Исповедь авантюристки (Незнакомец) - Страница 2

Сестры были очень похожи, обе высокие, полногрудые, статные. Правда, Аполония всегда считала Аделию более привлекательной. Большие, ласковые серые глаза сестры казались бездонными, притягивали к себе, проникая взглядом в самую душу.

Они нежно поцеловались.

– Ты бледна нынче. Нездорова? – Аделия сняла перчатку и провела мягкой рукой по щеке сестры.

– Просто устала.

– Яков сказал, что Андрей Викторович в отъезде? Отчего он не зашел к нам?

«К нам. Она все еще говорит так, хотя живет одна», – молниеносно пронеслось в голове у Аполонии.

– Не знаю, вероятно, дела, – спокойно ответила Аполония и, чтобы перевести разговор, сразу спросила: – Как там Лека?

– Чудит по-прежнему. Но я ее давненько не видела, – со вздохом ответила Аделия. Таким тоном обычно говорят либо о неизлечимых больных, или о запойных пьяницах.

Лека, Леокадия, третья и самая младшая из сестер Манкевич, единственная оставалась незамужней и вела весьма вольный образ жизни, чем повергала старших сестер в большое уныние.

В это время снаружи раздался довольно громкий звук. Кот упорно царапал дверь. Аделия поспешно отворила, и в квартиру важно вступил огромный пушистый белый кот. Он вошел, горделиво подняв хвост, чувствуя себя тут хозяином. Потянулся передними лапками, потом задними, размял спину и уселся, вперив в гостью лукавые голубые глаза.

– А, Жалей! Милый котик! Пришел со мной поздороваться? – Гостья приветливо потрепала его. Жалей позволил ей эту вольность, а потом прыгнул на диван и растянулся там, не сводя с женщин внимательного взгляда.

– Как моя Лиза? – мимолетно поинтересовалась Аделия, расхаживая по комнате и раскладывая предметы своего изысканного гардероба: шляпу с вуалью-паутинкой, перчатки, тальму. Она старалась не попасть в кошачью шерсть: белые волоски на черном так заметны. Беспорядок в комнате ей очень не нравился, но она не стала говорить об этом вслух, лишь подумала: «Все-таки никудышная горничная у Поли, плохо сметает и пыль, и шерсть!»

– Лиза здорова, только скучает. Нынче опять плакала.

– Пошли за ней, хочу ее видеть поскорее, мою девочку!

Аполония медлила.

– Деля, родная, я понимаю твои чувства. Но ты всякий раз игнорируешь мою просьбу не вызывать Лизу из дортуара, когда все дети уже угомонились и готовятся ко сну. Поднимется шум, гам, разговоры, недовольство, что племяннице директора предоставляются особые условия. Она начнет плакать, будет просить оставить ее ночевать здесь, с тобой. Нехорошо выйдет перед другими детьми.

– Да, все правильно. Но теперь, когда мы с ней остались одни, я каждую минуту ощущаю ее отсутствие. Это невыносимо тяжело для нас обеих. – Аделия недовольно повела плечами, ей не хотелось доставлять сестре неприятности, но и отказаться от желания тотчас же обнять своего ребенка она не могла.

– Неужели ты приехала, чтобы забрать Лизу домой? – догадалась Аполония и с отчаянием подумала: «Час от часу не легче! Что скажут другие родители, когда узнают, что из пансиона забрали племянницу директора? Значит, все слухи и подозрения верны! О, нет, только не теперь!»

Аделия выглядела смущенной. Ей совершенно не хотелось вставлять палки в колеса делу сестры и зятя. Но в последнее время у нее неожиданно появилась тяжесть на сердце. Такое же странное чувство она испытала тогда, накануне гибели Антона Ивановича, обожаемого супруга.

– Прошу тебя, не надо так расстраиваться. В сущности, я еще ничего не решила, – примирительным тоном ответила Аделия, но сестра поняла, что решение уже принято.

– Но неужели вы поедете сейчас, на ночь глядя?

– Разумеется, нет. Я переночую, а утро вечера мудренее. Прикажи чаю подать, а то я уморилась в дороге.

Аполония позвонила горничной и распорядилась насчет легкого ужина. За столом разговор не клеился, это еще больше обеспокоило заботливую Аделию. Она трепетно относилась к сестрам и опекала их по праву старшинства. Аполония чем-то встревожена и озабочена, да так сильно, что не слушает разговора, теряет нить беседы.

После ужина, прочитав вечернюю молитву, гостья устроилась поудобнее на широком диване, на котором ночевала всегда, когда приезжала погостить к сестре. Нехорошо, однако, что она не повидалась с дочерью и даже не сказала ей, что приехала. Ну да ладно, завтра утром явится перед Лизонькой, точно фея из сказки. И Аделия с улыбкой представила себе бурный восторг ребенка.

Сон на этот раз был тревожным. Она просыпалась несколько раз, прогоняя неприятные сновидения и ворочаясь с боку на бок. С чего бы это? Здесь, далеко от шумной и пыльной столицы, среди леса, на берегу реки Тосны, ей всегда спалось очень хорошо и сладко. Проснувшись в очередной раз, она увидела, что из-под двери комнаты сестры пробивается свет. За окном чуть зарождался день, но ночная мгла еще не разошлась. Аделия с трудом поднялась и, кутаясь во фланелевый капот, пошла к Аполонии. Та сидела около стола с зажженной лампой, в ночной кофте, с распущенными волосами и плакала. На коленях, уперев в ее грудь широкие лапы, неподвижно замер Жалей. Видимо, это продолжалось уже давно, так как нежное лицо сестры опухло от слез.

– Что ты? – испугалась Аделия. – Да что тобой?

– Андрей пропал! – в отчаянии выпалила Аполония. Она пошевелилась, и кот, недовольный переменой положения хозяйки, спрыгнул с колен.

– Как так пропал? Что значит пропал? Он же не ребенок! Это взрослый человек! И куда он мог пропасть? Ведь пансион твой, на твое приданое открыт, куда он мог без денег податься? – изумилась Аделия.

– Я совершенно теряюсь в догадках. Я ничего не понимаю!

– Давно?

– Уже как неделя!

– И ты молчала? – Аделия всплеснула руками. – Ты в полицию заявила?

– Помилуй, Деля, какая полиция! Огласка совершенно невозможна в нашем деле! Правда, я нынче написала письмо Андрюшиной родне, Сердюкову, ну тому, что в полиции служит. Просила его о приватной помощи.

– Так… вот, значит, в чем дело! – протянула Аделия. – То-то, я вижу, ты вроде как сама не своя. А может быть, у него любовница? Может, он сбежал с вашей казной?

– О… о… нет, – только это и смогла вымолвить Аполония..

Светало. За окном послышалось пение птиц. Пора было приводить себя в порядок и встречать новый день, опять улыбаться, изображать деловитую озабоченность.

– Теперь я понимаю, почему ты так болезненно отнеслась к моим желаниям забрать Лизу. Поля, девочка моя родная! Ты же знаешь, что я болею за тебя и Леку всей душой. Хорошо, теперь я не стану ее забирать, повременю. Пока история с Андреем не разрешится.

– Благодарю тебя! – Сестры пылко обнялись. – Я всегда знала, что ты мой верный друг. Наш друг, – добавила она, помедлив.

«Боже, неужели и меня не минует сия чаша?» – с замиранием сердца подумала Аполония. Призрак вдовства замаячил перед ее взором. Нет, нет, она не собирается хоронить мужа. Нет, с ним ничего страшного не случилось. Загулял, запил, сбился с дороги, что угодно. Нет, нет, он жив… жив.

– Уроки в классах еще не начались? – спросила Аделия.

Аполония бросила взгляд на большие напольные часы. Еще не было и половины восьмого, занятия начинались в девять часов. Пансионерки поднимались по распорядку в семь часов утра. Конечно, это рановато для маленьких неокрепших душ. Но это ничто по сравнению со спартанскими условиями Института, в котором обучались сестры Манкевич. Там воспитанницы поднимались в шесть утра, и эти ранние побудки запомнились сестрам как один из главных кошмаров их институтской юности. Поэтому, став директрисой частного пансиона, Аполония подарила своим ученицам лишний час сладкого утреннего сна.

– Пошли за Лизонькой. Пусть знает, что я приехала.

В это время за дверью директорской квартиры раздался шум и послышались испуганные голоса. Через несколько мгновений перед директрисой предстали дортуарная горничная младшего класса и классная дама. Обе женщины были бледны и перепуганы насмерть. Но когда они увидели Аделию, то обе просто обомлели.

– Мадемуазель Синицкая? В чем дело? – строго спросила Аполония, но по ее спине уже пробежал предательский холодок жуткого предчувствия.