Искатель неприятностей - Страница 10

Я не угадал.

Я пришел в себя явно не на нарах. И не на больничной койке. Потому что в больницах не играет хорошая музыка. И там не должно пахнуть смесью табачного дыма и легкого аромата не то парфюма, не то освежителя воздуха.

«Знакомого аромата, – подумал я и попытался открыть глаза. Безрезультатно. – Где-то я его недавно встречал. Не у Василисы ли?»

– Васюта, – просипел я. И обрадовался, услышав знакомый голос:

– Очухался, воин? Хороший же бланш ты засветил тому мусорку!

– Где они? Слились?

– Поджавши хвосты! Хотели прихватить с собой и тебя. Но я сказала им: «Шиш! Он избит, он без сознания. Так что дожидаемся „скорую“. Ее я уже вызвала». Эти гопники сразу же скисли, – оживленно рассказывала Василиса. – Правда, напоследок попытались дернуться и на меня, но в эту сказку они не попали. Короче, когда все четверо сдристнули, я перетащила тебя к себе. В твоей хате сейчас не продохнуть. Не представляю, что за дрянь они там распылили.

– Какой-то газ из баллончика… Что теперь? – Я рискнул поглубже вдохнуть и тут же застонал от резкой боли в груди. – 3-зараза! У меня что, сломаны ребра?

– Ага, – радостно сообщила мне девочка с лиловыми волосами. – А рожа, как у китайского мандарина. Щас поедем в травмпункт. Ребра надо лечить. Витрину тоже.

«Это лечение выйдет мне боком». – Я сразу вспомнил о новом контракте, который не успел подписать. О неаппетитном Сенявине, на которого так и не позарились танзанийские крокодилы. О деревне Бутылкино, размеренную зимнюю жизнь в которой срочно требовалось подкорректировать каким-нибудь происшествием, не то клятый зрительский рейтинг опять покатится вниз.

– Проклятье! – Я еще раз попытался разомкнуть опухшие веки и понял, что в ближайшее время обречен на слепоту. Хочешь не хочешь, но с этим придется смириться. – Васюта, моя квартира, что, нараспашку?

– Все чики-чики. Квартиру закрыла. Ключ нашла на гвоздике возле двери. Сейчас схожу за твоими пожитками. И документами. Где они, заяц? И где ключи от машины?

– Зачем ключи? – вздохнул я. – Неужели ты думаешь, что я в состоянии сидеть за рулем?

– Я в состоянии.

– Вмажешься, – безразлично пробормотал я и, почувствовав, что Василиса примостилась на краешек дивана рядом со мной, протянул в ее сторону руку.

Вышло так, что удачнее некуда: ладонь легла точнехонько на коленку, подушечки пальцев коснулись полы халата…

– Ключи в кармане пальто, – сообщил я. – Пальто в прихожей на вешалке.

…Не встретив никаких возражений, моя лапа, естественно, тут же отправилась на обзорную экскурсию вверх по ноге…

– Документы в бумажнике.

…Кожа была удивительно гладкой. И горячей…

– Бумажник на холодильнике.

…Мышцы бедра под ладонью ощутимо напряглись.

– Холодильник на кухне.

…Мои пальцы уже добрались до краешка трусиков…

– Медицинский полис в кухонном столике, – прошептал я.

…И в этот момент Василиса меня обломала! Притом сделала это с особой жестокостью – звонко шлепнула по руке и резко поднялась с дивана.

– Я за тебя рада, заяц, – проворковала она. – Признаться, побаивалась, как бы не потребовалось соборование. А оказывается, тебе нужно совсем иное. Раз ты можешь думать о блуде, значит раны твои не смертельны. – Ее тонкие пальчики ловко растрепали мне волосы. – Схожу за твоим барахлом и ключами, и поедем к врачу. Настраивайся морально. Не скучай. Я скоренько. – И она принялась греметь запорами на двери.

А мне ничего не оставалось, кроме как печально вздохнуть. При этом снова скривившись от резкой боли в груди.

Весь день Василиса за рулем моего «Мицубиси» возила меня по травмпунктам.

Сначала в одном – районном – мне наложили тугую повязку на грудь и задокументировали следы побоев на теле. Притом, как оказалось, мне повезло – обошлось без треснувших ребер, я отделался банальным ушибом.

Потом на Литейном проспекте[7] меня порадовали диагнозом, что слепота мне не грозит, и прозрею я уже на следующий день. Правда, в ближайшую неделю придется обходиться без компьютера и телевизора.

– Не беда. Обходились же без них древние греки, – ободрила меня знаток античности Василиса. – Главное, все не столь плохо, как опасались. Через неделю снова будешь, как новенький. А пока поживешь у меня.

– Это еще зачем? – недовольно пробурчал я. Правда, недовольство это было деланным. И это, естественно, не укрылось от проницательной Василисы.

– Затем, заяц, что ты инвалид, – заявила она. – Недееспособный. Для тебя ведь сейчас даже прикурить большая проблема. А что говорить об остальном?

– Васюта, тебе разве нужен такой геморрой?

– Во-первых, не геморрой. А во-вторых, ты мне нравишься, заяц. Даже слепой, даже калека. Так почему бы с тобой не понянчиться?

Я не смог сдержать ироничной улыбки: «Нравлюсь? Рад это слышать. Твоей восхитительной откровенности, девочка, можно только позавидовать. Подражать ей почти невозможно. Мало кому удается столь четко и категорично вырубать, как из гранита, суждения и ответы».

– Есть и еще одна причина, почему тебе придется пожить у меня, – продолжила Василиса. – Между прочим, основная причина. Заяц, ты не подумал над таким вариантом, что твоя неприятельница решит еще раз заглянуть к тебе в гости?

– На этот раз я так просто дверь не открою.

– Откроешь, как миленький! Потому что второй наезд на тебя будет уже не таким по-дилетантски неподготовленным, а вполне может быть подкреплен прокурорским постановлением и СОБРом.

Я рассмеялся:

– Фантазии, крошка! Хоть эта сучка и служит в ментовке, хоть у нее, наверное, есть связи, но прокуратура и СОБР – это уж слишком! Ей это надо?!! Ведь мне уже наваляли звездидюлей. Я наказан за то, что посмел разговаривать с этой стервозой без должного подобострастия. Собачка ее отомщена. Зачем продолжать?

– Затем, заяц, – назидательно промурлыкала Василиса, – что существует такая порода людей, которые сами остановиться не в состоянии. Которые распаляют в себе непомерную и совершенно необоснованную ненависть к кому-то, кого они вообразили своим заклятым врагом. Они не угомонятся, пока не сотрут этого врага в порошок. И невозможно убедить их притормозить, бесполезно искать с ними компромиссы. Здесь уж как с бешеными собаками: или она тебя искусает, и ты помрешь от водобоязни, или ты ее пристрелишь.

– Невелик выбор, – хмыкнул я. То, что болтала девчонка с лиловыми волосами (про СОБР, про некую редкую породу людей, про водобоязнь, наконец!), я расценивал не иначе, как «бред впечатлительной малолетки». Я ее честно слушал, но всерьез не воспринимал. – Выходит, теперь мне придется учиться стрелять?

– Обойдемся без этого, – совершенно серьезно сказала Васюта. – Я тут придумала кое-что, чем можно прижать эту сучку, да так, что из-под этого пресса ни она, ни ее мусора так просто не выберутся.

– Что за пресс?

– Вот прозреешь, увидишь все сам, – все-таки удалось заинтриговать меня Василисе.

– Говори давай, коль заикнулась!

– Завтра, заяц. А сейчас отдыхай.

– Может, все же расскажешь? – Нет.

– Тогда не называй меня зайцем, черт побери!

– Хорошо, заяц…

«А вдруг, и правда, у этой секретной соплюхи припасено еще что-нибудь сродни излучателю против кусачих собак? – размышлял я, пока Василиса, судя по звукам и нервным рывкам моего „Мицубиси“, пробивалась сквозь пробку. – Несмотря на то что я зарекся всерьез воспринимать ее болтовню, все же не следует забывать о том, что свое обещание „устроить паскуде веселую жизнь“ позавчера эта девочка выполнила. Хотя, это еще вопрос, – вздохнул я, пересилив боль в грудной клетке, – для кого жизнь выдалась веселее после того, как я воспользовался черной штучкой с иероглифами? Для меня или для дамы с собачкой? Во всяком случае, не она, а я сейчас мотаюсь по врачам».

Измученные хождениями по травматологам, мы вернулись домой лишь под вечер. Я был слеп, как однодневный кутенок, но, пока меня под ручку вели от машины к подъезду, точно определил, что на улице уже стемнело.