Искусство Исповеди - Страница 22

– Я могу тебя опустить вниз, – сказал я, – если ты ответишь на все мои вопросы. Если ты согласна – махни дважды правой рукой.

Она отчаянно замахала, и я ослабил веревку достаточно, чтобы она могла стоять на цыпочках.

Разумеется, она мигом попыталась избавиться от петли на шее и, конечно же, не удержалась. Я поднял ее снова на цыпочки и быстро закрепил веревку в натянутом положении, после чего взял упавший стул, поставил его и сел перед ней.

– А теперь мы поговорим.

– Как? – прохрипела она.

– Как я понял? Смотря что. Во-первых, витаминами не травятся, а даже если тебе случайно и подкинут какие-нибудь другие таблетки вместо твоих витаминов, то первые симптомы наступят не через минуту, а, как минимум, через пятнадцать минут. Но началось все вовсе не с этого. Началось все с того, что ни один импульсивный самоубийца, которого ты пыталась изобразить, не воспользуется медленным способом. Если же ты про этот момент, – я указал на веревку, – то ты, конечно, здорово все придумала. Этот трюк известен столько же лет, сколько существуют фокусы. К твоему сожалению, я знаю, что на виселицах использовалась скользящая, затяжная, петля, а жесткая петля вяжется совсем по-другому и, кстати, намного быстрее. Но видишь ли в чем дело… Жесткая петля может стать первоклассной ловушкой, прямо как в твоем случае. Если ты сойдешь с места, то, скорее всего, потеряешь равновесие, и она начнет тебя душить. Кроме того, чтобы ты знала, после повешения у человека опорожняется мочевой пузырь и кишечник, а этого я что-то не наблюдаю.

В ее глазах забился дикий страх, и она оказалась полностью в моей власти. Я наконец-то чувствовал ее. Это было правильно вдвойне, поскольку до того, я тоже не мог позволить себе проявлять эмоции, которые могли бы помешать мне загнать ее в угол.

– Стой спокойно и будешь жить. А если ответишь на мои вопросы, то я тебя и пальцем не трону.

Она замерла, хотя я и видел, как больно ей начинает становиться стоять на цыпочках.

– Вопросов у меня немного, так что в этом тебе повезло. Я уже почти все понял, кроме двух вещей. Первое – для чего. Почему ты все это делала? Зачем?

Она что-то прохрипела, а я неожиданно разозлился.

– Зачем? Отвечай!!!

– От скуки…

Я чуть не упал со стула. От скуки… Мой друг умер, потому что этой красивой дряни хотелось скуку развеять.

– Тот, кто у тебя был до меня. Ты провернула с ним то же самое? Включая сцену с повешением?

– Да.

– А теперь послушай меня. Ты видишь это, – сказал я, доставая фото моего друга, – помнишь, кто он был?

– Был?

– Да. После твоих выкрутасов, после сцены с повешением он не смог выдержать того, что виновен в твоей смерти. По крайней мере, он так считал. И он был не первым, кому ты сломала жизнь. Те четверо, что были до него – тоже не в сказке ныне живут. Но я их знаю мало. А вот он, – я ткнул ей в лицо фотографией, – был моим другом. Ты даже не знаешь, какого человека ты привела к смерти. Но не волнуйся. Я расскажу.

И я принялся рассказывать ей Исповедь, которую в свое время произнес перед Олегом. Исповедь о том, каким человеком был мой друг. Я рассказал ей все, что было возможно, и, поскольку в этот момент я чувствовал ее душу, то знал, что каждое слово этой Исповеди достигало самых ее глубин. Не вправе судить ее, эту глупую великовозрастную девчонку, которая сама не ведала, что творит, я должен был сделать хоть что-то, чтобы больше такого не происходило.

Я возложил на ее плечи вину за содеянное. Мне было омерзительно делать это, но я не видел другого выбора. Не желая становиться ей судьей, я возложил решение ее судьбы на нее саму. Если она сможет справиться с чувством вины, то либо она еще более бессердечна, чем я думал, либо… Либо она всю оставшуюся жизнь будет искупать то, что натворила. Ну а если нет… Что же. Тогда мой друг будет отомщен.

Когда я закончил, я поставил перед ней на стуле фотографию и вышел. Подошедший охранник сказал:

– Я слышал ваши крики. Ты не пытал ее?

– Я – нет. Она сама шею в петлю сунула, – бросил я, и навсегда ушел из этого дома.

По дороге домой я позвонил Олегу и рассказал, как все прошло.

– Я не смог судить ее.

– Мне кажется, что она сама себе судьей станет, – ответил тогда Олег.

Лишь много лет спустя я узнал, что он в очередной раз был прав. Прошло очень мало времени, и она покончила с собой, уничтоженная чувством вины за сломанные ею жизни.

Очень трудно рассказывать что-то после той истории, которую я поведал чуть раньше. Все кажется слишком мелким и незначительным, после того, как столкнешься с такой паскудностью, сидящей в роде людском, но моя жизнь не закончилась с этой историей, а продолжала идти с еще большей интенсивностью.

Я заводил новые знакомства, помогая людям, притом не только в делах сердечных, но и в других проблемах, за которые стал браться после этого дела. Скорее всего, я ощутил себя Исповедником именно с этого момента, а до того был не более чем подготовительный процесс.

Мы стали редко видеться или созваниваться с Олегом, но не потому, что нам не хотелось общаться друг с другом, а, скорее, потому, что были оба загружены делами.

Это было время, когда самые кошмарные вещи, которые есть в людских душах, решили показать себя во всей красе. Люди воровали, убивали, калечили свою и чужую психику, и любовные хитросплетения в ту пору стали для нас скорее приятной отдушиной, чем рутинной работой.

С момента той истории прошло больше чем полгода, и я, восемнадцатилетний парень, все еще не мог найти себе девушку, причем не потому, что не хотел, а потому, что на нее у меня не было времени.

Мой мобильный разрывался днем, а вечером то же самое делал и домашний.

И вот в один из вечеров, а если быть совсем точным, то глубокой ночью, когда я, наконец, хотел пойти и провалиться в сон, телефон зазвонил в очередной раз. Тихо проклиная тот день, когда я начал заниматься своим делом, я снял трубку:

– Да?

– Это Олег. Я тебя не разбудил?

– Я еще не ложился.

– Хорошо. У меня есть для тебя одно дело.

– Олег, ты хоть представляешь, сколько дел на мне сейчас висит?

– Выкрои время. Я очень хочу, чтобы именно ты этим занялся.

– А почему не сам?

Я почувствовал замешательство Олега, прежде чем он ответил:

– Не могу. Я слишком заинтересованная сторона.

На моей памяти Олег никогда не говорил так, и этого уже было достаточно, чтобы моё любопытство подняло голову.

– Сначала ответь, почему именно я? Я же помню, что ты учил и других.

– Им это не по зубам. А вот ты должен справиться.

Мое любопытство начало делать стойку на задних лапах и радостно вилять хвостом, однако я осадил его, напомнив, что еще пока не знаю, что за работа.

– Давай по порядку. Где «клиент»?

– В желтых стенках.

– То есть ты меня хочешь в психушку упрятать? Спасибо, удружил…

– Ты не понял. Я не хочу туда упрятать тебя. Я хочу, чтобы ты вывел оттуда его.

– Тогда тебе лучше обратиться к своим силовикам. Побеги я еще делать не научился.

– У тебя мозги переклинило от того, что ты спать хочешь? Или от кучи клиентов?

– Оба варианта. А еще оттого, что ты не рассказываешь мне, что именно хочешь, чтобы я сделал, и мне из тебя каждое слово клещами тянуть приходится.

– Ладно, извини, но я просто действительно не знаю, как тебе все рассказать.

– Для начала – с чем его туда определили?

– Параноидальная шизофрения.

– Весело, – присвистнул я.

– Не то слово. Но самое главное, что диагноз в корне не верен. Это не их клиент, а наш, хотя и с хорошими проблемами.

– Почему ты заинтересованное лицо?

– А тебе это обязательно знать?

– Да. Зовешь меня – будь добр отвечать на вопросы.

– А как насчет того, что я тебя учил и помогал?

– Не котируется. Я смогу вытащить его оттуда, но мне нужно знать о твоем интересе, чтобы не сделать случайной ошибки.