Искатель. 2013. Выпуск №1 - Страница 35

Черное на черном: я глажу ее волосы, касаюсь щек и слышу птичий гомон за окном, вспоминаю, нет, это не память, я действительно слышу, как за окном кричат цапли, узнаю этот цаплистый звон-стон-крик-клекот. Они близко, я хочу, чтобы ты услышала тоже, хочу, чтобы ты увидела, как это красиво, черное на черном, нет, все цвета твоих фракталов, жизнь уходит и возвращается, прошлого нет, я открою окно, и ты услышишь, и увидишь тоже, пусть черное на черном, для тебя это все многоцветье Вселенной, я поднимаюсь и иду к окну, открываю створки, какой замечательный запах… чувствуешь?.. и птичьи крики… слышишь? Нет? Я тоже, потому что это птицы из другого времени, другого восприятия, но тебе оно доступно, ведь это ты сказала мне о цаплях, значит, видела их тогда и видишь сейчас, а я не вижу: ни тогда не видел, ни сейчас, неужели это я слеп, а не ты?

Я высовываюсь из окна, но в черном на черном не могу разглядеть, на каком невидимом дереве расселись прекрасные птицы, нужно наклониться, высунуться, гомон оглушает, пожалуйста, Тами, не мешай, я хочу, чтобы ты увидела этих птиц, не почувствовала, не услышала, а увидела, мы будем смотреть вместе, мы всегда будем на все смотреть вместе, потому что я люблю тебя…

Я поднимаюсь со стула и подхожу к закрытой двери реанимационной, где сейчас врачи, возможно, констатируют смерть Тами, они зафиксировали смерть мозга, но это еще не смерть, мозг в режиме квантового компьютера может выглядеть мертвым, тем более что он еще и в перепутанном состоянии с другим, живым, мозгом. Оба мозга существуют в двух реальностях… во множестве…

Я высовываюсь из окна по пояс, ищу взглядом птиц, но в ночном мраке, освещенном только двумя фонарями у входа в «Бейт- Веред», не вижу даже деревьев, растущих на улице перед воротами. Нужно наклониться сильнее. Дерево справа проступает густыми черными мазками, я роняю недовязанный кусок материи, Игорь называет мои вязанья фракталами, я не знаю такого слова, это путь в себя, в глубину моего «я», вязанье выпадает из руки, я встаю и иду на голос Владимира…

Я стучу в дверь реаниматорской, кричу, чтобы меня впустили, я должен взять Тами за руку, поцеловать, мне нужно коснуться ее лба, чтобы квантовое перепутывание стало полным, и тогда Тами вернется… Почему не открывают дверь, почему папа и Эхуд держат меня за руки, почему Фанни плачет, почему… и еще я вижу красивые красно-серо-бежевые плитки под окном, они очень слабо освещены, но видно, как красив составленный из плиток узор, он чем-то напоминает фрактал, завораживает, сворачивается в узел, затягивает…

Я чувствую спину Владимира, знаю, что он меня любит, то есть ему это кажется, на самом деле он не умеет любить, а Игорь… нет, и сын его любить не умеет, потому что любовь совсем не то, что они себе представляют, а что такое любовь… Владимир, ты упадешь, неужели повторится то, что случилось тогда, и теперь я, как его погибшая жена… Не успеваю это толком почувствовать и тем более обдумать. Владимир резко оборачивается, и пол уходит из-под ног, я падаю, поддержи меня, пожалуйста, поддержи, если любишь, если хочешь, чтобы я была с тобой, поддержи, я падаю…

Черное на черном.

Игоря все-таки оттащили от двери. Вышел старенький доктор в больших роговых очках, на халат был накинут серый пиджачок, из кармана которого свисали трубки фонендоскопа: ни дать ни взять — земский врач, каким его представлял Игорь по читанным давным-давно рассказам Вересаева.

— Это вы шумите, молодой человек? — добродушно проговорил старичок, сурово, в противоречии с интонацией голоса, глядя на Игоря. — Успокойтесь, все будет хорошо.

— Вы… — начал Игорь.

— Нет. — Доктор понял его с полуслова. — Я только консультант, но если я говорю, что все будет хорошо, значит, знаю что говорю.

Фанни, сдерживая слезы, спросила:

— Ицхак, Тами жива?

Ицхак пожевал губами и кивнул.

— Вообще-то… да, уже жива.

Он приблизился к Игорю — только так Игорь мог назвать движения этого человека. Ицхак не шел, а приближался, будто судьба.

— Как-то я видел вас, вы приходили к нему, — он кивнул в сторону отца, — а Шрайман кем вам приходится, извините?

Игорь не сразу нашелся с ответом. Фамилия Тами — Шрайман? Так кем же он ей приходится?

— Это мой сын Игорь, — буркнул Владимир. — А Тами кем-то прихожусь я. И мне нужно ее видеть.

Ицхак покачал головой.

— Не сейчас. Собственно…

Он посмотрел на Фанни и что-то сказал ей взглядом. Посмотрел на Эхуда, не понимая, что делает здесь человек, которого он не видел раньше и не знает, кем приходится любому из присутствующих. Посмотрел на Владимира и, похоже, хотел что-то сказать, но промолчал и перевел взгляд на Игоря, едва державшегося на ногах от усталости и напряжения.

— Она в сознании, — почему-то именно Игорю объяснил Ицхак и добавил: — Вы не могли бы подняться к ней и принести вязанье? Спицы и нитки. Она без этого не может, вы знаете.

— Конечно, — пробормотал Игорь. Если Тами уже понадобились ее фракталы… Что бы это могло значить?

Он не стал задумываться. Просто пошел и принес. Дверь была распахнута, приходи и бери что хочешь. Игорь взял недовязанный лоскут, из него торчали две вязальные спицы. Мотки ниток раскатились по полу, Игорь собрал их и сунул в полиэтиленовый пакет, найденный в ящике тумбочки.

Окно было закрыто, но в воздухе рассеялись птичий клекот, запах мокрой после дождя листвы и ощущение чего-то уже сбывшегося, но еще не понятого. Как в воздухе может существовать ощущение? — мелькнула и спряталась мысль.

Когда он вернулся, Ицхака не было, у двери в реанимационную дожидалась Игоря молоденькая медсестра, он передал ей пакет с вязаньем, и она исчезла, произнеся фразу, которую Игорь расслышал как «она передает вам привет», но, скорее всего, сказано было что-то другое, нейтрально-обнадеживающее, а он принял желаемое за действительное.

Отец подошел и обнял Игоря за плечи.

— Я все помню. — Он говорил, уткнувшись губами Игорю в шею, и оттого слова звучали шепеляво и будто втискивались в сознание сквозь поры в коже, искажаясь и, возможно, меняя смысл. — Пожалуйста, забери меня отсюда. Мне нужно на работу, но я не смогу пойти, потому что надо будет уладить дела с Тами. Она будет жить у нас, ты не возражаешь?

— Папа…

— Не говори ничего. Ты этого не видел, не знаешь…

— Папа, я…

— Тами спасла мне жизнь. Как мама. Тогда я струсил, никогда себе не прощу. Если бы мне не вышибло от страха память, если бы я сразу вызвал «скорую», а не спрятался в спальне, как кролик, мама была бы жива, ты это понимаешь? Нет, не можешь понять, я вспомнил, как это было, а ты не знаешь…

«Знаю, — хотел сказать Игорь. — Я все знаю. Больше того, если бы не я… если бы не перепутанное квантовое состояние, в которое тебя и Тами ввел я…»

Так ли? Он сам не был в этом уверен.

— Папа, — сказал он, — теперь все будет хорошо.

Он не был уверен и в этом.

— Я вынуждена признать, что с медицинской точки зрения произошло чрезвычайно редкое явление. — Доктор Мирьям поправила лежавшую на столе стопку бумаги, пальцы ее пребывали в постоянном движении, выдавая волнение. — Насколько мне известно, это первый случай излечения от болезни Альцгеймера. При этой болезни поражаются клетки коры головного мозга, восстановиться они не могут, во всяком случае, раньше это не происходило, потому болезнь и считается неизлечимой. Возможно, она имеет генетическую природу, хотя это не вполне доказано, и, вы понимаете…

Похоже, Мирьям не знала, на чем остановиться, и потому нанизывала слово на слово, будто боялась произнести то, единственное, после которого можно было бы поставить точку.

— Папа совершенно здоров, — пришел ей на помощь Игорь. — Домой я заберу его сегодня.

— Завтра, — возразила Мирьям. — Сегодня я получу результаты анализов, а в пять часов ваш отец пройдет томографию.