Испанское золото - Страница 8

Лири с проклятиями вырвал руку и жестко врезал Майку в глаз. А молодой человек вернул комплимент коленом в солнечное сплетение, что вызвало у жертвы очередной поток проклятий.

Потом с силой, равную которой трудно встретить, великан поднял Майка, окончательно освободив корпус от захвата, и бросил оземь. Только мягкая почва спасла кости ирландца, но все же Майк мгновение лежал ошеломленный падением, а Лири, торопясь закрепить успех, поскользнулся и шлепнулся плашмя, проехав брюхом по осыпавшимся камням.

Пока Лири карабкался обратно наверх, Майк поднялся, кое-как собрался и попытался, как какой-нибудь ущербный боксер, применить клинч. Лири неуклюже, плечом ударил его в лицо, Майк отшатнулся и упал бы, но натолкнулся спиной на дерево. Лири продолжал свинговать обеими руками.

На первое время Майк ушел в глухую оборону. Он нырял и уклонялся так быстро, как еще был способен, и блокировал свинги локтями, чувствуя, что руки медленно немеют под тяжелыми ударами Лири. Разгром, казалось, близок, но Майк был боксером того типа, что не прекращает бой, покуда держится на ногах. Чтобы победить, его надо было свалить. Такой боксер, как Майк, стоил дюжины других.

Вот и теперь былая ярость вдруг охватила его, помогая восстановить силы. Отказавшись от обороны, все вложив в последнюю попытку, он выпрямился и, сквозь шквал свингов, двинул мощным правым хуком, усадив Лири на пятки, и, как тот ни уклонялся, прошелся левой по плечу. Наконец, Майк нанес удар всем корпусом и отскочил, а Лири свалился, как подрубленный, и сильно ударился головой о корни дерева.

Теперь они оба поднимались на ощупь, ошеломленные и крепко ослабевшие. Лири выглядел ужасно: один глаз совершенно заплыл, другой казался щелью среди кровоподтеков, губы превратились в кровавое месиво, лицо избито и изранено, на голове кровоточила глубокая рана, полученная при падении.

Кроме того, несмотря на его сверхчеловеческие силы, начал сказываться беспорядочный образ жизни, – его прерывистое дыхание со свистом вырывалось из груди. Майк был свежее, поскольку вел более правильный образ жизни, и тем не менее колени его подгибались, а дерево стремительно кружилось перед ним.

Обоим стало ясно, что битва близилась к завершению. Они ощущали крайний упадок сил. Лири, чей единственный видящий глаз гибельно засветился, со всей свирепостью ринулся вперед, а Майк, оставшись на месте, встретил великана свингом правой, вложив в него каждую унцию угасающих сил и все их впечатав в подбородок Лири. И едва костяшки его пальцев коснулись челюсти Лири, как тот рухнул, сраженный силой последнего удара.

Майк стоял, качаясь. Сражение закончилось. И только тут он вспомнил об Эдвардсе. Оглядевшись, он увидел, что последний подонок, разинув рот, скрючился на противоположном берегу сухого русла с ружьем в руках. Увидев, что Майк смотрит на него, он бросил ружье и кинулся бежать.

Майк засмеялся и трясущейся рукой провел по лбу. Он не понял причины столь неожиданной ретирады, но был очень доволен тем, что не надо больше ни с кем драться, даже если это всего лишь Эдвардс. Вдруг полное изнеможение накрыло его, как половодье, он осел, потом повалился, почти лишившись чувств.

Когда он немного очухался, солнце уже село, и тени крались по дну ручья. Он с трудом поднялся и увидел ружье, брошенное Эдвардсом. Подняв его, он понял причину столь поспешного бегства – замок ружья был разбит Меркеном при падении, и теперь оно годилось разве что в качестве дубины. Очевидно, это было единственное оружие в лагере самогонщиков.

Все события заняли не более нескольких минут, ведь солнце уже садилось, когда Майк вырвался на свободу. Он взглянул на свою жертву – Лири все еще лежал там, где свалился; он получил слишком сильные побои, чтобы собраться с силами за короткое время. Майк подумал, что бутлегер умер, но, слава Богу, тот зашевелился, и Костиган с облегчением отбросил подобные мысли; люди иногда отключаются на часок, получив нокаут на ринге или в другой какой свалке.

Меркен, судя по всему, постепенно приходил в сознание, но все еще валялся и был не в себе.

Майк подумал, не связать ли парочку, но решил, что нет смысла, поскольку Эдвардс вернется и все равно освободит их. И необходимо было поспешить в город, где испанцы могли отыскать девушку.

Потом его осенило: Гомес собирался быть здесь к ночи и, предположительно, самогонщики должны были стать его компаньонами на холме. Если верить Лири, двое латинос собирались встретиться с ним. Майк решил, что сейчас наступило время провести собственное расследование. Он поднял кирку, валявшуюся неподалеку, вскинул ее на плечо и отправился на холм.

Он шел осторожно, крадучись мимо деревьев, в темноте похожих на леших, но было еще кое-что потяжелее всяких там переживаний, ведь из лап Лири он вырвался не без ущерба для себя: одежда висела клочьями, рука едва действовала, глаза почти заплыли, кожа на лице и руках, казалось, отсутствовала, торс был сплошь в синяках. Смертельно уставший молодой человек, подошел к подножию Дьявольского Коня с первым проблеском звезды. Было бы правильнее растянуться где-нибудь для хорошего отдыха, но он упрямо двигался дальше.

"Какая жалость, – думал он, – что Эдвардс – единственный свидетель столь жестокого и так блестяще закончившегося боя".

Вдруг где-то впереди себя он услышал приглушенную речь, которая, хоть ее и было неясно слышно, все же не походила на английскую. Он скользнул за дерево и затаился. Вскоре показались двое: один высокий и тощий, а другой – низкорослый, массивный, похожий на гориллу.

Когда они проходили мимо убежища Майка, кулаки его непроизвольно сжались так, что кровь отхлынула от суставов, и смертельная ненависть овладела ирландцем. Все самые древние, самые затаенные инстинкты поднимались в нем и приказывали убить этих двоих быстрыми, жестокими ударами орудия, которое Костиган держал на плече.

Потом, когда мужчины прошли совсем близко от него и удалились, не ведая того, что едва-едва избежали смерти, Майк, трясущийся от злобы, вынужден был прислониться к дереву, чтобы взять себя в руки. Так сильны были его любовь и ненависть.

Никогда прежде он не испытывал желания убить человека. Какую бы враждебность он ни питал к противнику, он всегда вполне удовлетворялся ударом кулака по морде. Однако при взгляде на этих людей, что преследовали и избивали девушку, единственную, которую он любил, вернулись воспоминания о жалобном рассказе Мерилин, и, вместе с обретенной любовью, он познал и ненависть. Дикий гнев на мгновение обжег его. Он пошел своей дорогой, изрядно потрясенный пережитым, и не так уже, как прежде, уверенный в своей железной выдержке.

В ранних сумерках, проложив путь среди чахлых малорослых деревьев, он вскарабкался на отвесно вырастающий утес Восточного Пика. У него была определенная цель, и вскоре он оказался перед ней – на северной стороне холма. Склон здесь поднимался невероятно круто, но ближе к вершине так же круто падал вниз, образовывая провал между склоном и довольно высоким утесом.

Кроме того, недавний взрыв поблизости вызвал небольшой оползень, и часть передней стенки утеса сползла вниз, образовав некое подобие подошвы. На этой-то подошве Скинни, этот "чудак", и нашел свою золотую монету, если верить его неопределенному описанию.

Майк остановился, – подъем отнял у него слишком много сил. Выше, там, где над ним поднимался утес, было зловеще тихо и мрачно. Перед ним лежало довольно широкое пространство, похожее на небольшое плато, пустошь, на которой ничего не росло.

Здесь, свыше ста лет назад, измотанные солдаты генерала Рикардо Мареса обрели свою последнюю обитель. Майк, с его живым воображением, как наяву, увидел то короткое и жестокое сражение: испанцев, сбившихся в кучу поблизости от подошвы утеса, с неуклюжими кремневыми ружьями и с гораздо более смертоносными саблями, пиками и кинжалами.

Их высокого бесстрастного командира, нашедшего, даже в тот тяжелый час, силы вырыть тайник и спрятать золото, которое его верность королю забросила так далеко от Санта Фе, нарисовать карту с обозначением места тайника на коже сапога кинжалом, который он обмакивал, несомненно, в свою кровь. Майк мысленно видел эту страшную сцену: грохот мушкетов, резкие взвизги сабель, сталкивающихся с томагавками, пение стрел. Потом последняя глава – неотразимые бешеные атаки пронзительно воющих краснокожих дьяволов с перьями на головах.