Исправляя ошибки (СИ) - Страница 222

Голос, то и дело срывающийся на визг, несколько раз повторяет над самым ухом, чтобы кто-нибудь поскорее вызвал врачей. Но те, подоспев, медлят, жмутся у стены, то и дело повторяя, чтобы заключенного держали крепче. Они опасаются приблизиться к опасному преступнику, который сейчас всем своим видом производит впечатление взвесившегося хищника.

Где-то посреди этого безумия появляется Диггон, раскрасневшийся и непрестанно кричащий что-то, гневно вертя головой. Кайло не слышит его слов, для него вопли окружающих давно превратились в кошмарную какофонию, а движение кругом — в бессмысленное мерцание бесконечных ног и рук. Только один раз он умудряется различить часть фразы, принадлежащей, кажется, кому-то из медиков: « …и откуда только взялись силы?..»

Под нажимом Диггона врачи соглашаются подойти к пленнику и сделать укол, чтобы через секунду его тело, наконец, обмякло, а охранники смогли облегченно выдохнуть.

Майор, утирая пот со лба, окидывает каждого из своих подчиненных уничтожающим взглядом и обещает им: «Его превосходительство все узнает».

Заключенного бегло и грубо осматривают, чтобы убедиться, что на его теле нет ран, которые вызывали бы опасение. Один человек из медицинской бригады замечает перелом ключицы. Кто-то в минувшей заварушке явно переусердствовал, но кто именно, теперь вряд ли возможно разобрать. Сломанную кость рывком вправляют и накладывают эластичную повязку — на первое время. Самым лучшим было бы поместить пострадавшего в бакту, или хотя бы пропитать бактой ткань повязки. Но Диггон бросает недовольно: «Обойдется», и эта тема считается исчерпанной.

Бен не противится их манипуляциям; он почти не ощущает своего тела. В эти мгновения он окончательно перестает думать о самом себе, как о человеке.

Диггон приказывает усилить охрану и никому не входить в камеру до его личного распоряжения. А потом он и все остальные — с понурыми головами, встревоженные и хмурые — выходят прочь.

Юноша лежит неподвижно, отвернувшись к стене, и лишь одна тяжело вздымающаяся грудь, разрываемая хриплым, болезненным дыханием, выдает, что он еще жив. Он уже не молится — молиться больше некому. Последняя, самая отчаянная и сумасбродная его надежда потухла, и он смертельно устал…

Никто не явится ему помочь, это очевидно. Но даже если бы ему удалось выбраться, куда идти дальше? К Верховному лидеру, который бросил его на смерть? К матери, которая служит Республике — а значит, и этим вот людям, которые мучают его столько дней?.. Даже дух его деда отрекся от непутевого внука. Если его кошмары правдивы, выходит, что владыка Вейдер презирал его, Кайло, с самого первого дня; а если нет… что ж, тогда получается, что тот по-прежнему игнорирует его.

Видимо, лекарство, которое ему дали, в самом деле сильное. Пленника начинает клонить в сон. Бен захлопывает веки, не желая больше ни о чем думать. Но прежде, чем им овладевает пустота, юноша снова чувствует то, чему не может найти объяснение — да и есть ли оно вообще?

Чьи-то теплые, мягкие руки касаются его лба, и тогда боль, усталость, отчаяние, даже стыд за собственную беспомощность… нет, они никуда не уходят, но по каким-то причинам становятся незаметнее.

Бархатные глаза раскрываются вновь, Бен напрягается, прислушиваясь. Так и есть. Сила… застоявшаяся, отравленная болью и смертью, больше не давит на него, как прежде.

Подталкиваемый необъяснимым упрямством, рыцарь Рен превозмогает слабость, пытаясь подняться на локтях, насколько ему позволяют путы.

— Кто ты? — повторяет Бен, продолжая сверлить взволнованным взглядом пространство вокруг. — Где ты? Отзовись!

Молчание. Снова томительная, злая недосказанность.

Из груди пленника вырывается тяжелый стон.

— Только не уходи, не исчезай, прошу… кем бы ты ни был. Не отвечай мне, если не хочешь. Просто останься…

Он произносит это задыхающимся шепотом, то и дело опускающимся до немого бормотания сухими, бескровными губами. Его сил не всегда хватает, чтобы полноценно наполнить легкие воздухом. Каждое его слово пронизано такой жалобной и искренней мольбой, что Бен сам не верит. Его ли это голос?

Некто скрытый в темноте молчит несколько мгновений. Трудно понять причину его гнетущего безмолвия, однако причина наверняка есть.

Затем он отзывается:

— Я здесь, рядом с тобой. Я… я всегда был рядом.

Эти слова и вправду раздаются совсем близко. Кайло вздрагивает и резко поворачивает голову, так что мускулы шеи начинают ныть, и раненое плечо отзывается новой болью. Он слегка прищуривается, когда, наконец, различает в полутьме полупрозрачные очертания. И тут же изумленно выдыхает:

— Ты…

Видение разом прогоняет остатки сонливости. Подумать только, а ведь еще недавно ему искренне казалось, что после всего увиденного и пережитого в застенках, он больше не способен ничему удивляться!

Тот, кого он видит — и кого, безусловно, узнает, — предупредительно поднимает руку.

— Тебе лучше расслабиться. Так будет меньше боли.

Но боль — это сейчас меньшее, что интересует Бена. Он наклоняется ближе, чтобы получше рассмотреть это призрачное лицо: светлые кудри до плеч; приметный шрам, рассекающий правую бровь; знакомые серые глаза, так похожие на глаза Люка, только более живые, скрывающие бесконечную отвагу и несгибаемую гордость; губы, так и норовящие сложиться в немного надменную, но несмотря на это — или напротив, как раз благодаря этому — удивительно приятную улыбку.

— Ты, — повторяет Бен, кажется, лишь для того, чтобы уложить в голове эту мысль.

«Еще одна иллюзия», — думает он с разочарованием и почти с отвращением, хотя трепет его сердца вопреки всяким доводам разума уже принял взволнованный и в какой-то мере очарованный ритм.

— Не такого ты ожидал, верно? — усмехается призрак, и на его лице появляется оттенок юношеского задора, который в этой обстановке кажется неуместным, но вместе с этим — именно сейчас и здесь — особенно очаровательным. — Всего лишь ничтожная крупица сознания человека, которому на роду было написано стать великим, но в действительности он лишь растратил себя попусту, разменял, разорвал себе душу.

— Так ты не… — Бен хмурится, не зная, что ему думать.

— И да, и нет. Я — не тот, кого ты звал, это верно. Я — лишь его частица, его светлая суть, похороненная в подземельях этого замка, скрытая ото всех и давно отчаявшаяся обрести свободу. Частица, от которой Дарт Вейдер не мог избавиться, хотя неоднократно пытался сделать это. Ты понимаешь о чем я? Вейдер терзался угрызениями совести и винил во всем меня. Он пытался уничтожить меня; через страдания он растил в себе Тьму, укрепляя свое могущество и множа свою злобу. Этот замок был построен как темница — темница, главный образом, для одного узника, Бен. И этим узником был я. Тут я и вынужден коротать вечность до сих пор.

Кайло мрачно глядит в одну точку. Ему больно признавать, как точно услышанная им история отражает его собственные муки, от которых он так и не сумел уйти. Надломленный. Нецелостный. Выходит, его деду тоже не удалось преодолеть свою двойственность; даже после слияния с Силой он не сумел вновь собрать самого себя воедино — и появление призрака Энакина Скайуокера, и сам нынешний их разговор являются тому доказательством.

— Почему ты не рассказал этого раньше? — тяжело произносит Бен. — Где ты был все это время? Я столько раз взывал к тебе…

Скольких ошибок можно было избежать! Сколько жизней сохранить!..

Призрак, однако, печально качает головой.

— Разве ты и вправду взывал ко мне? Нет, ты всегда называл имя Дарта Вейдера — мертвое имя, которое не несет ничего, кроме боли и смерти. Я не мог услышать тебя при всем своем желании. Да и ты сам… разве ты стал бы слушать меня прежде? Я был рядом с тобой. С самого первого твоего дня в этом замке. Однако ты не замечал моего присутствия. Видишь ли, посмертие — это лабиринт, Бен. Это река со множеством ответвлений, в которых легко заплутать. Расставшись с телом, душа целиком погружается во вселенский поток, который безоглядно несет ее вперед, а иногда может занести и в ловушку, вроде той, что представляет собой этот замок. Мало кто владеет техниками, позволяющими управлять движением Силы. Есть те, кто не способен материализоваться в полноценного Призрака Силы, его появление спонтанно и быстротечно. Ему ничего не остается, как только дрейфовать наугад, не ведая, к какому берегу его прибьет.