Искатель, 2014 № 12 - Страница 2
Проводница, ни слова не говоря, отступила в сторону, и Клифт оказался в вагоне. По причине того, что посадка только что началась, здесь было пустынно и тихо.
Мамаша указала на свое купе, Клифт распахнул дверь, внес чемодан.
— Располагайтесь, — предложил он радушно и, кивнув женщине в ответ на благодарность, бросил туманно: — Пойду своих поищу…
Пользуясь тем, что вошедшие следом пассажиры сгрудились в начале вагона, сверяясь с билетами и отыскивая свои места, Клифт решительно взялся за ручку ближайшего купе, отодвинул беззвучно скользнувшую на хорошо смазанных роликах дверь и шагнул внутрь.
Только сейчас Клифт сообразил, что нелегкая занесла его в мягкий вагон СВ и купе было двухместным. Он соображал судорожно. Сейчас, сию минуту, сюда могут войти законные, обилеченные пассажиры. Дать деру? Но на перроне наверняка маячат, озабоченно вертя головами, давешние оперативники. Спрятаться здесь? На первый взгляд, негде. Нырнуть под диван? Но его наверняка поднимут, чтобы уложить чемоданы и сумки. И — нате вам с кисточкой. Поднимется крик, прибежит проводница, а потом и полиция…
Клифт задрал голову вверх. А вот, кажется, и то, что нужно. Над входной дверью в купе располагалась ниша. В ней — два рулоном скатанных полосатых матраца, коричневые шерстяные одеяла.
Поставив ногу на приступочку, он подтянулся. Ба-а! Да здесь и для него местечко найдется!
Клифт юркнул в нишу, старательно закамуфлировав себя постельными принадлежностями. Если специально не шарить, снизу его наверняка не видно. Затаиться, выждать. Вряд ли пассажиры сразу стелиться кинуться. Пока освоятся, если повезет, покурить или в вагон-ресторан выйдут. Ему и надо-то всего проехать до ближайшей станции, подальше от оперов. А там — ищи ветра в поле… В крайнем случае, на глазах у изумленных пассажиров на первой же остановке поезда спустится с верхотуры, припугнет, если вякнут, уж это-то он умеет, понты колотить, на вольных с нахрапом зоновским наезжать, и — вон из купе, из вагона. Никто ничего не поймет, да и скорее всего не предпримет — вещички-то на месте, так чего лишний шум поднимать? Ущерба-то нет!
Вовремя за матрац Клифт затарился. Щелкнул дверной замок, и в купе кто-то вошел.
— Проходите, проходите, будьте как дома, — ворковал женский голос. — Российские железные дороги приветствуют вас и желают счастливого путешествия!
— Ладно, ладно, — пробурчал мужской голос в ответ. — Вы, главное, до пункта назначения довезите. Вечно у вас — то самолеты падают, то поезда с рельсов сходят… Бардак!
— Да что вы… Доставим в лучшем виде, — оправдывалась проводница.
— И глядите у меня — в купе никого не подсаживать!
— Конечно, конечно, — лебезила проводница. — У вас же оба места оплачены…
— Знаю я вас! — рокотал мужской бас. — Калымить будете — так не за мой счет. На-ка тебе за труды, и не беспокой меня понапрасну.
— Ой, спасибочки… Я завсегда, «в любое время… Только на кнопочку надавите вот эту — мигом примчусь.
— Не надо. Устал. Спать хочу.
— Постельку вам застелить? Одеялко, матрасик…
Клифт похолодел в своем закутке.
— Не надо. Сам разберусь. Свободны.
— У меня специальная табличка есть. С надписью «Не беспокоить». Хотите, я вам ее на ручку двери снаружи повешу?
— Валяй!
Дверной замок щелкнул, и пассажир остался в купе один.
Клифт, стараясь дышать бесшумно, вытянул по-гуси-ному шею и прильнул к щелочке между матрацем и одеялом, разглядывая попутчика поневоле.
Примерно одного с карманником возраста, ближе к сорока. Чернявый, с проседью. Семидневная щетина, короткая стрижка по нынешней моде — будто только с зоны откинулся, хотя сейчас и на зонах не стригут налысо. Чем-то неуловимо похож на Клифта. Вот только костюмов таких цвета «металлик» по пять тысяч долларов карманник отродясь не носил, как и рубашек с монограммами и туфель, из крокодиловой кожи небось.
Клифт сразу же почувствовал к незнакомцу что-то вроде классовой неприязни. Видал он таких. И лопатников из их импортных лепешков повытаскивал несчитано. Да вот не разбогател. Хотя денежки, бывало, после удачного скока у него водились. Да все как-то… между пальцев и утекали. А он и не жалеет. Видать, не судьба. Видать, у этих, богатеньких, ген какой-то особый в организме присутствует, благодаря которому деньги к ним липнут. А Клифт, как ни крути, пролетарий криминалитета. Даже паханом, который других на дела посылает и при этом не-замаранным остается, никогда не был. Все сам, своим горбом добывал. И по карманам собственноручно шарил, и срока немалые за то постоянно мотал. Все, как говорится, по-честному. Он ведь жулик не абы какой, отмороженный на всю голову, а с понятиями. Работягу, например, или старушку-пенсионерку ни в жизнь не тронет. Зато юзера вот такого, в крокодиловых туфлях, или дамочку, с губками ботексными, на весь свет презрительно оттопыренными, сам Бог велел заставить делиться с ближним. То есть с ним, Клифтом. Только вот подобраться к этой публике все труднее становится. Они для себя словно государство в государстве выстроили. В общественном транспорте, в метро не ездят практически. Живут тоже наособицу, за шлагбаумами, в разных там элитных поселках да кондоминиумах. И аэропорты, вокзалы, театры, концертные залы столичные остались теми немногими местами, где эти хозяева жизни бывают пока на равных с остальным людом. И там для Клифта — раздолье! И раз уж он так удачно попал, то этого фрайерка в дорогом костюме он обязательно бомбанет. Не знает пока как, но бомбанет за милую душу! Может, дождется, пока тот задремлет, а может, и шандарахнет чем-нибудь по башке, хоть такой гоп-стоп и не по его специальности. Но бабки у этого, все купе для себя откупившего, должны быть, и немалые… Торопиться-то некуда. Выждет момент, и вперед!
А тем временем вальяжный попутчик расстегнул объемистый портфель, достал оттуда литровую, не иначе, бутылку — коньяка ли, виски, хрен их разберет, не по-русски на этикетке написано, — налил в стакан, прихлебывать начал. Без закуски. И то! Это от водяры всего наизнанку выворачивает, если не заесть или хотя бы не занюхать, хоть рукавом, стопарик, а хороший алкоголь можно и не закусывать. Ишь, сидит развалясь, наслаждается. А вот дать бы тебе этой пузатой бутылкой литого стекла по башке, сразу бы понял, что не поймал еще Бога за бороду!
Впрочем, то, что потенциальный клиент принялся накачиваться спиртным, Клифта вполне устраивало. С пьяным-то справиться в любом случае проще. Может, наклюкается сейчас да заснет. А после того можно и бумажничек его приватизировать, и портфель толстенький прихватить. Наверняка в нем еще чего-нибудь ценного, кроме выпивки, найдется. Надо только не торопиться, набраться терпения, выждать момент…
Клифт прикрыл глаза. По опыту своего ремесла знал, что нельзя долго пялиться на человека, даже в спину смотреть нельзя, обязательно почувствует взгляд, насторожится, начнет озираться тревожно, и прощай тогда удачная кража. Однако этот безмятежен пока. Опять забулькало из бутылки. Жизнь удалась! А что, сволочь-в ботинках из крокодила, ты в жизни той видел? Тебя, что ли, после восьмого класса мамаша непутевая сперва в детский дом сдала, а потом, одумавшись вроде, домой вернула, да через год в ПТУ строительное, или, как тогда говорили, «каблуху», на казенные харчи отправила? У тебя старшие пацаны все отбирали — шмотки, стипуху жалкую? А на стройке, на практике, над тобой, что ли, мужики измывались, а потом хохотали под визг кладовщицы, указывая пальцем на Клифта? Впрочем, он и не Клифтом был тогда, а Валеркой Пузанёвым, безотцовщиной-недоучкой. Клифтом он после первой отсадки, по малолетке еще стал, когда срок получил за то, что у продавщицы газированной воды на улице тарелку с мелочью стырил. Жрать хотелось, не милостыню же просить! Год чалился, вышел, а мать на какую-то ударную стойку подалась, реку в Сибири плотиной перекрывала, к себе звала. А чего он там не видал? В зоне прочно усвоил: от работы кони дохнут. Да и работать — где? Опять на стройку, в подсобники? Он ведь даже ПТУ не окончил. Хорошо, Писарь, старый карманник, пригрел. К делу приставил. Сперва на подхвате — кошельки из карманов, сумочек, бритвой-писанкой взрезанных, в толпе передавал, чтоб с поличным самому не спалиться. Потом ремеслу обучил. Клифт хорошим карманником стал, высшей квалификации. Но и менты не дремали. В итоге пять сроков по пять лет, или пять Петров, по-зоновски, можно сказать, в квадрате, из своих сорока от роду, отсидел. Искупил хоть в какой-то степени, стало быть, перед Богом и обществом свои воровские грехи.