Искатель. 2013. Выпуск №1 - Страница 32

Хлопанье крыльев. Громкое. Еще громче.

Музыка Моцарта в телефоне. Громкая. Еще громче.

Крылья музыки.

Окно. Силуэт отца с вытянутой рукой.

На полу темное пятно в форме вытянутой руки.

Цапля. Большая, бело-розовая, машет крыльями так, что по кухне пробегает волна свежего воздуха, ветер, хлопки, цапля то ли хочет схватить клювом хлеб с ладони отца, то ли заглядывает в кухню.

«Цапля», — сказала Тами.

Игорю послышался ее голос — громкий, испуганный. Или это сказала мама, повернувшаяся от плиты и мгновенно понявшая то, чего еще не осознал отец?

Он наклонился вперед, вытянул руку с хлебом так далеко, как только мог, он будто говорил птице: «Бери, это тебе»; цапля хлопала крыльями, не приближаясь, а отец все дальше высовывался из окна, и Игорь рванулся вперед, чтобы перехватить… пальцы крепко вцепились в угол ящика, оторвать невозможно, и в кухне он не мог сдвинуться с места, только присутствовал, смотрел, слышал, чувствовал запахи…

«Мама!»

Мама и без его крика (да и слышала ли она?) бросилась к окну, а папа перевалился через подоконник; он понял наконец что происходит, но центр тяжести его тела находился уже в воздухе над улицей, и он ничего не мог сделать, бессильно размахивал руками, хлеб выпал, и Игорь, хотя ему и казалось, что он не видит ничего, кроме папиного тела, уже не существовавшего, казалось, в мире живых, все-таки разглядел и то, как цапля, едва не царапнув крылом голову отца, подхватила выпавшую горбушку и исчезла.

Мама успела схватить отца обеими руками за пояс. Хорошо, что отец носил пояс, иначе… Игорь вспомнил, что в последнее время отец не терпел поясов, никогда их не носил, даже если брюки сползали. Только сейчас и здесь (тогда и там!) он понял причину, ужаснулся, мама тянула изо всех сил, отец размахивал руками и кричал что-то под музыку Турецкого марша, продолжавшего свое шествие в гостиной…

Мама втянула наконец отца в кухню, господи, закончился кошмар, отец не выпал, все хорошо.

«Все хорошо!» — подумал Игорь.

Тогда это случилось. Отец сделал движение, будто стряхивал с себя ту самую цаплю, мама не удержалась на ногах, повалилась на спину и…

Игорь видел, но ничего — ни-че-го! — не мог сделать.

Падая, мама ударилась виском об угол стола. Тихо вскрикнула, и это был единственный звук перед тем, как она умерла.

Когда мама упала на пол, жизни в ней уже не было. Игорь понял это сразу, потому что заглянул в ее глаза. Он ловил мамин взгляд всю ту бесконечную секунду, пока тело оседало на пол и поворачивалось, укладываясь в неудобную позу, в какой он маму и нашел час или два спустя, вернувшись домой с работы.

Мама лежала, раскинув руки, и в глазах ее была пустота.

Папа… Он опустился на колени, провел рукой по лбу своей Раи, коснулся струйки крови на виске, оглянулся в сторону окна, где не было уже цапли, даже дома на другой стороне улицы не было видно, если смотреть сидя, как отец, на корточках. Только небо. Серо-голубое тель-авивское предвечернее небо.

Мелодия Моцарта свернулась и звенела, угасая и повторяясь, будто звуковой фрактал. Пятнышко на полу свернулось и стало похоже на змею, кусавшую свой хвост. Все повторяло себя, все оставалось собой, все запоминало себя, чтобы вернуться и повториться вновь…

Игорь наклонился к отцу, прошептал: «Вставай, все кончено, мамы нет больше». Отец не сопротивлялся, он, как бездушная кукла, повис у Игоря на плече. Игорь ощутил тяжесть отцовского тела. «Я смог?» — подумал он. Наверно. Он больше не видел пятна. Он больше не ощущал мурашек в ладони, вцепившейся в угол шкафчика. И мелодия Моцарта смолкла, оставшись в другом мире, в другом восприятии, куда он, возможно, еще вернется, а может, не вернется никогда.

Он не хотел, чтобы отец видел маму мертвой. Он выволок отца из кухни, протащил на себе по коридору до спальни и опустил на кровать. Отец посмотрел на него, не видя, — глаза его были пусты, как глаза мамы, только это была другая пустота. Не смерти, а отсутствия.

И все.

Голова закружилась, Игорь сумел наконец отлепить пальцы от обувного ящика, не удержал равновесия и, падая, больно ударился о стену. По левой руке бежали мурашки, а в гостиной беспокойный телефон опять — в который уже раз — надрывно заиграл Моцарта.

Игорь поднялся, покачиваясь, как моряк на палубе в шторм. Мир не качался, мир был вполне устойчив, и Игорь тоже достаточно быстро пришел в себя: кухня, отец, мама, цапля, кровь у мамы на виске, отец в спальне — все это стало памятью, и сейчас Игорь не мог самому себе сказать, было ли это реальностью или неожиданной галлюцинацией, наложенной на реальность истинную, совместившуюся с ложной, как это происходит с наведенной памятью.

Значит, вот как оно все было…

Вот почему отец так реагировал на случившееся, вот почему память его закуклилась, стала своеобразным фракталом, математической абстракцией, формулой, повторявшей себя.

Но кто приволок на себе отца в спальню?

«Не я же, в самом деле, меня тогда не было дома, я вернулся через час или два и застал папу на полу за шкафом…»

Моцарт опять смолк — в который уже раз, — и Игорь, подергав входную дверь и убедившись, что она закрыта, поспешил в гостиную, где не сразу нашел телефон, упавший с журнального столика и мерцавший экраном на коврике.

Восемь звонков. Ему показалось, было больше. Может, потому, что в сдвоенной реальности и звуки удваивались? Мысль была не более разумной, чем мысль о том, что он был не только здесь и сейчас, но еще там и тогда.

Номер телефона отца. Странно. Может, Фанни забыла свой аппарат дома и воспользовалась отцовским? Но что за срочность в четвертом часу? Неужели с папой что-то случилось? Может, все-таки набрать номер Фанни? Почему-то Игорю казалось, что, если он позвонит Фанни, то услышит сонный голос, который вернет ему уверенность в том, что ничего страшного не произошло. А если позвонит папе на его телефон, то произойдет непоправимое.

Господи, чушь какая.

Игорь вернул звонок и услышал то, чего никак не ожидал: ясный и разумный голос, такой, каким он был когда-то и каким уже два года не был:

— Игорь! Почему не отвечаешь? Спишь, что ли? Пожалуйста, приезжай немедленно.

Голос неожиданно изменился, будто отец вспомнил страшное.

— Тами, — сказал он и повторил еще раз: — Тами.

— Папа… это ты?

Вопрос был глупым, но Игорь не мог задать другого.

— Черт возьми, а кто тебе может звонить в три ночи? — взвился отец. — Я сказал: приезжай!

— Но… я не могу.

— Что значит: не могу? Я тебе говорю…

— Понимаешь, дверь заперта, и я не могу найти ключи. Не помню куда дел.

— Вот оно что, — помолчав, сказал отец. — Тогда понятно.

— Что тебе понятно? Папа! Ты…

Он хотел сказать: как замечательно, что отец его узнал, позвонил, пусть и среди ночи, значит, у него улучшение, значит, он может пойти на поправку, если, конечно, это не временная ремиссия.

— Игорек… — Отец заговорил быстро, будто боялся, что телефонное время закончится, или закончится время его сознательного существования, или что-то еще прервет нить его рассказа. — Сын, я только что вспомнил, Тами напомнила, она знала, она все увидела, не понимаю, как ей удалось, мама, это не случайно получилось, то, что она упала и ударилась головой, она меня спасла, понимаешь, я мог выпасть из окна, четвертый этаж, представляешь, что могло быть, я был в шоке, совсем перестал соображать, все забыл напрочь, реакция организма…

«Будь у тебя другой характер, — подумал Игорь, — и реакция организма была бы иной».

— А сейчас, — торопился отец, — знаешь, я даже не подозревал после смерти Раи, что такое может со мной случиться, тем более здесь, мы с Тами только парой слов перекинулись, все так неожиданно, Игорек, пожалуйста, приезжай, нужно что-то делать, а меня к ней не пускают, но я ни при чем, я даже не понял, как получилось, что мы… она… после Раи я думал, что никогда уже…

«Я, я…» — с раздражением подумал Игорь: опять он о себе, всю жизнь о себе, и тогда тоже… Может, еще не поздно было помочь, вызвать «скорую», может, еще можно было… Он понимал, что мысль его зла, несправедлива, он не должен быть несправедлив к собственному отцу, но ничего не мог с собой поделать, ни один человек не может удержать себя от мыслей, которые, отразив истину, реальную память, в то же время несправедливы к другим, самым близким, людям. Игорь был там и тогда, он, как отец, помнил сейчас все — маму невозможно было спасти, но это не имело значения и не играло роли, все равно отец должен был…