Искатели необычайных автографов или Странствия, приключения и беседы двух филоматиков - Страница 7

— Даже тебя?

— Даже меня. Он, если хочешь знать, в тонких кушаньях донимает не меньше, чем в звездах. По этому поводу вспомнилось мне одно его изречение. Ты, говорит лучше голодай, чем что попало есть, и лучше, говорит, будь один, чем вместе с кем попало!

— Золотые слова! — Гасан озорно подмигнул. — Это он тебе сам сказал?

Повар хотел обидеться, но не выдержал — засмеялся.

— Ехидный ты человек! И за что только я тебя люблю?

— За веселый нрав, должно быть, — продолжал балагурить Хасан. — Как-никак единственная ценная вещь в моем доме. Слушай, а верно говорят, что Хайям мастак предсказывать погоду по звездам?

— По звездам? — с сомнением переспросил Али. — Слышал я, настоящие ученые считают, что ни судьбы, ни погоды по звездам не предскажешь. Но если они правы, так, значит, Хайям знает какие-то другие приметы, потому что погоду он предсказывает замечательно.

— А по этому поводу тебе ничего не вспомнилось? — подначивал Хасан.

Али снова засмеялся.

— На твое счастье, вспомнилось. Раз покойный наш султан задумал устроить охоту и послал спросить у Хайяма, когда лучше ее начинать, чтобы не было несколько дней кряду ни дождя, ни снега. Двое суток думал Хайям, на третьи сам отправился во дворец и назначил день выезда. Едва султан сел на коня и отъехал на несколько шагов, как небо затянуло тучами, налетел сильный ветер и началась снежная вьюга. Все кругом засмеялись, и султан хотел уже повернуть обратно, но Хайям сказал, что вьюга сейчас кончится и пять суток подряд погода будет ясная.

— И что же, сбылось его предсказание?

— Стал бы я тебе иначе рассказывать… И такого-то человека прогнали со службы!

Друзья помолчали.

— Счастливый ты все-таки, Али, — позавидовал Хасан. — Живешь во дворце, самого Омара Хайяма видел.

— Где там! — отмахнулся повар. — Раза два-три издали, да и то со спины…

— Понимаю, — подморгнул Хасан, — он не заходит к тебе на кухню, ты не заглядываешь к нему в обсерваторию… Но не огорчайся. Я его и со спины не видал. Что ему делать в моей бедной лавчонке!

— Боюсь, скоро и она станет ему не по карману, — сказал толстяк со вздохом. — В наши дни ученый человек без богатого покровителя что перепел на сковородке.

— Говорят, к Хайяму благоволил Низам аль-Мульк, — заметил Хасан.

— В том-то и дело! Оттого-то к нему и не благоволит Туркан-хатун. Ведь Низам был ее злейшим врагом, и, когда умер Малик-шах, немалых трудов стоило ей усадить на престол своего Махмуда. Несколько сот гулямов[11] пируют у нее ежедневно, я-то знаю! А иначе…

Хасан предостерегающе приложил палец к губам: в кофейню входил посетитель.

— Ну, спасибо за гостеприимство, — сказал Али, с сожалением поднимаясь с места. — В следующий раз договорим! — шепнул он Хасану, выходя из лавки.

Тот церемонно поклонился:

— Мой дом — твой дом!

— Мате, голубчик, умоляю… Перестаньте кричать! — канючил Фило, едва поспевая на своих коротенькихножках за долговязым товарищем. — Нас примут за сумасшедших.

— Оставьте, пожалуйста! — отбрыкивался Мате. — Здесь все кричат. Хайя-а-ам!

— Но это неприлично. Где вас воспитывали?

Упоминание о приличиях только подзадорило Мате: он завопил еще громче. Тогда Фило прибег к хитрости.

— Не могу больше, — простонал он, опускаясь на землю. — Задыхаюсь…

Что ни говорите, а слабость — великая сила!

Мате испуганно обернулся и бросился к своему спутнику: ему дурно? Что у него болит?

— Точно не знаю, — умирающим голосом произнес Фило, — скорей всего, кардиоида.

Но Мате даже не улыбнулся.

— Тут рядом какой-то домишко. Можете вы пройти несколько шагов?

Домишко оказался гончарной мастерской. Пожилой бритоголовый гончар — в темной чеплашке, с засученными выше локтя рукавами — без всяких расспросов указал незнакомцам на старую кошму, принес откуда-то ячменные лепешки и кувшин с кислым молоком, потом снова уселся за свой круг и принялся за прерванную работу.

При виде еды Фило поразительно быстро выздоровел. К удивлению своему, Мате тоже обнаружил, что зверски голоден, и с аппетитом набросился на скромное угощение.

Поев, он почувствовал блаженную усталость. Молоко и лепешки показались ему необычайно вкусными, кошма — мягкой, запах мокрой глины — восхитительным. Мерный скрип гончарного станка завораживал, от него становилось спокойно и уютно…

Растянувшись на мохнатой подстилке, Мате бездумно рассматривал толпящиеся вокруг горшки и кувшины.

— Странно! — произнес он вдруг. — Вам не кажется, что они похожи на людей? Вон тот — низенький, широкий, — по-моему, определенно напоминает вас.

— А этот, длинный и узкий, — вас! — отбил удар Фило. — Как видите, заимствуют у природы не одни только инженеры и конструкторы, но и художники.

— Гончар — художник?!

— А кто же, по-вашему? Взгляните: он швыряет на кругком влажной глины, и под его руками бесформенная масса превращается в сосуд идеально правильных очертаний и благороднейших пропорций.

Мате прищурился, измеряя горшки наметанным глазом; да пропорции действительно великолепные. Можно даже сказать — золотые.

— Вы ли это, Мате? — удивился Фило. — Кто б мог подумать, что вы способны на такие пышные сравнения?

— Вот еще! — фыркнул тот. — Никакое это не сравнение, а математический термин. Надеюсь, вы слышали о золотом сечении? Ну, о таком соотношении частей целого, при котором меньшая часть так относится к большей, как большая к целому?

Фило уклончиво отвел глаза: он-то, может быть, и слышал, но знает ли о золотом сечении гончар? Ведь этот старик небось и читать-то не умеет! Лепит себе свои горшки на глазок, да и все тут.

— Ну и что же? — возразил Мате. — Вы ведь сами говорили, что он заимствует у природы. Пропорции золотого сечения воспитаны в нем окружающим миром.

— Это как же?

— Очень просто. Природа и сама сплошь да рядом использует золотое сечение: в строении человека, животных, растений. И, постоянно видя перед собой созданные ею образцы, человеческий глаз бессознательно привыкает к определенному соотношению частей.

— Значит, математики тоже заимствовали золотое сечение у природы?

— Ну, это еще бабушка надвое гадала! Что, по-вашему, появилось раньше: курица или яйцо? Не знаете? И никто не знает! Точно так же никто не в состоянии определить, подсказано ли золотое сечение математикам природой или же они открыли его самостоятельно, а уж потом обратили внимание на то, что оно часто встречается в жизни. Впрочем, так ли это важно? Главное, что пропорции золотого сечения доставляют нам удовольствие. Недаром они узаконены еще древними греками, которые строго следовали им и тогда, когда возводили свои прославленные здания и когда создавали те самые статуи, которыми вы имеете честь восхищаться поныне, — заключил Мате с насмешливым поклоном.

— В таком случае вы сами себе противоречите! — поддел его Фило. — Помните, там, у колодца, я сказал, что искусство и наука не такие уж противоположности, что есть между ними и кое-что общее. Вы тогда не захотели со мной согласиться…

— Тогда не захотел, а теперь соглашаюсь. Во всяком случае, искусству без науки не обойтись. Живописец — не живописец, если не знает законов перспективы, если не умеет приготовлять и смешивать краски. А это геометрия, химия, физика! Композитор — не композитор, если не знает гармонии. А что такое гармония, как не музыкальная математика? Кроме того, ни один музыкант не может обойтись без музыкальных инструментов. А попробуйте-ка создать музыкальный инструмент без математики и физики! Недаром первым человеком, научившим нас извлекать из одной струны множество музыкальных звуков, был великий математик Пифагор. Это ведь он рассчитал, в каких числовых отношениях следует делить струну, чтобы получать звуки различной высоты!