Искушение злом - Страница 25

– И давно она пропала?

– Не очень… – Кэм завел мотор, и мотоцикл тронулся с места.

Солнце садилось, а они расположились на веранде и наблюдали, как это потрясающе красиво. На столике стояли бокалы и бутылка вина. Французского вина за двадцать долларов.

– Мы с папой часто так сидели на закате и ждали, когда начнут стрекотать кузнечики, – Клер вытянула длинные ноги через всю веранду и вздохнула. – Знаешь, Кэм, возвращение домой означает возвращение к множеству проблем. Но я говорю это вовсе не потому, что решение было неверным.

Она сделал глоток и стала размышлять о том, из-за чего сегодня это вино кажется ей более крепким, чем оно есть на самом деле. Неужели из-за того, что она пьет его с Кэмом Рафферти?

– Мы о ком сейчас говорим? О тебе или обо мне?

Клер хитро прищурилась:

– В городе считают, что ты неплохой шериф. Во всяком случае, я это слышала.

– Ну, поскольку для большинства здешних жителей эталоном был Паркер, сие немного значит. – Он дотронулся до завитка у нее на шее. – Спасибо тебе. Если бы я привез тебя и сразу поехал домой, то, наверное, врезался бы в стену или еще во что-нибудь.

– Я рада, что все стены остались целы. И кстати, о стенах… Еще в городе считают, что у шерифа Рафферти очень симпатичный дом. – Клер подождала, пока он допьет, и закончила свою мысль: – Хотя меня никто не приглашал его посмотреть…

– Похоже, я должен сводить тебя на экскурсию.

– Похоже…

Они помолчали, вдыхая аромат гиацинтов, посаженных отцом Клер много лет назад. Солнце опустилось к горизонту, и стало немного прохладнее. Они почти одновременно встали и шагнули навстречу друг другу.

Кэм повернул Клер к себе, и это показалось обоим самым естественным движением, какое только могло быть. Их губы слились в поцелуе. Клер прижалась к Кэмерону всем телом, после чего слились и их сердца.

«От одного бокала вина голова не должна так кружиться, – подумала она, попытавшись понять, что стало причиной происходящего. – Не должна она кружиться и от поцелуя…»

Она хотела отстраниться, но не преуспела в этой попытке. Или не смогла?

– Кэм, я вот что думаю…

– Думать будешь потом, – он снова прильнул к губам Клер.

«Как все это странно… – у Кэма тоже были свои мысли. – Как странно, что эта девочка, которую я знаю сто лет, дает мне такие волшебные ощущения».

Когда они снова смогли говорить, у Клер сил хватило на очень короткое слово.

– Ой…

– Ой? Это хорошо или плохо?

– Просто «ой». А я-то полагала, что здесь меня ждут тишина и покой.

– Сегодня очень тихая ночь.

– Ночь? Да.

«Если он поцелует меня еще раз, я взлечу как ракета». Это она подумала, а вслух сказала совсем другое:

– Кэм, я совершенно уверена в том, что в таких местах, как наш город, все должно происходить медленно. Очень медленно. И чувства должны развиваться так же.

– Ладно, – он погладил Клер по голове и разжал объятия.

«Мы потеряли десять лет». Действительно, все развивалось очень медленно, но теперь уж точно пойдет побыстрее.

В траве застрекотали кузнечики, а в свете появившейся на смену солнцу луны блеснула линза телескопа. Ни Клер, ни Кэм этого не заметили.

Эрни Баттс постоянно говорил родителям, что школа – это напрасная трата времени, но кое-какие предметы ему все-таки нравились. Например, химия. В химических реакциях было что-то завораживающее, как и в самих горелках и колбах. Заучивать Периодическую таблицу элементов казалось скучным, хотя с памятью у Эрни проблем не было. И определение неизвестного объема вещества в какой-нибудь смеси не причиняло ему хлопот. Неизвестное его всегда интересовало.

Лучше всего он себя чувствовал во время лабораторных работ. Эрни видел нечто одному ему ведомое в реакции реактивов и ощущал в такие минуты некую власть. Он любил отмерять, смешивать и нагревать и забавлялся среди всех этих манипуляций идеей изготовления чего-нибудь этакого. Ну, скажем, бомбы. Не дурацкой бомбочки, которую сляпал и подложил в раздевалку девчонкам Дэнни Мойерс. Это все глупости. Эрни хотел бы сделать что-нибудь такое, что могло вспыхнуть, ухнуть, выбить стекла и вызвать у всех истерику.

Он может это устроить. Столь нелюбимая школа и книги, на которые не скупились родители, знания дали. Эрни был уверен, что может. И если уж он решится на такое, его не поймают, как этого придурка Мойерса. Настоящая власть именно в том, чтобы всегда уметь остаться безнаказанным. А еще в том, чтобы заставить людей тебя бояться.

Сейчас Эрни машинально рисовал в блокноте женские фигуры, но время от времени бросал взгляд на мистера Атертона, повторявшего свои бесконечные истории из истории. По мнению Эрни, самым большим кретином среди всех взрослых был именно Джеймс Атертон. Слава богу – нет, дьяволу, – что он хотя бы всегда говорит тихо, изредка вытягивая длинную, тощую шею.

«Как четырехглазый жираф», – думал Эрни в такие минуты. Четырехглазый – это потому, что Джеймс Атертон носит очки и иногда долго протирает их, не переставая бубнить.

В городе все знали, что их мэр сколотил себе отличный капитал на недвижимости и ему вовсе не обязательно преподавать в школе. И тем не менее мистер Атертон оставался на своем месте, пытаясь вложить в головы юных жителей Эммитсборо знания, которые у половины из них не вызывали никакого интереса. Родители говорили, как замечательно то, что мэр так предан своему делу, но Эрни считал, что он просто придурок. И потом, что еще делать мэру такого богом – нет, дьяволом! – забытого городишка, как их? Решать, в какой цвет красить скамейки в парке?

– Эти даты из истории нашей страны должны знать и помнить все американцы, – продолжал нудить Атертон, скользя взглядом по лицам своих учеников. – Мисс Симмонс, может быть, вы все-таки отложите в сторону свою пудреницу?

Салли Симмонс поспешно спрятала пудреницу в сумку, а по классу прошелестело хихиканье.

– И еще вот что. Преподаватель химии заболел и просил меня сообщить, что вам нужно будет сделать итоговую лабораторную работу самостоятельно. Я, конечно, пригляжу за вами. Работать будете парами, – мистер Атертон взял со стола стопку листов и начал их раздавать. – На каждом листочке указана фамилия того, с кем вам предстоит работать. Что нужно делать, вы знаете, и можете приходить в лабораторию, когда обоснуете теоретическую часть. Результаты жду от вас не позже чем через две недели.

Джеймс Атертон заканчивал раздавать листочки, и в классе уже слышались тихие комментарии, ворчание и даже стоны. Эрни получил свой и почти без интереса отметил, что его напарницей по лабораторной работе будет Салли Симмонс.

– Советую вам распределить между собой обязанности, – сказал Атертон сквозь этот шум. Он знал каждого из них лучше, чем они могли подумать. – Помните, вы партнеры, и оценка, хорошая или плохая, будет поставлена вам обоим. Вы можете прямо сегодня заняться планированием работы, но не забывайте и о других предметах.

Джеймс Атертон взглянул на часы и так же, как его ученики, порадовался, что до конца урока осталась одна минута.

На перемене к Баттсу подошла Салли Симмонс.

– Похоже, нам придется делать лабораторную работу вместе, – девочка попыталась улыбнуться этому буке.

Они учились в одном классе уже несколько лет, но Эрни ни с кем не сближался, и Салли знала его очень поверхностно. Этот парень временами выглядел то нарочито веселым, то совсем унылым, и такая противоречивость вызывала у нее интерес.

– Похоже, – Эрни поглядел на нее долгим, оценивающим взглядом, и Салли покраснела. – И знаешь, мы могли бы похимичить у меня дома. У меня есть и оборудование, и реактивы. Этим можно заняться после уроков. Если хочешь, конечно.

– Я не против. Но ты ведь вроде после школы работаешь.

– Работаю, но не каждый день.

– Ладно. Я могу приходить к тебе, если у тебя все есть. Так действительно, пожалуй, будет лучше.