Искусство быть родителем - Страница 12

Дальше – депрессия, постоянная депрессия. Часто – алкоголизм как попытка спрятаться, уйти от этой страшной и непонятной жизни. Иногда – самоубийство, как основной возможный способ уйти из жизни.

Каждый раз слушая об очередном вот таком сценарии, я думала грустно: а ведь начинаются такие сценарии всегда с одного и того же: «Деточка, давай я тебе гольфики надену…», – а ребенку уже пять лет. «Деточка, давай я тебе косички заплету…», – а ребенку уже восемь лет. Или: «Слушайся маму. Делай, как говорит мама. Мама знает, что тебе надо!»

И, наблюдая это в жизни, я иногда хотела крикнуть: «Уберите руки от ребенка! Дайте ему жить! Дайте ему самому проживать его жизнь!»

– Меня некому устроить на работу, – сказал мне один сорокалетний мужчина, объясняя, почему уже более года сидит без работы.

– Как это некому? А кто тебя должен устраивать? – с недоумением спросила я.

– Ну, кто-то должен… – отвечал он мне. – А у меня – ни связей, ни родственников…

– Устраивайся сам! – сказала я ему то, что сказал бы ему любой человек.

– Как же я сам устроюсь? – Он даже обиделся. – Как это я вот так приду с улицы – и устроюсь?

– Именно так. Как делает большинство людей. Приходят «с улицы» и устраивают себя сами.

– Ну, я так не могу. Меня на прежние работы устраивали…

Он так привык, что его «устраивали», что сейчас никак не может встроиться в эту жизнь… Его так долго водили за руку, что без чужой ведущей руки он уже не может обойтись.

– Ты мне дала несладкий чай, – сказала мне одна двенадцатилетняя девочка, оказавшаяся у меня в гостях. Девочку воспитывал папа – опекающий, контролирующий, просто живущий ее жизнью.

– Ну сама положи себе сахар, – сказала я ей.

И она ответила неожиданное:

– А я не знаю, сколько надо сахара класть.

– А как же ты пьешь чай? – удивилась я.

– А мне папа всегда его дает сладким. И я не знаю, сколько ложек надо положить…

Я даже не смогла сразу ответить ей, сколько ложек сахара ей надо положить в чашку, – так была поражена.

– Заплети мне косы, – попросила она утром.

И я, занятая делами, ответила:

– Мне сейчас некогда, заплети сама!

Ответ ее меня опять поразил:

– Я не умею заплетать косы. Мне папа всегда косы заплетает.

– Но, детка, – удивленно сказала я, – ты уже такая большая девочка, и ты не умеешь заплетать косы! Учись! Прямо сейчас бери и учись!

И видя ее растерянность, я сказала:

– Может быть, тебе стоит остричь волосы, тогда ты будешь просто их расчесывать?

– Нет, мой папа говорит, что у девочки должны быть длинные волосы, что это красиво, когда девочка ходит с косами…

Папа только почему-то не говорил девочке, что косы эти она должна заплетать сама, что он не всегда будет рядом с ней, чтобы заплетать ей косы. Хотя, думаю, именно на это и надеялся – всегда быть с ней рядом. Всегда быть ей нужным.

Чуть позже, придя к ним в гости, я увидела в ванной валяющиеся трусики со следами месячных. Девочка становилась взрослой.

– Ты чего свои трусики испачканные разбрасываешь? – спросила я ее.

– Я не разбрасываю, я положила, чтобы папа постирал, – ответила она мне.

И я в очередной раз просто не знала, что и сказать в ответ.

Я сказала потом все, что я думаю, самому папе. Но его позиция опекающего, контролирующего, «необходимого для дочери» отца, была непробиваемой: она еще маленькая и ему совсем не трудно о ней заботиться…

– Ты не заботишься о ней, ты лишаешь ее самостоятельности. Ты делаешь ее беспомощной в жизни, – говорила я ему.

Но он не хотел этого слышать.

Я мало была знакома с этой женщиной. Она сразу понравилась мне своим энтузиазмом, радостным настроением, легкостью. Только при более близком знакомстве с ней стало понятно, что все это было в ней как-то слишком по-детски наивным. Чувствовалось, что она совершенно не знает жизни, живет в каких-то розовых мечтах, строит свои замки на песке – не видя, не зная реальности.

– А давай купим какой-нибудь дом и сделаем в нем центр личностного роста, – сказала она мне однажды, когда мы ехали по городу на машине.

– Давай, – смеясь, ответила я. – У тебя есть на это деньги?

– Ну, у меня нет, но мы можем занять…

– Ты понимаешь, о каких деньгах идет речь, когда хотят купить даже не квартиру, а дом для центра личностного роста?

– Ну, не знаю… Смотри, – сказала она мне, – вон на доме растяжка – «продается»…

Мы проезжали мимо двухэтажного особняка, в котором еще недавно был шикарный ресторан.

– Ой, смотри, всего триста тысяч, можно у пяти людей занять по шестьдесят тысяч и купить этот дом. Смотри, какое место хорошее, почти в центре, – уже воодушевленно щебетала она.

А я только головой покачала – дом этот стоил триста тысяч евро, и занимать нужно было бы у пяти человек по шестьдесят тысяч евро, но ее такие мелочи не волновали, она, как ребенок, на них просто внимания не обратила.

Такой она была – переполненной планами, проектами, идеями, светлыми, хорошими, но в большинстве своем – просто оторванными от реальной жизни, которой она не знала.

Спустя неделю, когда она была участницей моего тренинга, я узнала ее ближе. Маленькую девочку, наивную и неопытную, растерянную перед большой жизнью, которой она вроде бы и не жила. Хотя уже успела выйти замуж и развестись. И родить ребенка. Но все это было как будто бы и не с ней.

Рядом всегда была мама. Она все подсказывала. Она одобрила выбор мужа. Она же потом его и забраковала. Она воспитывала маленькую внучку, пока женщина много работала, чтобы соответствовать тем высоким планкам, которые всегда ставила ей мама: она должна быть лучшей во всем – и в учебе, и в работе.

И когда я после тренинга писала ей пожелание, я написала невольно: «Я буду молиться за тебя!» Я написала эту фразу и задумалась – почему я это написала? И почему это я буду молиться за нее? Я вспоминаю в своих молитвах своих родителей, дочь, внука, вообще – всех людей, желая им света и любви. Но за нее-то «персонально» я почему буду молиться? Но фраза написалась у меня так естественно, что я не стала ничего менять, просто пожала плечами, удивляясь себе.

Еще через неделю она пришла ко мне на консультацию, чтобы поговорить об отношениях с мамой.

– Она – везде, – говорила она мне. – Я так больше просто не могу. Что бы я ни говорила, она влезает со своим советом, она всегда знает, как мне надо поступить. И я ее всегда слушалась. Она убедила меня, что мне надо развестись. Сейчас муж хочет вернуться, и я чувствую, я знаю, что хочу быть с ним, но она говорит – не нужен он нам…

Она рассказывала и рассказывала, как мама всегда была с ней рядом. Всегда оберегала от жизни. Всегда во всем помогала. Как они вместе с ней писали рефераты и читали книги. Вместе занимались рукоделием. Вместе ходили на дискотеку – одну ее мама просто не пускала. Мама приходила и стояла в сторонке, наблюдая, чтобы ее никто не обидел. Как мама выбирала ее подруг. Как мама испугалась, когда она однажды в море нахлебалась воды, – и после этого вообще к воде ее не подпускала. Она и плавать поэтому не научилась.

Эта молодая женщина утонула несколько дней спустя. Утонула, что называется, на наших глазах. Просто бегала по песчаной косе по колено в воде. Бегала, как бегают радостные щенки, которые резвятся на свободе. Мамы не было рядом, и никто не запретил ей войти в воду. Ей так хотелось купаться в этот жаркий день, но, поскольку воды она боялась и плавать не умела, – она и бегала, плескалась. Ей хватило нескольких шагов в сторону от мели, чтобы попасть в яму и уйти на дно. И сколько ни ныряли, чтобы спасти ее, ничего не получилось. Пришлось вызывать водолазов, которые приехали спустя несколько часов и долго искали ее. Нашли.

Ее тело водолазы положили на мели, под водой. Я стояла над ее телом, перекатываемом волнами, так, что лицо постоянно оказывалось опущенным вниз, и зачем-то поворачивала ее, чтобы она смотрела вверх. И она смотрела вверх, и ее длинные волосы красиво шевелились в воде, играли с волнами. И так дика была эта картинка – еще недавно живая красивая молодая женщина лежала передо мной под водой. И так противоестественно это было, что человек лежит под водой. Но водолазы сказали – пусть лежит в воде, так она лучше сохранится.