Искра Зла (СИ) - Страница 15
Сотни четыре тяжело бронированных дружинников с ростовыми щитами в плотном строю перегородили дорогу. За их спинами приготовились лучники, бегали мальчишки со связками стрел. Второй отряд стрелков поджидал на стене. Конница гарцевала чуть в отдалении — почти у Княжьих ворот. И весь этот парад ради чужеземного посольства — ради кучки растерянно озирающихся воинов, закрывших щитами командира и посла.
Но первым встретил нас все-таки Лонгнаф. На своей низкорослой кобылке вынырнул из зарослей черемухи на опушке и вдруг, в одну секунду, оказался рядом.
— Жив, паренек из леса, — кивнул сам себе следопыт. И засмеялся. — А старший брат все-таки есть!
Я не успел ответить. Лохматая лошадь лесовика снова рванула с места в сторону посольской охраны. И вовремя. Ростокская кавалерия с Балором во главе уже летела ко мне. Палачи, не прощаясь, повернули лошадей и заторопились за спины модулярцев. Так что наследника я встретил уже в одиночестве.
— Жив?! — заорал княжич. — Клянусь подушкой Спящих! Жив!
А я, вдыхая пыль, поднятую сотнями коней, мечтал умереть.
Почти полтора десятка столетий, со времен Старого Белого, орейские княжества любили своих спасителей из леса. И больше тысячи лет они же ненавидели своих завоевателей — лесной народ. Годы и годы балансировали два народа на острие клинка — уже не умея жить друг без друга и накапливая взаимные обиды. Сколько раз только угроза острых стрел из чащи мешала разрозненным княжествам объединиться в одно государство?! Сколько раз белоголовые лесовики собирали отряды по городам, чтоб дать отпор иноземному вторжению?! Мы ссорили и мирили князей, наказывали забывших Правду и поощряли ее защитников. Нас благодарили и боялись. Пока однажды юный лучник не отправился поглазеть на чужаков на опушке…
Да! Воины Старого Белого прекратили голод и болезни. Но теперь дружина князя Вовура вернула долг — спасла от лютой смерти младшего сына князя лесного народа. Росток вернул долг. Останется лишь вторая сторона монеты — длинные стрелы в лесу.
Если бы Сократор внял моим угрозам и отпустил глупого парнишку подобру-поздорову — этим бы все и кончилось. Ну, нашли бы в выгребной яме пару потерявшихся палачей с перерезанным горлом. Поняли бы — лесной народ держит слово. И все.
Если бы я умер, прибитый сталью к дереву — Вовур спокойно перебил бы пришельцев и продолжил искать шаткое равновесие с моим отцом.
Но случилось самое ужасное — князь меня спас. И этим вернул орейский долг. А чужаки теперь гости. Их и пальцем тронуть нельзя, пока не покинули границы княжества.
И все испортил глупый мальчишка с непомерным любопытством.
— Держись, Арч! — разглядев заляпанную кровью одежду, воскликнул Балор. — Сейчас мы им вломим!
— Стой!
— Что?! Ты держись! Тебя проводят в детинец.
Грохот сотен лошадиных копыт отдавался багровыми пятнами в глазах.
— Оставь их, — как мог громко выговорил я. — Их сейчас нельзя…
Княжич резко осадил коня и подъехал стремя в стремя.
— Не по Правде это — послов побивать…
— Как скажешь, — скривился наследник, привстал на стременах и заорал, перекрывая шум мельтешащего вокруг войска:
— В город! Атаки не будет!
Конный полк стремительно построился в походную колонну и рысью потянулся в сторону ворот. Чуть в стороне поехали мы с Балором.
— Мы можем потребовать с них личную виру, — наконец, кивнул своим мыслям княжич. И заглянул мне в глаза в поисках согласия. Пришлось остановить соловушку. Говорить, подпрыгивая в седле, сил не хватало.
— Они все умрут, — тихо сказал я. — Все до единого. Но не здесь. И не сейчас.
— Отлично, — нервно засмеялся мой собеседник. — Поспешу к отцу рассказать, как все прошло…
Наследник ускакал, а узду моей лошади поспешил взять молодой воин. Так, болтаясь в седле, как мешок с репой, впервые за сотни лет сын Леса въехал в Росток через Купеческие ворота. Мне еще предстояло искупить грехи своего народа…
Нечасто вооруженные до зубов воины целыми полками бегают по пыльным улицам княжеской столицы. Очень редко дружинники надевают полный доспех и с грохотом камнепада топчут мостовую подкованными башмаками. Погруженные на возы связки стрел вообще никогда не покидали арсенал. С главной башни детинца не надрывался набат. Это не война!
Ростокцам никто ничего не объяснял. Но отчего тогда толпы горожан жались к раскрашенным стенам домов? И отчего передо мной шепотом, шумом ветра, шелестом листьев неслось слово моего позора — жив!
— Слава Спящим — жив, парнишка!
Я не видел лица идущего впереди и ведущего мою лошадь отрока. Чувствовал — он улыбается. И от этого кровь покинула мои щеки. Я боялся шевелиться.
— Бледненький-то какой!
— Не боись. Главное — жив. Живица нарастет — порозовеет! А уж вои наши там, за стеной, расстараются. Пущай все знают, как в Орее долги возвращают!
Мне хотелось убежать и спрятаться на дне озера. У глупых пучеглазых рыб! Только они не смогут рассказать о моем позоре. Лишь они не видели, как изжеванного чужеземными хищниками, окровавленного, воняющего мочой бельчонка везут в княжий терем.
Только и это было еще не все. Спящие не оставили мне ни шанса. На сигнальной башне столбом дыма в бирюзовое небо горел костер! Еще до наступления ночи ближайший к Ростоку отряд лесных охотников зайдет в город — узнать, что случилось. Через три-четыре дня о потерянном орейском долге узнает отец и старейшины. И, конечно же, ничего мне не скажут…
Я сидел в седле прямо, как на троне. Смотрел только прямо перед собой. И мышцы лица свело в попытке сжать губы еще больше. Так и въехал в широко распахнутые ворота детинца.
Балор, торопясь к Купеческим воротам, чуть мне кивнул и улыбнулся. Я не ответил. У меня не было поводов для радости.
Что-то ревел, больше обычного похожий на медведя, князь. Тискал огромными твердыми лапами мои плечи и заглядывал в глаза. Он тоже был рад, хотя я не понимал, чему. Уж ему ли не знать — друзьям-врагам уплачено за добро, кто заплатит за зло?
— …Твой-то принц — каков молодец! В одиночку тебя спасать кидался. Насилу удержали!
Лучше бы меня Ратибор с дерева снял, чем все войско ростокское. Уж модулярцу-то я бы долг вернул с легкостью. Что ж ты, князь…
Снова бурчащий себе под нос Велизарий, неожиданно ловко вынырнув из-за спины Вовура, сгреб меня в охапку и бегом понес в гостевые палаты. И я, покачиваясь на его мощных руках, впервые с рассвета позволил себе расслабиться.
Позволил себя раздеть. Чувствовал, как здоровяк, едва касаясь, протирал раны на руках и груди скисшим вином, и не стыдился стонать, и не сдерживал слезы. Потом, отмокая в здоровенном ушате с теплой водой, чуть не уснул.
Из полудремы меня выдернул все тот же Велизарий. Обнаружив давно остывшую воду, дворовый отнес меня в постель, перебинтовал вываренными тряпицами руки, укутал в одеяло.
— Во-о-от, и хорошо, — приговаривал он. — Вот и ладно. Косточки, вроде, целыми сохранились, а мясо зарастет скоро. Вот и поспи. Тебе отдыхать надо. Опосля пойдешь ворогов своих застрелишь или зарежешь, все одно…
И сел на лавку пришивать вырезанные Лонгнафом завязки на одежду. А у меня вдруг и сон ушел из глаз. Я всерьез задумался о долге крови, и госпожа Фантазия любезно помогала представить…
Вот я медленно режу глотку первому из палачей. Это просто — сотни раз именно так я приканчивал раненых животных. Полукруг рукой, и главное сильно не давить в середине, чтоб лезвие не застряло в позвоночнике… Кровь фонтаном хлещет из разрезанных артерий, и визг умирающего постепенно переходит в предсмертный хрип.
Демоны! Как же мне было хорошо! Я бы зарычал от удовольствия, если б не боялся привлечь ненужного внимания своей сиделки…
Вот второй с перерезанными связками на руках и ногах, извиваясь, ползет по лесному мху. За ним остается кровавая тропинка, но пара волков тихонько трусящих следом, не обращают на нее внимания. Глумливый палач поминутно оглядывается на хищников и пытается двигаться быстрее. Понимает, что на кончиках клыков поблескивает его неминуемая смерть, и начинает пищать от ужаса. Волкам это нравится — они молоды и любят играть…