Искусство (Сборник) - Страница 12

Он оборудовал лабораторию, как пожелал Флетчер, подкинул ученому кое-какие идеи, почерпнутые из мертвых писем, и оставил маэстро одного. Яффе привозил по мере требования все, что тот просил (мескалин, морских звезд, морских ежей, человекообразную обезьяну), и навещал его только раз в месяц. Каждый раз он проводил с Флетчером сутки, выпивая и рассказывая последние сплетни из академической среды. После одиннадцатого визита он почувствовал, что исследования в заброшенной миссии подходят к завершению, и стал наведываться чаще. С каждым разом его встречали все менее приветливо. Однажды Флетчер попытался вообще не пустить Яффе в здание миссии, и между ними произошла короткая стычка. Но боец из Флетчера был никудышный — слабый сутулый человек, с детства занятый лишь учебой. Побитому гению пришлось впустить победителя. Внутри обнаружилась обезьяна — Флетчер при помощи нунция трансформировал ее в уродливого, но, без сомнения, человеческого ребенка. Даже в тот миг триумфа Яффе не оставляли подозрения по поводу дальнейших действий Флетчера. Того явно тревожил достигнутый результат. Но Рэндольф слишком обрадовался и не стал обращать внимания на тревожные симптомы. Он даже предложил испытать нунций на себе, здесь и сейчас. Но Флетчер воспротивился, сказав, что ему потребуется несколько месяцев для изучения препарата, прежде чем он позволит предпринять столь рискованный шаг. Нунций пока слишком нестабилен, доказывал он. Прежде чем двигаться дальше, надо посмотреть, что произойдет с организмом ребенка. Может, нунций убьет его через неделю? Или через день? Этот аргумент несколько охладил пыл Яффе, и он уехал. С того дня он возвращался в миссию еженедельно, Его беспокоило, что Флетчер все больше отдалялся от него. Но Яффе был уверен, что гордость за собственный шедевр не позволит ученому уничтожить его.

Теперь он глядел, как ветер гонит по земле обгоревшие листки записей, и проклинал себя за такую уверенность. Он вышел из машины и направился к миссии мимо разметанных ветром костров. Это место всегда навевало мысли об Апокалипсисе. Иссушенная почва, на которой могли прижиться только чахлые кустики юкки; сама миссия, построенная так близко к краю скалы, что в одну прекрасную зиму океан наверняка заберет ее; несмолкающий гомон олушей и тропических птиц в воздухе.

Стены миссии почернели там, где их коснулись языки костров. Земля покрылась пеплом, еще более бесплодным, чем здешний грунт.

Никого.

Перешагнув через порог, он позвал Флетчера. Беспокойство, охватившее Яффе у подножия холма, переросло в страх — не за себя, за Великое деяние. Слава богу, он захватил с собой оружие, и, если Флетчер окончательно спятил, он вырвет у ученого силой формулу нунция. Яффе не впервой добывать знание с оружием в руках. Иногда это необходимо.

Внутри был полный разгром. Оборудование ценой в сотни тысяч долларов, купленное, похищенное или выпрошенное Яффе у ученых (они отдавали ему все, лишь бы избавиться от его взгляда), уничтожено. Записи на графитных досках стерты. Окна распахнуты настежь, и в помещении гулял горячий соленый океанский ветер. Яффе прошел мимо обломков в любимую комнату Флетчера — его келью, которую он однажды (будучи под воздействием мескалина) назвал заплатой на своем раненом сердце.

Яффе нашел его там — живого, сидящего в кресле у раскрытого окна. Он смотрел прямо на солнце и поэтому, видимо, ослеп на правый глаз. Как обычно, он был одет в потрепанную рубаху и мешковатые штаны; тот же худой небритый профиль; те же седеющие волосы, стянутые в хвост. Даже его поза — руки между колен и ссутуленная спина — оставалась той же, что Яффе видел бесчисленное множество раз. Но все же что-то неуловимое в этой сцене помешало Яффе переступить порог и заставило застыть возле двери. Флетчер был как-то уж слишком Флетчером. Его образ был чересчур совершенным — задумчивый, глядящий на солнце, и каждую его пору и морщинку можно разглядывать до боли в сетчатке. Словно это портрет, созданный тысячью миниатюристов, и каждому из художников было поручено изобразить по дюйму его тела вплоть до последнего волоска. Все остальное в комнате — стены, окно, даже кресло, где сидел Флетчер, — ускользало из фокуса, не в силах соперничать с нереальной реальностью этого человека.

Яффе закрыл глаза. Вид Флетчера перегружал его восприятие. Вызывал тошноту. В наступившей темноте он услышал голос Флетчера, столь же бесцветный, как и прежде.

– Плохие новости, — очень тихо произнес ученый.

– Что случилось? — спросил Яффе, не открывая глаз. Но даже с закрытыми глазами он понял, что Флетчер говорит, не шевеля губами.

– Просто уходи, — сказал Флетчер. — И — да.

– Что «да»?

– Ты прав. Да, мне не нужно горло, чтобы говорить.

– Я же не сказал…

– Не важно. Я у тебя в мозгу. И там все еще хуже, чем я думал. Ты должен уйти.

Звук стал тише, хотя слова продолжали достигать цели. Яффе пытался их понять, но смысл ускользал. Что-то вроде «мы станем небом»… Точно, Флетчер сказал:

– … мы станем небом?

– Ты о чем? — спросил Яффе.

– Открой глаза.

– Меня тошнит, когда я на тебя смотрю.

– Это взаимно. Но все же открой. Увидишь чудо в действии.

– Какое чудо?

– Просто смотри.

Он открыл глаза. Ничего не изменилось: раскрытое окно и сидящий перед ним человек. Все то же самое.

– Нунций внутри меня, — прозвучал голос Флетчера в голове Яффе.

Лицо ученого осталось неподвижным. Даже уголки губ не дрогнули. Все та же жуткая завершенность.

– Ты хочешь сказать, что испробовал его на себе? После того, что говорил мне?

– Он все изменил, Яффе. Он показал мне обратную сторону мира.

– Ты забрал его! Он должен был стать моим!

– Я не брал его. Это он взял меня. Он живет своей жизнью. Я пытался уничтожить его, но он не позволил.

– Уничтожить его? Ведь это Великое деяние! Зачем?

– Он действует не так, как я ожидал, Яффе. Плоть его почти не интересует. Он играет с сознанием. Извлекает мысли и развивает их. Он делает из нас тех, кем мы хотели или боялись стать. А может быть, и то и другое. Да, наверное, и то и другое.

– Ты не изменился, — сказал Яффе. — И голос прежний.

– Но я говорю в твоем мозгу. Разве такое бывало раньше?

– Ну, телепатия — будущее человека. Ничего удивительного. Ты просто ускорил процесс. Перепрыгнул через пару тысяч лет.

– Стану ли я небом? — снова сказал Флетчер. — Вот чем я хотел бы стать.

– Так стань им. У меня другие планы.

– Да-да. Другие, в этом и проблема. Именно поэтому я и не хотел, чтобы нунций попал к тебе в руки. Нельзя позволить ему тебя использовать. Но он отвлек меня. Я взглянул в то окно — и не сумел оторваться от созерцания. Нунций сделал меня таким мечтательным. Я в состоянии лишь сидеть и думать, стану ли я небом.

– Он не дал тебе меня провести, — сказал Яффе. — Он хочет, чтобы его использовали.

– Ммм…

– Где остальное? Ты ведь не истратил все вещество?

– Нет. — Флетчер теперь не мог обманывать. — Но я прошу тебя, не…

– Где? — Яффе вошел наконец в комнату. — Он у тебя?

Шагнув за порог, он кожей почувствовал легкое покалывание, словно оказался в туче невидимых мошек. Ощущение должно было его насторожить, но он слишком хотел получить нунций, чтобы обращать на это внимание. Он коснулся пальцами плеча Флетчера. От прикосновения образ ученого будто разлетелся на тысячи частиц — черных, белых и красных, и Яффе показалось, что он находится в облаке цветочной пыльцы.

В голове у Яффе зазвучал смех. Рэндольф понял: Флетчер радуется оттого, что ему удалось сбросить панцирь из затвердевшей, нараставшей с самого рождения пыли, постепенно затмившей малейшие проблески света. Когда пыль рассеялась, Флетчер сидел на стуле, как и прежде. Но теперь этот человек сиял.

– Слишком ярко? Извини.

Флетчер немного ослабил силу свечения.

– Я тоже хочу его, — сказал Яффе, — сейчас же.

Знаю, — ответил Флетчер. — Я чувствую твое вожделение. Ты грязен, Яффе, грязен. Ты опасен. Кажется, я даже не подозревал, насколько ты опасен. Я тебя вижу насквозь. Я могу прочитать твое прошлое…