Испанский садовник - Страница 4

— А теперь тебе, наверное, будет интересно узнать, что я нашел садовника, — всё тем же оживленным тоном продолжал консул. — Он во дворе. Пойдем, посмотришь на него.

Бок о бок, не спеша, они спустились по лестнице. Высокий ладно скроенный юноша лет девятнадцати с открытым лицом и мягким взглядом черных глаз, стоя у задней калитки, смотрел на них с почтительным вниманием. У юноши были ярко очерченные брови и густые черные волосы, а над верхней губой уже виднелась незрелая, трогательная тень. Простое лицо, несмотря на шафрановый цвет, было бы даже красивым, если бы его не портил полуоткрытый толстогубый рот. Молодой человек был одет в свой лучший костюм: из дешевой ткани, но тщательно вычищенный; с очень коротким — по каталонской моде — пиджаком; манжеты брюк слегка обвисают, прикрывая разбитые башмаки. Его большие смуглые руки сжимали берет.

— Итак, парень, как ты сказал, тебя зовут? — весело окликнул его консул.

— Хосе, сеньор… Хосе Сантеро.

— И что, ты опытный садовник?

Хосе виновато улыбнулся, обнажив прекрасные белые зубы. И такой заразительной была эта теплая естественная улыбка, что Николасу тоже захотелось улыбнуться в ответ.

— Я умею копать и рыхлить землю, сеньор. Могу подрезать и сажать деревья. Я очень старательный. Но не слишком опытный.

— Но я был уверен, что у тебя есть опыт работы, — несколько раздраженно заметил Брэнд.

— Да, конечно, сеньор, — поспешил ответить Хосе. — Я три года работал на виноградниках Монтаро. Но сейчас в горах нет работы…

— У тебя есть рекомендации?

У Хосе перехватило дыхание. Улыбка стала жалкой, он перевел взгляд на мальчика, как бы ища у него поддержки.

— Мы не заботимся о таких вещах, сеньор. Вы можете спросить Диего Боргано из Монтары, думаю, он обо мне плохого не скажет.

Наступило молчание. Николас с беспокойством посмотрел на отца, который, покусывая губу, был явно озадачен таким поворотом дела, и решительно подавил в себе желание, которое могло только повредить Хосе, попросить отца нанять этого садовника — такого молодого, приветливого и такого симпатичного.

Звук обеденного гонга ускорил принятие решения. В конце концов, на бирже о парне хорошо отзывались.

— От тебя потребуется усердный труд, — строго сказал консул. — Оплата тридцать песет в неделю. Ты согласен?

— Я принимаю ваши условия, — серьезно ответил Хосе.

— Хорошо, — сказал Харрингтон Брэнд. — Приходи завтра к восьми часам, я покажу тебе, что нужно делать. Всего хорошего.

Взяв сына за плечо, он направился в дом. В глазах Николаса запечатлелся приятный облик испанского юноши, держащегося скромно, но с достоинством в своей бедной воскресной одежде, со смешной твердой шляпой в красивых смуглых руках. Поднимаясь вслед за отцом по ступеням веранды, он, подчиняясь непреодолимому желанию, посмотрел назад через плечо и улыбнулся. Зубы Хосе сверкнули в ответной улыбке, и он, к большой радости мальчика, весело помахал ему рукой — этот жест словно в самое сердце Николаса проник… Со скрытым удовольствием он всё время думал об этом и во время обеда, и потом тоже, и тихонько, про себя смеялся.

Для Николаса было устроено место под олеандрами, где цветущие ветки, свисая, образовали подобие беседки; здесь, в соответствии с составленным отцом расписанием, он проводил большую часть времени между ланчем и чаем, лежа в шезлонге, дыша морской свежестью и внимательно читая книгу, — несомненно, полезную, поскольку выбрал её сам консул.

Но в это утро взгляд мальчика то и дело невольно перебегал со страниц на фигуру нового садовника, приводящего в порядок разросшийся бордюр под катальпой. Николасу вот уже два дня очень хотелось с ним поговорить, но случай всё не никак не подворачивался, а подстроить его самостоятельно не позволяла застенчивость. Теперь же, видя, с какой скоростью Хосе продвигается вдоль бордюра, взрыхляя землю и выпалывая сорняки, мальчик понял, что садовник вот-вот окажется рядом, и сердце его застучало быстрее в предвкушении встречи, ведь он с самого начала почувствовал ток взаимопонимания — точнее не скажешь — текущий между ним и этим испанским юношей. Конечно, он мог ошибаться. Хосе вполне мог оказаться таким же лживым льстецом, как Гарсиа, но мальчик гнал от себя эту мысль — слишком велико было бы разочарование, такого ему не вынести.

В конце концов, садовник приблизился к беседке, выпрямился, облокотившись на ручку заступа, и улыбнулся Николасу. Мальчик знал, что ему следует заговорить первым, но он ничего не мог придумать, а когда, наконец, нашелся, слова застревали у него в горле.

— Вы так тяжело работаете, — выдавил он, по обыкновению зардевшись.

— Нет, нет! — улыбка Хосе стала шире, и он пожал загорелыми плечами. Он был обнажен до пояса, а туго подпоясанные хлопчатобумажные штаны и эспадрильи[1] не скрывали очертаний стройных сильных ног. Игра мускулов под гладкой золотистой кожей делала её живой и теплой. Дыхание, несмотря на физические усилия, было спокойным. — А вы не работаете? — наивно спросил он, помолчав.

— Я занимаюсь, — Николас указал на книги, лежащие рядом с ним на плетеном столе, при этом румянец на его щеках стал ярче.

— Да, конечно, — серьезно кивнул Хосе, в знак признания за собеседником интеллектуального превосходства. — Думаю, вы очень умны.

— Вовсе нет! — запротестовал Николас, еще сильнее раскрасневшись. — Просто мне нужно много отдыхать, поэтому я и читаю.

— Вы заболели?

— У меня температура всегда немного повышена, — смущенно пояснил Николас. — Слабое здоровье…

— Если бы вы работали, как я, — все так же с улыбкой сказал Хосе, — вы бы окрепли. — Он протянул руку. — Идёмте. Я вскопал землю, а сейчас буду сажать цветы. Вы мне поможете.

Николас онемел от восторга и заколебался, но всего на мгновенье. Он всем сердцем рвался пойти с Хосе, чья надежная рука, развеяв застенчивость мальчика, с такой легкостью подняла его на ноги, будто он весил не больше перышка. Они пошли в сарай, где Хосе поставил на плечо открытый ящик с рассадой петуний, который консул сегодня утром велел ему принести с рынка, а оттуда направились к дальнему краю газона. Здесь, натянув вдоль свежевскопанного бордюра две бечевки, Хосе приступил к посадке. Сначала Николас только наблюдал за работой садовника, затем, в ответ на его приглашающий взгляд, наклонился и сам несмело опустил рассаду в землю. После этого он уже не мог остановиться. До чего же приятно брать в руки прохладный зеленый стебелек, уминать теплую мягкую землю вокруг волосяных корешков, смотреть, как храбро тянется к свету этот маленький росток!

Николас всегда жил в городах, в домах, выходящих прямо на улицу, и теперь, сидя на корточках рядом с Хосе под припекающим затылок солнцем, вдыхая пьянящий дух земли, он чувствовал, что ничего более чудесного в своей жизни не знает. Даже пот, щекочущий тело под майкой, — обычно такой зловещий симптом — его совсем не беспокоил.

К четырем часам с посадкой было покончено, и, стоя рядом с Хосе, Николас с гордостью взирал на аккуратный цветник, где вскоре распустятся красивые яркие цветы. Мальчик был так поглощен содеянным чудом, что не услышал, как во двор въехала машина, и голос отца за спиной застал его врасплох:

— Николас, чем ты тут занимаешься? — в удивленном возгласе консула слышался оттенок неодобрения.

Мальчик подпрыгнул от неожиданности, а когда повернулся к отцу, его лицо ещё сияло радостью от собственного достижения.

— Папа, тут было так интересно! Я смотрел и даже помогал сажать эти петунии. Теперь их нужно полить, иначе они не расцветут, — и умоляющим тоном добавил: — Еще не очень поздно. Можно мне немножко подождать и посмотреть, как всё будет сделано?

Брэнд недовольно перевел взгляд с сына на садовника, а тот, зная свое место, отступил на пару шагов и стал наматывать бечевку на колышек. Его лишенное всякого намека на индивидуальность смиренное занятие, похоже, успокоило консула. Облачко, показавшееся было на его челе, как дымка на Олимпе, развеялось, и, подняв брови, он сухо изрек: