Исправляя ошибки (СИ) - Страница 221

Однако сейчас, стоит Кайло закрыть глаза, одна мука сменяется другой, и он опять слышит стальной голос деда — той могущественной темной сущности, до которого так долго и безудержно пытался докричаться:

«Ничтожество… джедай-недоучка, не ведающий ничего, кроме своего явинского монастыря… свято оберегаемый родными надменный юный принц… И это кровный наследник великого темного лорда? Новый Избранный? Нет, ты просто мальчишка с завышенным самомнением. Ты позволил Рэксу, этой низкой твари, этому паразиту, вылепить из себя безвольного раба, так о какой свободе и о каком достоинстве ты грезишь до сих пор? Пойди и вылижи сапоги той крысе из разведки, что держит тебя здесь! Расскажи ему все, пресмыкайся перед ним! Хуже себе ты уже не сделаешь. Будь ты в самом деле достоин зваться наследником Дарта Вейдера, ты не растрачивал бы свою жизнь на бездумное, надменное подражание. Ты желаешь завершить то, что было начато мной, однако понятия не имеешь, что это означает. Подняться с колен. Жить, раз ты жив. Дышать полной грудью, если ты можешь. Радоваться каждому мгновению своей молодости, своей свободы — тому, что было отнято у меня, и к чему мне самому уже не возвратиться. Не повторять моих ошибок. Но ты предал меня. Просто взял мое имя и использовал его, чтобы добиться славы. Ты грубо попрал все, что должно быть свято для каждого из моих потомков — вот что ты сделал, и больше не вздумай просить меня о милости, чванливый наглец!..»

Эти слова Бен слышит постоянно, когда беспамятство уносит его от реальности и отдает на растерзание иному кошмару. Слова владыки Вейдера окончательно выбивают почву у него из-под ног, повергая в отчаяние. Его горячая преданность, его фанатичная вера в Избранного, его безудержное стремление быть достойным славы предка, его надежда достигнуть тех же высот и одновременно страх не достигнуть их — выходит, что все это было самообманом, пустой иллюзией?..

Нет, его рассудок не желает верить этой суровой истине! Однако юноша вынужден всякий раз убеждаться в ее справедливости.

В бреду мелькают мысли — мечты, воспоминания, до которых он больше не смеет дотронуться. Что для него теперь Сила? Власть, что она дарует, больше не имеет значения, равно как и все остальное. Как ему быть, за что бороться сейчас? За какой еще спасительный прут уцепиться, чтобы не позволить себе потонуть в пучине безумия, чтобы попытаться сохранить остатки воли и разума?..

… Отныне пленнику приходится выполнять требования Диггона, чтобы положить конец мучениям — подойти и встать там-то и там-то, принести то-то и то-то. Эти унизительные приказы кажутся, однако, мелочами в сравнении с болью, которая все больше напирает на измученное тело, и терпеть которую все труднее.

Когда-то его выдержки хватало на неделю и более. Сейчас не хватает, порой, даже на день. Когда яд начинает вновь опалять его вены, Кайло готов отдать все, чтобы только избавиться от этого страшного ощущения.

Диггон говорил ему, что в случае упрямства смерть истинного Кайло Рена окажется вовсе не такой легкой, как мнимого. Наконец, юноша сполна осознал справедливость этих слов. Сейчас он предпочел бы своему нынешнему положению быть расстрелянным на месте.

Остается только радоваться раздражению на лице майора, которое тот всякий раз старается спрятать за маской непроницаемого спокойствия; тот, конечно, и раньше понимал, что пленник доставит немало хлопот, однако не мог и предположить, что возиться придется настолько долго. Напряжение между ними растет, и сам майор уже не отличается таким оптимизмом, как прежде.

Развязка наступает неожиданно.

Однажды Кайло пытается бежать. Стараясь не замечать боли, юноша усердно медитирует несколько часов подряд, вспоминая старые ментальные техники, которые когда-то давались ему лучше всего. Он стремится вновь взять контроль над Силой, но та выскальзывает из его рук и, как вода, сочится меж пальцев.

Охранники, видящие его неподвижность, мрачно переглядываются между собой и озабоченно качают головами, выражая тем самым и небрежность, и, быть может, некоторое сострадание. Большинство из них уверены, что пленник давно сошел с ума. Кайло догадывается об их мыслях. И он вполне согласен.

Он сошел с ума. Спятил. Отлично! Он и прежде стоял на самом краю этой пропасти, теперь же пытки и сам замок, теперь кажущийся ему живым существом с собственной волей, — все это окончательно столкнуло его вниз, в темную бездну.

Но безумцы имеют одно преимущество над обыкновенными людьми — это сила. Всем известно, что сумасшествие способно непостижимым образом увеличивать физические данные любого человека. Даже если несчастный ранее пребывал в полнейшей немощи, в тот миг, когда его разум угасает, он становится сильнее и опаснее, словно в него вселяется разъяренный зверь, подменяя человеческую сущность. О таком странном и ужасающем явлении хоть раз слышал каждый, а иным даже случалось наблюдать его вживую.

Безнадежность способна внушать силы точно так же, как и надежда. Больше Бен не ищет поддержки и ни на кого не рассчитывает. Лишь на себя самого. Он понимает, что шансы на успех не высоки, но как иначе? Если он останется, то рискует снискать участь худшую, чем смерть: стать вечным пленником этого замка, пополнить число теней, остатков энергии тех, кого когда-то тут замучили. Быть заточенным в этих стенах навсегда, даже в посмертии — нет, он не допустит этого! Ему необходимо выбраться отсюда, превозмочь забытье рабства, чего бы ему это ни стоило. Даже если он сделает это из примитивного животного инстинкта.

Он овладевает разумом одного охранника, заставляя того снять цепи, удерживающие пленника, и отпереть дверь. Эти прежде простые действия требуют огромных усилий; Кайло изо всех сих старается держаться и не утратить концентрацию.

Он выходит из камеры, попутно сбивая телекинезом двух дроидов, которые дежурят неподалеку, и стремглав бросается бежать дальше по коридору, не разбирая дороги, движимый страхом и больной решимостью. Он спотыкается на каждом шагу, и все же, не останавливается. Его тело пробирает дрожь — от слабости и одновременно от облегчения, почти счастья — именно это чувство сейчас заставляет его глаза слезиться, а сердце — стучать сильнее. Даже если побег не удастся — а это вероятнее всего, — то он, по крайней мере, докажет и Диггону, и себе самому, что пока еще не сломлен.

За ним движется погоня. Беглецу отрезают все пути; все ближайшие коридоры тотчас полнятся теми, кого Диггон чаще всего ласково именует «мои ребята». Пленнику кричат, приказывая остановиться и угрожая оружием; дроиды-охранники мерзко свистят, удерживая наперевес бластерные винтовки. Но Бен не останавливается до последнего. Все пустые запугивания проносятся мимо, не касаясь его слуха. Он еще помнит, что нужен Диггону живым.

Наконец, кто-то из преследователей настигает сбежавшего заключенного и бросается ему под ноги, цепляясь мертвой хваткой. В следующее мгновение Бен тонет в море крепких, враждебных рук — море, бушующем от ненависти и ярости, которые вызваны не иначе как страхом; ведь если бы эти люди упустили важного пленника, им бы точно не поздоровилось. Он принимает на себя удар за ударом, продолжая остервенело вырывается, напрягая затекшие мышцы. Его зубы яростно вгрызаются в чью-то плоть, и пленник безоглядно радуется горячему вкусу крови. Закинув голову, он беззвучно и страшно смеется…

Проходит немало времени прежде, чем охране удается с боем затащить его назад в камеру и крепко связать. Люди Диггона громко и тяжело дышат, как после изнурительной работы. Словно им противостоял целый вражеский отряд, а не всего один ослабевший от пыток заключенный.

Бен лежит опутанный веревками, придавленный к полу, и слезы текут по раскрасневшемуся безумному лицу. Его пальцы напряжены и царапают холодный камень пола. Его тело ноет и кровоточит. С каждым вдохом грудь точно взрывается, воздуха не хватает. В его сознании проносятся алые вспышки боли. Но что такое эта боль — резкая, яркая — в сравнении с тупой, тягучей, ноющей болью, которую приносит ему день за днем яд таозина? По крайней мере, одно преимущество от общения с этими тварями — теперь любая другая боль кажется Бену почти наслаждением.