов, послав туда всего триста тысяч человек. — Отто шутливым жестом приподнял несуществующую шляпу. — А вот у нас, немцев, блистательный блицкриг закончился позорным провалом. Назовите землю, на которую не ступала нога английского солдата или коммерсанта?

— СССР! — Англичанин поднял вверх указательный палец.

— Русских не побеждал никто, начиная с Наполеона. Европа пала к ногам Германии без боя, а русские задавили нас пушечным мясом и морозами. Ведь со стороны СССР погибло в пять раз больше солдат, чем со стороны Германии.

Отто дотошно изучал результаты войны.

— Вы, оказывается, совсем не патриот, — с иронией заметила Тиана.

— После фашизма стыдно считать себя немцем. Как говорил Эйнштейн: «Я пережил две войны, двух жен и Гитлера!» Первая мировая закончилась для нас частичным проигрышем и унижением, вторая — физическим и духовным разгромом. — Он отложил карты. — Я думаю, бог решил таким способом показать, что война — не призвание немцев. Призвание немцев — философия, литература, музыка, наука, искусство… все, что угодно, кроме войны.

— Вы углубились в политику потому, что расстроились от проигрыша? — попыталась снова кокетничать Тиана.

— Из меня плохой картежник. С гораздо большим удовольствием я поговорил бы о марках, но здесь, в Блантайре, ни одного клуба филателистов. Я сел играть не потому, что рассчитывал выиграть, а потому, что, когда сидишь спиной к певице, кажется, что это сама Элла Фицджеральд, — признался Отто.

А про себя вспомнил, как ходил с покойной женой на концерт Эллы Фицджеральд и Дюка Эллингтона, и как у нее горели глаза, и как она выстукивала в такт музыке по его коленке своей нежной рукой.

— Собираете марки? Мне казалось, что это занятие для маленьких мальчиков, — заметила Тиана презрительно.

Отто хлебнул кофе и кивнул:

— А я и есть маленький мальчик, и взрослею только тогда, когда говорю о работе.

— Знавал я в Лондоне старичка, который продал на аукционе марку за миллион фунтов! Причем какую-то бракованную! — Англичанин тоже отложил карты и, щелкнув пальцами, позвал черного юношу: — Кумбени, виски с содовой!