Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух - Страница 96
"Он назвал себя жонглер бога (Jongleur de Dieu)".
"...Франциск... сказал, что открыл тайну жизни, и она в том, чтобы быть слугой; стать вторым, а не первым".
(Переиначу: вечный ученик, школяр-трубадур; подпевала, но зато у бога; и никогда - не учитель, ибо Учитель - один...)
"...Он смотрел на мир так необычно, словно он вышел на руках...
Он стоял на голове, чтобы порадовать Марию...
...Земную радость может обрести только тот, кто смотрит на мир в свете радости сверхъестественной...
Он увидел себя крохотным и ничтожным, как муха на большом окне, увидел дурака. И вот, когда он смотрел на слово "дурак", написанное перед ним огромными буквами, само это слово стало сиять и преображаться".
(Обратите внимание: Честертон удивительным каким-то чутьем представил дурака, которого свалял наш Франциск-дурачок, словом "дурак", а слово удобопреподаваемо; а через него преподаваема и эта "дурацкая", угодная богу, жизнь.)
"...Когда Франциск вышел из своей пещеры, слово "дурак" он нес, как перо на шляпе, как плюмаж, как корону. Он не отказывался быть дураком. Он был согласен стать еще глупее, стать придворным Олухом Царя Небесного".
(Все это можно. Но встать на голову и... нормально увидеть мир вверх ногами? - Этому тоже не выучиться и не научить.)
"...Зависимость происходит от висеть.
...Бог повесил мир ни на чем.
...Тому, кто видит город вверх ногами, он кажется особенно беззащитным".
(Не потому ли Франциск любил свой Ассизи и все, что в нем; весь мир и все, что в этом мире?! Конечно, такому зрению не научиться, но выучиться жить так, чтобы так вот вдруг...)
"Циники говорят: "Блажен, кто ничего не ждет - он не разочаруется". Св. Франциск мог сказать: "Блажен, кто ничего не ждет - он радуется всему".
Немного погодя, но к тому же:
"Все вещи лучше, когда они - дары".
"...Попросил положить его на землю, чтобы показать, что не был ничем и ничего не имел. Но звезды, которые смотрели на худенького нищего... никогда еще не видели человека счастливее его".
(Урок небесам! - Но об этом потом. Не забыть бы только.)
"Франциск был... эксцентриком, хотя... всегда стремился к центру".
"Он ... прибегал к страстному языку жестов ...Все его жесты... выражали вежливость, и радушие... и... живость...
...Франциск положил начало средневековому, а тем самым - и нашему театру... Все было не картиной, а действием. Птица была для него как стрела - она несла к цели, и целью он считал жизнь, а не смерть. Куст останавливал его как разбойник; и, конечно, он радовался разбойнику не меньше, чем кусту".
"Он не звал природу матерью; он звал братом этого, вот этого осла, а сестрой - вот эту ласточку... Св. Франциск был реалистом в самом реальном, средневековом смысле слова".
(Конкретное частное, оно же и конкретное всеобщее. Это и было переживаемой объективной индивидуальностью для Франциска.)
"Он был поэт... Но... его можно назвать единственным счастливцем среди всех несчастных поэтов земли. Вся его жизнь стала поэмой. Он был не столько менестрелем, распевающим свои песни, сколько актером, который сыграл до конца свою роль. То, что он говорил, было поэтичней того, что он писал. То, что он делал, было поэтичней того, что он говорил. Его жизнь состояла из сцен, и каждую из них ему удалось довести до высшей точки (три из них нам предстоит заново перепоставить-пересыграть, - понятно, не вьяве, а в тексте. - В. Р.)... [возводя] в ранг искусства любое свое действие, хотя совсем об этом не думал".
"Искусство жить..."
"Худо ли, хорошо ли было его презрение к учености, ему и в голову не приходило ассоциировать воду с Нептуном или нимфами, а пламя - с циклопом или с Вулканом".
(А просто сестра Вода и брат Огонь - вот персонажи его неученой учености. Ученый неуч... Но... "господин наш брат". - Так он обращался к Солнцу.)
"...Каждый, от папы до нищего, от султана до последнего вора, глядя в темные светящиеся глаза, знал, что Франческо Бернардоне (так его звали до начала его жизни в боге. - В. Р.) интересуется именно им... каждый верил, что именно его он принимает к сердцу, а не заносит в список. Такое отношение к людям можно выразить только вежливостью..."
"Виноватая улыбка..."
(Только так и можно учить-жить: глаза в глаза...)
"...Говорят, он собирался к императору... чтобы защитить несколько птичек. Он был способен говорить с пятьюдесятью императорами из-за одной птички".
"По преданию, борясь с дьяволом, он лепил снежных баб и кричал: "Вот мои дети, вот моя жена!" По другому преданию, рассказывая о том, что и он не огражден от греха, он сказал: "У меня еще могли бы быть дети", как будто по детям, а не по женщине он тосковал".
(Абеляр без Элоизы? Ведь не святая же Клара - Францискова Элоиза?!)
"Зеркало Христа".
"Христос и св. Франциск отличались друг от друга, как отличаются создатель и создание".
(Подражание, всматривание в себя, зеркальная отражающе-подражательная жизнь. Взаимоотражение не в свете, а в зеркале - зеркалах...)
"Если вам покажется загадкой то, что случилось в Галилее, вы можете найти разгадку в том, что было в Ассизи".
"Он хотел положить конец крестовым походам - обратить Восток не силой, но словом... Он просто думал, что лучше создавать христиан, чем убивать мусульман".
Еще раз:
"...Сверхъестественное в его жизни столь же естественно, как и все остальное ..."
"Из мира уходил... поэт... Его нельзя ни заменить, ни повторить... Он оставил по себе великое и радостное дело, но одного он оставить не мог, как не может художник оставить свои глаза".
(И тогда нет никакого учительского дела Франциска? Неужели и в самом деле нет?)
"Франциск Ассизский... был поэт. Другими словами - он был из тех, кто может выразить себя... Поэт обязан своей неповторимостью не только тому, что в нем есть, но и тому, чего в нем нет... В св. Франциске, как во всех гениях, даже отрицательное - положительно. Пример тому - его отношение к учености. Он не знал и в определенной степени отрицал книги и книжную науку. И... с точки зрения своего дела он был абсолютно прав. Он хотел быть таким простым, чтобы любой деревенский дурачок его понял, - в этом суть его миссии. Он взглянул в первый раз на мир, который мог быть создан только что утром - в этом суть его мироощущения.
...Франциск ходил по миру, как божье прощение. Он пришел - и человек получил право примириться не только с богом, но и с природой и, что еще трудней, с самим собой. Он открыл ворота темных веков, как ворота тюрьмы или чистилище, где люди очищали себя покаянием или подвигами в бою. Он передал им, что они могут начать сначала, то есть - разрешил им забыть.
...Франциск пришел в мир, как приходит младенец... Не только невинность необходима ему, но и неведение; он должен играть в зеленой траве, не зная, что она растет на могиле, и карабкаться на яблоню, не зная, что она была виселицей".
(Взять урок у ребенка? - И у ребенка тоже. Тоже потому, что в средневековой школе - много классов, немало и учителей, так же как "в доме господнем много комнат".)
И все же Франциск "всегда зависел от разума, был связан с ним невидимой и неразрывной нитью.
Великий святой был здоров... Он блуждал и кружил по лесу, но шел он всегда домой".
"...Франциск умел дарить, и больше всего он ценил тот лучший из даров, который называется благодарением. Он знал, что хвала богу стоит на самой прочной основе, когда не стоит ни на чем. Он знал, что лучше всего мы измерим чудо бытия, если поймем, что только непостижимая милость дарует нам его... С ним в мире рассвело, и мы увидели заново все формы и все цвета".
ПЕРЕВЕДЕМ ДУХ и прикинем, что со всем этим можно сделать. Пожалуй, ничего. Разве только принять к сведению.
В самом деле, афористический опыт Честертона-эссеиста, всматривающегося в жизнь Франциска как в осмысленный его же поведенческий жест, есть некая конкретная целостность, лишь в анализе разделяемая на то, что переживается, и на само переживание. Но в опыте сосуществуют опосредование и мысль; купно сосуществуют; и потому ни опыт Честертона, ни опыт самого Франциска, будь он нам дан в каком-нибудь его тексте в качестве переживания (осмысленного переживания) жизни Иисуса Христа, не пригодился бы нам непосредственно в нашем прямом деле - в деле исторической реконструкции "научения" жить как "ученого" осуществления европейского средневековья - жизненной выявленности-проявленности человека этой эпохи. Ибо, как говорил Михаил Светлов, талант (талант жить, например) - что деньги: или он есть, или его нет. Здесь он, конечно, есть. Это опыт Франциска - Честертона. Но опыт этот - для нас лишь первоматерия, из которой только предстоит вызволить если получится - образ Франциска-ученика-учителя. Предстоящая конструкция Францискова "умения" жить должна быть сработана из самой жизни того, кто сумел ее прожить; так сказать, из того, что было на самом деле и как оно на самом деле было. Опыт, данный в высказывании, поможет лишь высветить эту жизнь-материал, соответствующим образом переориентировать важнейшие моменты изучаемой жизни (как ориентируются железные опилки, например, в магнитном поле); заставить эту самую изучаемую жизнь посмотреть глаза в глаза чужому переживающе-осмысленному опыту (в нашем случае: Честертону; и, конечно, опыту того, кто исследует).