Искусство (Сборник) - Страница 251

Она стала сопротивляться и, уворачиваясь от очередного камня, принялась просить Мортона о пощаде.

— Я не хотела сделать тебе ничего дурного, — сказала она.

— Тебе вечно было на меня наплевать, — ответил он.

— Неправда, — возразила она. — Я любила тебя. Я думала, мы будем счастливы.

— Ты ошиблась! — закричал Мортон и достал из мешка самый большой камень.

Феба поняла, что он будет последним.

— Прощай, Феба, — сказал Мортон.

— Да черт тебя подери! — воскликнула она. — Почему ты никогда не мог выслушать другого?

— Не хотел, — ответил он.

— Какой ты дурак!..

— Ладно, хватит.

— Черт тебя подери! Черт подери!

Тут она услышала, как: в животе у нее что-то задвигалось, перемалывая камни. Мортон тоже услышал этот звук.

— Что ты делаешь? — спросил он, наклонившись к ней и дыхание его воняло, как пепельница.

Вместо ответа Феба выплюнула ему в лицо перемолотую каменную крошку. Она полетела в него пулями, и Мортон попятился. Он отступал в море, по пути выронив мешок. Крови его видно не было. Каменная шрапнель вошла в его тело и потянула на дно. Через несколько секунд волны сомкнулись над его головой, и Мортона не стало, а Феба осталась на берегу, выплевывая все то, что он в нее напихал.

Феба проснулась, и подушка ее промокла от слюны.

Этот опыт несколько поубавил ее энтузиазм. Феба уже не так стремилась освоить технику грез. А если бы ей не уда лось справиться с Мортоном и утром он явился бы за ней — встал бы у двери со своим мешком? Мысль была неприятна. Впредь нельзя забывать об осторожности.

Видимо, подсознание Фебы запомнило ее опасения. Не сколько ночей подряд ей либо ничего не снилось, либо она забывала сны. Тем временем она постепенно обживалась и устраивалась здесь. Помогала ей прибывшая в дом странная маленькая женщина с подергивавшимся от тика лицом по имени Джарифа, назвавшаяся второй женой Муснакафа. Она и раньше здесь убирала, объяснила она Фебе, а теперь желает снова поступить на работу, чтобы обеспечить пииту и кров для своего семейства. Феба с радостью согласилась, и женщина тут же въехала в дом с четырьмя своими детьми. Старший из них — подросток по имени Энко — сразу с гордостью объяснил, что он незаконнорожденный, прижитый не от одного, а сразу от двух моряков (ныне уже покойных). Вопли и смех детей оживили дом, но он был достаточно велик, чтобы Феба всегда могла найти себе спокойное место для раздумий.

Присутствие Джарифы с ее выводком не только отвлекало от печальных мыслей о Джо, но и помогало регулировать время. Прежде Феба руководствовалась только желаниями или необходимостью: спала, когда хотела, ела, когда вздумается. А теперь дни стали размеренными. Небеса по рой нарушали расписание — в любой момент могли упасть сумерки или наступить рассвет; но Феба быстро научилась не обращать на это внимания.

Порядок возвращался не только в дом, но и на городские улицы. Повсюду шло строительство: ремонтировали дома, разбирали завалы, чинили и возводили новые корабли. Поскольку люди не умели, подобно Мэв, оживлять выдумки, они работали до седьмого пота, но выглядели при этом вполне счастливыми. Через некоторое время Фебу уже узнавали соседи. Они провожали ее сердитым взглядом, когда она вы ходила из дома. Они никогда с ней не заговаривали, а если она спрашивала о чем-то, вежливо уклонялись от беседы.

Она поняла, что скоро останется в изоляции, и начала думать, как этого избежать. Не устроить ли ей вечеринку на открытом воздухе для всех желающих? Или, может быть, пригласить в гости соседей и рассказать им свою историю?

Прокручивая в уме эти возможности, Феба бродила по дому и нечаянно сделала открытие, оказавшееся весьма полезным Она обнаружила в одной из кладовок небольшую библиотечку — журналы и книги. Просматривая их, Феба поняла: это не выдумка Мэв. Вероятнее всего, их занесли из Косма случайные пришельцы, такие же, как она сама. Как иначе объяснить соседство учебника высшей математики с трактатом об истории китовой охоты и с потрепанным томиком «Декамерона»?

Именно за этот томик она и взялась. Не ради текста, по казавшегося ей скучным, а из-за иллюстраций: черно-белых гравюр на вклейках. Два художника (гравюры явно принадлежали трем разным авторам) иллюстрировали драматические повороты сюжета, а третьего интересовал лишь блуд. Стиль его был далек от изящества, что восполнялось отменной дерзостью. Он рисовал героев, охваченных похотью, и никто из них этого не стыдился. Монахи изумляли могучей эрекцией; крестьянки ногами вверх падали на стог сена; пары совокуплялись в грязи, и все были довольны и счастливы.

Одна иллюстрация особенно позабавила Фебу. На ней изображалась женщина, стоявшая в поле на коленях, с высоко задранной юбкой, так что любовник мог войти в нее сзади. Феба рассматривала картинку, и по ее телу прошла приятная дрожь. Тело вспомнило руки Джо, его губы, его тело. Как он касался ее груди, как нежно прижимался к спине.

— О господи, — вздохнула она наконец, поставила книгу на место и закрыла дверь.

Но на этом история не закончилась. Часа через два, когда она ушла к себе, воспоминания нахлынули с новой силой. Она поняла, что не сможет уснуть, пока не доставит себе удовольствие. Она лежала на матрасе — он по-прежнему располагался перед окном, как в первую ночь, — глядела на облака и ласкала себя рукой между ног, пока не уснула.

Ей снова приснился мужчина. Теперь это был не Мортон.

Джо больше не нашел тех людей, что приняли его за воплощение шу. В блужданиях по городу он не встретил ни одного человека, способного его разглядеть. Неужели остаток его личности совсем поблек? Джо боялся, что так и есть. Если бы те люди встретили его сейчас, вряд ли бы отнеслись к нему с почтением.

Несколько раз он собирался покинуть Ливерпуль. Воз рождение города его не радовало, а лишь напоминало о жизни, которой он лишился навек. Тем не менее всякий раз что-то мешало ему довести решение до конца. Он пытался найти этому рациональное объяснение (мол, нужно выздороветь, нужно хорошенько обдумать, нужно разобраться в себе), но все объяснения были несостоятельны. Что-то удерживало его в Ливерпуле, какая-то невидимая нить.

Потом, в один ненастный день, когда он сидел в гавани и смотрел на корабли, ею как будто кто-то позвал.

Сначала он решил, что ему почудилось. Но зов повторился, потом еще и еще, и Джо поверил. После того случая с людьми у костра он впервые услышал что-то иное, кроме собственных мыслей, — что-то извне.

Он не стал сопротивляться. Он встал и пошел на зов.

Фебе снилось, что она снова сидит в приемной доктора Пауэлла, а Джо красит потолок в коридоре. Так было, когда они встретились. В тот день разразился ливень. В приемной никого не было, и Феба сидела и слушала, как вода хлещет по оконному стеклу и по крыше.

— Джо, — сказала она.

Он тогда стоял на стремянке, по пояс обнаженный, и на его могучей спине выделялись брызги светло-зеленой краски. О, он был так красив: короткие волосы, прилегающие к прекрасной голове, оттопыренные уши, и эта дорожка волос, убегающая под ремень его штанов.

— Джо, — повторила она в надежде, что он обернется. — Посмотри, я тебе хочу кое-что показать.

С этими словами она подошла к низкому столику, стоявшему посреди приемной, одним махом сбросила на пол старые журналы и легла на него, не отрывая взгляда от Джо. Дождь вдруг пошел сквозь потолок, на Фебу падали тяжелые капли. И она не просто промокла — эти капли смывали одежду. Блузка и юбка сбежали с нее разноцветными ручейками, будто нарисованные, и натекли лужами на полу, а Феба осталась лежать обнаженной, как и хотела.

— Можешь повернуться, — сказала она и положила руку к себе на живот. Он любил смотреть, как она ласкает себя. — Ну же, давай, — сказала она, — повернись, посмотри на меня.

Джо не однажды проходил мимо этого дома на холме и каждый раз задавал себе вопрос а кто там живет? Сейчас он узнает.

Он шел по дорожке к крыльцу, потом по ступенькам, по том через порог к лестнице. Наверху кто-то что-то бормотал, но он не разобрал слов. Он постоял, прислушался. Там была женщина, это он понял, но по-прежнему не мог разобрать слов и потому пошел наверх.