Исправленному верить (сборник) - Страница 41
Себастьян кивнул сразу же, не раздумывая, а вот Густав помедлил. Все правильно: это не он мчался за много миль, чтобы найти давно наплевавшего на все и вся отшельника, не он спорил с ним до хрипоты, помогая поймать за хвост ускользающую разгадку, не он наблюдал за терзающими Конрада сомнениями… Он остался здесь, рядом с умирающей девушкой, которая даже не была ему сестрой. Бреннер не знал, кому из них пришлось тяжелее.
– Вы вылечите ее? – Он не спрашивал, он требовал и оттого казался в этот миг старше своих не то семнадцати, не то восемнадцати лет. Симпатичный парень, куда представительней того же Себастьяна, и взгляд умеет держать лучше. Только голос дрожит, выдавая тайну, которая, быть может, неизвестна даже его другу.
– Вылечу. И вы мне поможете. Ведь дуракам везет…
«Особенно влюбленным», – додумал Конрад про себя.
Спина снова начала болеть. Позвоночник словно подтачивало изнутри, заставляя Конрада ерзать на твердом стуле в попытках отыскать удобную позу. Пока все эти попытки заканчивались неудачно, но Бреннер с непонятным ему самому упрямством отказывался от предложений пересесть в более удобное кресло. Он должен быть рядом с Марти. Должен постоянно смотреть на нее, чтобы заметить хоть малейшее изменение в состоянии девушки. Симптомом может оказаться любая мелочь, любая не видная на первый взгляд деталь: изменение цвета лица, участившееся дыхание, движение глаз под опущенными веками…
Изменений не было. Никаких. А ведь с тех пор, как Марти приняла лекарство, прошло почти четыре часа… Болезнь зашла дальше, чем ему показалось, и потому сопротивляется отчаянней? Или… снова?
Из окна потянуло гарью. Осенью на окраинах Мерна жгут сухую листву, и горький запах пронизывает город. Казалось, он впитывается в стены, в серые булыжники мостовой, даже в небо, которое в сентябре кажется выше и прозрачней. Конрад никогда не любил запах горелой листвы, но сейчас никак не мог им надышаться. Он только теперь понял, что вернулся, что назад дороги нет, а есть ли она впереди… Не так уж важно. Он прожил не самую короткую и не самую дрянную жизнь, чтобы о чем-то жалеть. А на старости лет еще и перестал быть трусом. Благодаря страшной шутке судьбы и двум смелым мальчишкам, не смирившимся с ее приговором. Он все сделал правильно. Даже если Марти умрет. Он больше не побежит, потому что должен дождаться Артура и сказать ему… Сказать что? Это тоже неважно…
Длинные волосы рассыпались по подушке темными волнистыми прядями. Будто ветви ползучей орхидеи… Эльза всегда любила экзотические цветы, но в это время года Артур дарил ей астры и только астры. Они пахли так же, как мернская осень: дымом и горечью, но Эльза лишь смеялась и говорила, что весны в их доме и так хватает. Весна жила в ее глазах, в мелодичном смехе, журчащем, будто ручеек, в лукавой и таинственной улыбке, перед которой не мог устоять даже вечно серьезный и озабоченный Артур… Теперь эта улыбка погасла, превратив милое и живое личико в фарфоровую маску. Умирающие не улыбаются… И теперь осень будет жить здесь всегда…
– Мастер Конрад!
Он так резко выпрямился, что боль вцепилась в спину с утроенным азартом. Сердце тоже кольнуло, но отпустило почти сразу. Конрад вспомнил, где находится и что делает, и немедленно обругал себя. Угораздило же заснуть на стуле, да еще в такой важный момент…
– Мастер Конрад, она пришла в себя!
Старый дурак, надо же было вместо того, чтоб обратить внимание на девушку, задуматься о собственных болячках! Они-то никуда не денутся, какие лекарства ни придумывай, но вот Марти…
Себастьян не солгал. Она действительно пришла в себя. Удивленно взмахнув длинными ресницами при виде Конрада, девушка перевела взгляд на брата, затем на Густава и робко улыбнулась.
– Марти…
Казалось, это слово одновременно выдохнули все трое.
– Что с… сл…
– Все хорошо, – сорванным шепотом произнес Себастьян. – Теперь все будет хорошо. Это мастер Конрад, он вылечил тебя… Ведь так?!
Конрад не ответил. Он беззвучно смеялся, чувствуя, как по щекам текут слезы.
Он не заглядывал в зеркало очень долго. В деревенском домишке неоткуда было взяться такой роскоши, как настенное зеркало, а во время бритья он вполне довольствовался небольшим осколком, завалявшимся еще со времен прошлых хозяев. В нем отражалась лишь часть лица, но он и не стремился разглядеть себя целиком. Вскоре он и вовсе забросил это глупое занятие и стал отращивать бороду. Судя по тому, что селяне не косились на него, как на огородное пугало, выглядел он с ней неплохо. Конрад настолько отвык от мыслей о собственном виде, что встреча с зеркальным двойником стала для него настоящим потрясением, оттеснив на второй план и шальную, накрывшую его с головой радость, которую принесло выздоровление Мартины, и опасения, которые у него вызывала предстоящая встреча с ее отцом. Наверное, он не так уж сильно постарел: для своих пятидесяти девяти Конрад выглядел вполне сносно, но одно дело – хранить в памяти уже немолодое, но довольно приятное и открытое лицо, и другое – видеть в зеркале морщины и седую бороду.
– Сбрею. Сегодня же, – пообещал Конрад незнакомому человеку, удивленно взирающему на него из массивной рамы.
– Не стоит. Добавляет солидности.
Он обернулся на голос рывком, в очередной раз забыв про капризную спину и в очередной же раз отругав себя за это. Вошедшего человека он узнал сразу, несмотря на то что время не пощадило и его.
– Вернулся? – глупо спросил Конрад, изо всех сил стараясь не отвести глаз.
– Как видишь. Были неотложные дела…
Неотложных дел не было, Артур так и не научился лгать об этом. Любой нормальный отец забросил бы все, наплевав и на короля с его приказами, и на весь остальной свет, чтобы просто побыть у постели умирающей дочери, лелея надежду на то, что он может чем-то ей помочь. У Артура не было этой надежды, и поэтому он сбежал. Вот только у Конрада язык не повернулся бы назвать его трусом.
– Был у нее?
– Был.
Улыбка прорезала сведенные в одну линию губы, напомнив о том, что перед Конрадом все же живой человек, а не истукан. Артур и раньше был красив той строгой, правильной красотой, что так любят воплощать в своих творениях художники и скульпторы, но прошедшие годы сделали ее еще более четкой и безупречной… Безжизненной. Если б не морщинки в уголках глаз и почти седые вески, Конрад решил бы, что перед ним не человек, а один из легендарных бессмертных воинов, которые, согласно преданиям, вечно стоят на страже равновесия, не пуская в мир слуг дьявола.
– Ей нужен полный покой в течение двух недель, трехразовое питание и обильное питье. Организм потерял много воды…
– Я знаю.
Конрад осекся. Лицо Лейднера вновь окаменело, живыми остались лишь темные, почти черные, глаза.
– Присядь, Конрад. Я должен рассказать тебе кое-что… Думаю, это будет тебе интересно.
Ноги послушно отнесли его к низенькой софе, укрытой некогда темно-синим, а теперь тусклым и блеклым покрывалом. Конрад был готов к чему угодно, мысленно соглашаясь с любым приговором, но то, что он услышал, оказалось за гранью любых догадок и предположений.
– Когда Себастьян рассказал мне, что изучил твои формулы и нашел возможную ошибку, я не поверил. – Артур так и остался стоять, лишь развернулся к окну, вперив взгляд в краешек неба, видневшийся над крышей соседнего дома. – Я реально оцениваю таланты своего сына. Не скрою, я хотел бы, чтобы он пошел по моим стопам, но мальчик был бы отвратительным военным. Уж лучше пусть станет хорошим врачом. У него есть способности к этому, преподаватели хвалят его, и я вижу, что эти похвалы заслуженны. Однако второкурсник, едва научившийся отличать тиф от холеры, вряд ли сможет найти ошибку в трудах гения. Впрочем, дело не только в этом. Найти ошибку было невозможно еще и потому, что ты уничтожил свою формулу и воссоздать ее не удалось. Профессора университета бились над этим не один год, но безрезультатно. После того как в мучениях погибло еще несколько человек, король запретил любые опыты, касающиеся зеррийской лихорадки. Я не стал отговаривать его, хотя, наверное, должен был… Я постарался забыть об этом, но болезнь Мартины не оставила мне выбора. Твою ошибку мог найти и исправить только ты. Я решил дать тебе этот шанс.