Искаженный мир: Ключники (СИ) - Страница 5

Так, да не совсем. Где у нас мистика, там обычные законы природы явно не работают. Женщина криво усмехается и подносит превратившееся в маску из кожи лицо к уже своему лицу, после чего ме-едленно так вжимает его в собственную плоть. И оно сливается с ней в единое целое. На несколько бесконечно тянущихся мгновений я наблюдаю лицо своего недавнего одноклассника-третьегодника, обрамлённое женскими волосами и на женском же теле. Затем оно уплывает куда-то вглубь, сменяясь иным, но тоже мужским, искажённым в жуткой помеси удовольствия и страдания. Затем третьим, уже женским, потом шестым, десятым. Калейдоскоп лиц, выражений, гримас… и вновь то самое, которое мы увидели первым.

Знакомые, но совершенно неуместные звуки с той стороны, где находится Лёха. Взгляд… Твою же мать! Понимаю, что зрелище жуткое и омерзительное, но блевать в этой ситуации значит рисковать разрушить начертанную конструкцию. Ведь если повредить хоть один символ, то…

…то ничего. Вообще и в частности. Плоды «естественного порыва организма» тоже рассеивались, не долетая до поверхности. Хочешь блюй, хочешь не блюй… На тупые шутки пробивает. Случается это со мной в самые сложные моменты, было всего пару раз, вот и сейчас. Сейчас да, самый жуткий момент за все тринадцать с хвостиком лет пока очень короткой жизни. Мне ведь тоже страшно. Очень! Но один умный знакомый моего отца сказал как то, будучи у нас в гостях: «Страх, Ники, это болезнь. Если тебя научат его пережить, перебороть — он перестанет иметь над тобой власть. Или ты сам можешь этому научиться». Прозвучавшие тогда слова как запали мне в душу пару лет тому назад, так никуда и не исчезли. Я старался и раньше избавиться от такой болезни как страх раз и навсегда. Окончательно и бесповоротно, порой творя такое… Хорошо, что родители, особенно отец, не знали о большей части выходок. Теперь понимаю — всё это было так, мелкими штуками. Зато здесь, в этом не пойми где, рядом с кровью, смертью и безумием… Если я каким-то чудом сумею выбраться, снова очутиться в нормальном, привычном мире — испытывать страх перед чем-то обычным у меня точно не получится. И захочу — всё равно не выйдет.

Тело Руслана, уже мёртвое, оплывало, словно свеча, но куда как быстрее и… противнее. Плоть, одежда, даже кости — всё это сливалось в единую массу и растекалось смердящей как две недели не выносимое мусорное ведро. Ах да, ещё противно шипело, просачиваясь куда-то вглубь, вместе с тем не нарушая сияющих линий и даже не проплавляя то, что было у нас под ногами вместо обычной земли.

Существо же, вроде являющееся женщиной, паря в нескольких сантиметрах над поверхностью, приблизилось ко второй жертве. Тот же процесс, только немного более быстрый. Затем последний «источник» также стал добычей вызванного из непонятных и жутких глубин существа, аналогично подарив не только жизненные силы, но и лицо. И после каждой «иссушенной» жертвы от призванного создания исходила всё более сильная ауры притяжения, обаяния, влияния на сознание. Я догадывался, что только пребывание внутри «мелового круга» позволяло что мне, что Лёхе оставаться в относительно здравом рассудке и не уподобиться детям, завороженным дудочкой Гаммельнского Крысолова.

Меж тем сущность замерла, смотря то на меня, то на друга. Приложив немалые усилия, напрягаю память и, припомнив то, что было в конце листов с описанием ритуала, произношу:

— Жертвы принесены! Приношение сильно воздаянием.

Не знаю уж, необходима была именно эта фраза или сгодилась бы другая, схожая по сути, но рисковать точно не собирался. Не в этой ситуации, когда не только жизнь, но и целостность души висели на волоске. Вот хоть режь меня, а имелось чёткое ощущение предельной серьёзности ситуации. Равно как и понимание возможности выбраться, может даже с некоторыми плюшками. Ну а то, что эти самые «плюшки» будут под кровавым соусом… жизнь вообще штука сложная и жестокая.

Шёпот и бормотание десятков голосов стали откровенно злобными, негодующими. Слова явно не пришлись призванной по душе, однако… Никакой прямой агрессии не наблюдалось. Медленно, очень медленно она подплыла предельно близко, оказавшись на одинаковом примерно расстоянии от нас двоих. Руку протяни и сумеешь дотронуться. Вместе с тем… Ну да, чисто панночка, не способная пересечь начертанный мелом круг. Тут нет собственно круга, про мел и вовсе говорить не приходится. Всё не по детски, максимум эффективности и эффектности, насколько могу догадываться.

Секунда, другая, пяток… И резкое изменение висящего в воздухе существа. Оно остаётся женского рода, но вот прекрасный мгновение назад облик меняется на нечто запредельно уродливое. Поражённая тлением кожа, местами шелушащаяся, а то и вовсе свисающая лоскутами; пустые глазницы, из которых стекают не слёзы, а капли гноя, а внутри копошатся не то черви, не то личинки. «Обаятельная» улыбка разваливающимися от гнили зубами и чёрный, раздвоенный, похожий на змеиный, язык, который то выстреливает, ощупывая воздух, то вновь втягивается обратно.

Как будто этого было мало! Одеяние вроде чёрного шёлкового плаща, скрывающее до поры тело призванной, распахивается, открывая нашим глазам то, чего лучше б и не видеть! Лица, лица, лица… Они пытаются всплыть изнутри, открывая рты в беззвучных или не очень криках, не пытаясь что-либо сказать, а просто не то страдая, не то находясь в полном помрачении разума. Действительно ужас во плоти… ужас, сокрытый в плоти и не имеющий выхода наружу без воли той, кто им управляет.

Управляет и довольно смеётся, вновь становясь олицетворением красоты, перед которой меркнут модели журналов для взрослых вроде «Плэйбоя» или «Хастлера», которые ходили по рукам что во дворе, что в школе. Естественно, за получение такого в собственность нужно было заплатить тем или иным образом, а держать подобное дома… Кто-то мог, но большинство опасались естественной выволочки от родаков той или иной степени тяжести. Но дело не в этом…

Лёха! Он… испугался. Сильнее, чем был испуган до этого. А когда страх окончательно берёт верх над разумом, приходит в гости дочка бога Пана — паника. Иногда на долгое время, иногда человек приходит в себя быстро. Только вот в нашей ситуации хватило и одного мгновения. Хватило одного шага, сделав который, мой друг оказался за пределами защищённого пространства. И тварь этим воспользовалась. Быстро, жестоко, даже не пытаясь растянуть удовольствие, как с теми тремя, которых поглощала медленно и со вкусом. Раз — и вот неестественно вытянувшаяся рука пробивает насквозь грудь моего друга и тут же отдёргивается обратно, сжимая в кулаке ещё бьющееся сердце.

А на лице Лёшки никакой гримасы боли — только ужас и удивление, неверие в происходящее. В смерть, что пришла так быстро и окончательно.

— Сука! — цежу я, но даже не пытаюсь сделать шаг из безопасного места. — Как я тебя ненавижу…

— Ненависть сладка, — томным грудным голосом изрекает тварь, сжимая ещё бьющееся сердце, кровь из которого втягивается внутрь её тела. — Я чую её в тебе, юный призыватель. Жертвы получены… Души врагов, кровь и боль друга. Право на воздаяние нерушимо. Оно всегда пребудет с тобой, напоминая о себе через взгляд, слух, восприятие. И сделай мне подарок — пойди по открывающейся перед тобой с этого мига дороге. Пройди по ней далеко, не споткнись на первых шагах. Тогда приду сама, без зова. И я сожру твою плоть и заберу лик, спаянный с душой. Сильной, многое повидавшей и научившийся душой. Душки, душонки…. Пресно. Но душа познавшего силу Ключей! Ты будешь долго развлекать меня в бесконечных чертогах.

Вновь рука тянется ко мне, проходит через вроде как непреодолимую границу защитного контура. Бежать в нелепой попытке скрыться? Не-ет, тут другое, я чувствую это даже сквозь передаваемый отродьем в облике прекрасной женщины ужас. Прикосновение, одновременно леденящее и обжигающее, к левому предплечью, затем к правому. Кожу приморозило, как после действия качественного обезболивающего, но я вижу, что с ней происходит. Сложно не увидеть, если ткань рубашки растворило, а на коже образуются… Татуировки? Пожалуй, что не они, но нечто близкое. Никаких проколов. Никаких чернил — исключительно изменение самой плоти, преобразование её в особую материю. Дверной замок — не висячий, а нормальный, куда более эстетичный — не левом предплечье. Ключ вычурной формы, но простой, не «фигурный» — на предплечье другом, правом. Цветные, словно из бронзы и серебра, очень похожи на настоящие металлы, утопленные под слоем кожи. Хочется дотронуться, но… не рискую этого делать. Это делать не рискую, но осознаю, что полученные «украшения» останутся со мной навсегда. Аккурат до смерти. И вот эта вот тварь, вновь оказавшаяся за пределами защитного контура, при первой же возможности ускорит эту самую смерть, если я оступлюсь, буду неосторожен, сделаю хотя бы одну серьёзную ошибку.