Искатель. 2011. Выпуск № 12 - Страница 30

— Знаешь шараду? — Беркович краем сознания, находившегося в перепутанном состоянии с самой Вселенной, понимал, что уводит разговор в сторону, но не мог остановиться. — Первый слог: лошадь. Второй слог: не совсем лошадь. А вместе: совсем не лошадь.

— Знаю, — отмахнулся Сандлер. — А ты-то откуда знаешь? Ты же коньяк не пьешь, только виски!

— Да-да, — заверил приятеля Беркович. — Вернись лучше к нашему барану.

— Он далеко не баран, — задумчиво проговорил Сандлер. — А его идея квантовой эволюции потрясающе красива. Но эту работу я не успел прочитать даже по диагонали. Готов поспорить на бутылку напитка, который «совсем не лошадь», что, если твой Вайншток прав, это будет самая красивая и самая странная физическая теория последнего времени.

— Суха, мой друг, теория везде… — пробормотал Беркович, залпом допив остатки виски и ощутив глубокую холическую связь собственного сознания с мышцами ног. Он попытался подняться, но удалось ему это только с третьей попытки. Гостиная кружилась перед глазами, и он с легким недоумением подумал, что не сможет вернуться в управление по той простой причине, что не сядет за руль, а за руль не сядет по той простой причине, что в крови у него уровень алкоголя в десятки раз больше допустимого, а высокий уровень алкоголя велик по той простой причине, что он, не подумав о последствиях, согласился с предложением Рика, а согласился он с предложением Рика по той простой причине…

Цепочку рассуждений пришлось прервать, потому что опять вернулось осознание Истины. Истина заключалась в словах Сандлера — будто он назвал имя убийцы. Только что. Как непроизносимое имя Бога.

— Борис, — сказала голова Сандлера, почему-то отделенная от туловища, но сохранявшая с ним холическую связь, — скинь туфли и полежи. Извини, я не знал, что виски произведет на тебя такой сокрушительный эффект. Поспи, а я пока поработаю. Потом напою тебя черным кофе, и ты сможешь ехать по делам.

— Во сне, кстати, — продолжал Сандлер, — ты, возможно, поймешь то, чего не понял в моем изложении. Я довольно часто…

Что делал Рик довольно часто, Беркович не расслышал. Но зато, засыпая, понял наконец, как разрешить загадку пяти запертых комнат. Правда, проснувшись два часа спустя, он так и не вспомнил мысль, пришедшую из космических глубин, поскольку ни из каких известных ему источников мысль эта возникнуть не могла. Как не складывается Истина из известных кирпичиков-фактов.

«Никогда больше», — думал Беркович, подъезжая в такси к зданию полицейского управления. Свою машину старший инспектор оставил у дома Сандлера, решив вернуться за ней после работы. Опять придется брать такси, а что делать? Может, заодно еще раз заглянуть к Рику? «Нет, — решил Беркович, — он опять предложит выпить виски, а я никогда больше… Обидится».

«Никогда больше, — думал старший инспектор, — в рот не возьму ничего крепче столового вина „Кармель“. И Наташе не расскажу, как опростоволосился».

К вечеру, он надеялся, даже чуткое обоняние жены не обнаружит запаха алкоголя, когда он, вернувшись к ужину, поцелует ее в губы и в очередной раз поймет, какое счастье быть женатым на лучшей женщине в мире. Вот, кстати, утверждение, подтверждающее холичность, иначе говоря, единство всего сущего. Редукционист не сказал бы: «Эта женщина — лучшая во Вселенной». Вселенная для него — мозаика из огромного количества элементов, и только в одном из них под названием «семья Берковичей», превосходство Наташи было для редукциониста неоспоримым.

«О чем я думаю?» — спросил себя старший инспектор, отгоняя досужие мысли. Поднявшись в кабинет, он обнаружил в почте сообщение от Хана — файл с результатами экспертизы, которые они успели обсудить утром. А в мобильном Беркович обнаружил пять непринятых звонков. «Нужно было посмотреть раньше, — подумал он, — совсем сегодня с головой плохо. Виски — зло. Виски — очень большое зло».

Но виски помогло ему познать Истину. Если бы он еще помнил, в чем эта Истина состоит…

Пять звонков. Один от Наташи («Перезвоню ей позже»), два от Хана («Наверно, хочет напомнить, что отчет отправлен, и спросить, получил ли я файл»), один от Кашениля («Видимо, хотел посоветоваться о том, проводить ли допросы по списку или на сегодня хватит»), и один звонок с номера, который показался Берковичу знакомым.

С него он и начал.

— Вы мне звонили? — спросил он не очень вежливо и подумал, что эту фразу или очень похожую слышал когда-то или читал. В голове гудело и не вспоминалось, а Вайншток понял, видимо, что старший инспектор то ли не в духе, то ли по каким-то причинам не хочет или не может разговаривать. Помолчав, он сказал:

— Прошу прощения, если я не вовремя, перезвоню позже.

Будто это он звонил, а не Беркович.

— Нет-нет, — в голове Берковича мгновенно прояснилось, он умел собраться в нужный момент, и сейчас голос Вайнштока выморозил все следы алкоголя. — У меня к вам пара вопросов, а вам, видимо, есть что сказать, раз вы мне звонили, верно?

— В общем, да, — сказал Вайншток неуверенно. Не нравился ему голос старшего инспектора. — Я вот что хотел… Про даты. Два числа остались неизвестны, верно? Записывайте.

— Что? — ощущения у Берковича были обострены, но с пониманием пока оставались проблемы.

— Записывайте, — раздраженно повторил Вайншток. — Даты появления моделей, я имею в виду.

Беркович придвинул к себе блокнот и взял ручку.

— Горка песка — второе ноября. Модель номер раз — четвертое февраля, модель номер три — одиннадцатое мая, модель номер четыре — четвертое июня. Дату появления пятой модели вы и без меня знаете. Это все..

— Почему вы так странно нумеруете? — спросил Беркович. — И откуда вам известны числа? Когда я спрашивал Лею…

— Вы спрашивали, а я спрашивал и думал.

— Кажется, — сказал Беркович, — нам необходимо встретиться.

Вайншток промолчал.

— Можете приехать завтра с утра в управление?

Вайншток вздохнул.

— Хорошо. Давайте в кафе. В девять утра… Нет, лучше в девять тридцать.

— Вообще-то завтра в университете семинар. В одиннадцать. Успею, пожалуй.

«Странный разговор, — подумал Беркович, отключив связь. — Зачем он звонил? Только для того, чтобы назвать даты? Определенно хотел сказать что-то еще, но передумал».

Беркович вырвал из блокнота чистый лист и, вспоминая школьный курс геометрии, нарисовал оси координат. На горизонтальной обозначил числа — от единицы до пятерки. На вертикальной черточками отметил начало месяцев: ноябрь, декабрь, январь, февраль, март… Теперь точки. Единица — второе ноября, горка песка. Напротив двойки — четвертое февраля, день явления куклы по имени Марина. Напротив тройки…

Интересно. Девяносто шесть дней между горкой песка и явлением Марины. И столько же — девяносто шесть! — между Мариной и Кимом. Потом двадцать четыре дня до явления уродца без имени. В четыре раза меньший срок. Следующий интервал — двенадцать дней до Фредди Крюгера и гибели Альтермана. Вдвое меньше. Очень интересно. Как это называется в математике? Числовая последовательность? Тогда…

Почему между горкой песка и Мариной, а потом между Мариной и Кимом, прошло одинаковое количество дней, а потом сразу — в четыре раза меньше? И после этого — еще вдвое? Если это последовательность, то какая? Если промежутки времени уменьшаются, то после Фредди Крюгера — дня через три-четыре — должна была появиться следующая кукла… но не появилась.

Ну и что?

Беркович вспомнил чудесное состояние инсайта, посетившее его после третьей порции виски. Состояние он вспомнил, а Истину, которую тогда познал, — нет. И не мог вспомнить, Беркович это понимал. И не нужно вспоминать. Даже пытаться не нужно. Она сама, если…

Ждать до завтра? Весь вечер мучиться вопросом — что означает эта кривая? Какое она имеет отношение к гибели Альтермана? Беркович подумал, что не сможет сидеть перед телевизором, играть с сыном в догонялки или беседовать с Наташей о том, почему Ирена ушла от Костика, когда у них все так хорошо складывалось.