Искатель. 2011. Выпуск № 12 - Страница 12

Выйдя за ограду кладбища, он дождался появления женщин — хотел предложить довезти их до дома, но они сели в серебристую «Мазду», за рулем которой был сосед с первого этажа. Он, видимо, их и привез — Беркович явился на церемонию, когда она уже началась, не хотел, чтобы на него обратили внимание.

— Борис! — услышал он знакомый голос. Из своего красного «Рено» махал Рон. Он-то чего искал на похоронах? Свою работу эксперт выполнил, его сотрудники сделали все анализы и исследования с необычной для них скоростью — Хана очень заинтересовало это убийство.

— Я на машине, — сказал Беркович, подойдя и пожав Рону руку. — Почему я тебя не видел на кладбище?

— Издалека смотрел, — коротко отозвался Хан.

— Появились идеи? — заинтересованно спросил Беркович.

— Нет, — покачал головой эксперт. — Я думал, здесь посмотрю на этих людей, на вдову — и что-то придет в голову.

— Ничего?

— Глупая идея, — Хан помолчал. — Может, Натан нашел этот камень? Странная штука, согласись, ты бы тоже заинтересовался, найдя такое на улице. Принес, никому не показывал, утром хотел рассмотреть лучше…

— И случайно ударил себя по шее? — насмешливо спросил Беркович.

— Нет, конечно, — сердито сказал Хан.

— Ясно, — вздохнул Беркович. — Ты на работу? Поезжай, я за тобой.

Он оглянулся. «Мазда» умчалась, на кладбище не осталось никого, кроме могильщиков, собравшихся под навесом, где недавно раввин читал кадиш[6] по усопшему. «Господь Бог наш, Бог единый…»

«Богу все известно, — подумал Беркович, — но это единственный свидетель, который никогда не даст показаний».

На третий день после убийства Беркович знал о семье Альтерман больше, чем кто-либо другой в Израиле, и, скорее всего, во всем мире. В расследовании он не продвинулся ни на шаг. Комиссар Хутиэли, у которого Беркович проходил стажировку после офицерских курсов, большой любитель давать советы (правда, Беркович сам попросил его оценить ситуацию), сказал после долгого раздумья:

— Жена знает больше, чем говорит, это понятно. Задержи ее на двадцать четыре часа, пусть посидит полдня в камере, а потом допроси. Уверяю тебя, расскажет много интересного.

Беркович молчал, смотрел в окно. Да, проверенный метод, обычный метод, плохой метод.

— А можно сначала, — продолжал рассуждать комиссар, — вызвать ее на допрос в местное отделение полиции, чтобы она далеко не ехала. Посиди там с ней — официальная обстановка на женщин этого типа обычно действует отрезвляюще.

— Какого типа? — не удержался от вопроса Беркович.

Хутиэли внимательно посмотрел на бывшего подчиненного.

— Если я правильно тебя понял, — сказал он задумчиво, — Рина женщина скорее эмоциональная, чем рассудочная. Убить с заранее обдуманным намерением не смогла бы — слишком сложная конструкция. Значит, возможен сообщник. Мужчина.

— Никто из посторонних в дом утром не входил и не выходил, — вяло возразил Беркович.

— Следовательно, — с энтузиазмом принял возражение Хутиэли, — это кто-то из живущих в доме. Возможно, у Рины связь с кем-то из соседей. Обычное дело. Сколько там квартир в блоке?

— Десять, включая квартиру Альтерманов. Мужчин, с кем хотя бы теоретически у Рины могла быть связь, двое — Реувен Мильштейн с первого этажа и Гай Финкель с четвертого.

— Вот видишь! Минимум двое, которых надо проверить!

Беркович покачал головой.

— Реувен — молодой парень двадцати двух лет. Зачем ему Рина? У него есть девушка, они собираются пожениться. Кстати, он дал показания, что никто из чужих в дом не входил и не выходил. На кладбище Рина с Леей ездили на его машине. Если Мильштейн сообщник, его показания нелогичны. А второй — Финкель — с Риной в очень плохих отношениях. Их квартира над квартирой Альтерманов, трубы в доме плохие, это старый дом постройки сороковых еще годов, трубы давно менять надо. Финкели постоянно заливают Альтерманов, Рина скандалит с Гаем, тот обещает трубы починить, но только латает дыры, а они появляются опять.

— Рина скандалит с Гаем, — многозначительно заметил Хутиэли. — Неплохое прикрытие нежных отношений, тебе не кажется? Кстати, почему скандалит Рина, а не Натан?

— У Рины это лучше получается, — хмыкнул Беркович. — Натан был человеком тихим, голос не повышал, даже когда его выводили из себя. Так все соседи говорят, и Рина тоже, и Мария.

— Мария?

— Подруга. Сейчас она у них, Рине с дочерью трудно быть одним.

— Все-таки ты защищаешь вдову, — сказал Хутиэли. — Единственная подозреваемая, и ты, я вижу, не веришь в ее виновность.

— Не верю, — пробормотал Беркович, стараясь придать не столько голосу, сколько собственным мыслям, больше уверенности, которой не испытывал.

— Вернемся к Финкелю, — деловито произнес Хутиэли. — Женат?

— Конечно. И вряд ли он что бы то ни было себе позволял. Его жена сопернице глаза выцарапала бы, если бы у Гая с Риной что-то было.

— Могла и убить?

— Не Натана же! Рину убила бы, возможно. Мужа — скорее всего. Но все это чепуха, — прервал самого себя Беркович. — Ничего у Финкеля с Риной не было, а в то утро он рано уехал на работу, часов в семь, он работает в автомастерской на улице Каплан.

— Надо проверить.

— Проверил, конечно. Он приехал на работу в половине восьмого и до двух часов возился с «Хондой», которая за день до этого попала в аварию.

— Куда ни кинь… — пробормотал Хутиэли, исчерпав возможности, которые он считал верными в выборе реальных версий убийства. Он был убежден, что убийства всегда просты, как бутерброды, которые он ел на завтрак и считал, что более простой и полезной пищи человечество не придумало. Опыт работы в полиции это убеждение подпитывал — за много лет Хутиэли не приходилось сталкиваться с убийцами, способными разработать и осуществить тщательно продуманный план, такой, чтобы следователь не разгадал если не сразу, то на второй день. Самый распространенный в Израиле тип убийств — преступления на почве семейных разборок: муж застал жену с любовником, муж жену бьет, она ему в отместку проламывает череп чем-нибудь, что попадется под руку. Или, наоборот, что случается не так уж редко: жена лупит мужа, если ей что-то не нравится, и муж, доведенный до отчаянья, хватается за кухонный нож. Запертая комната? Такие изысканные преступления происходят только на страницах детективных романов, которые комиссар читал в юности, но перестал, когда сам начал заниматься расследованием преступлений. Книжные убийства не имели ничего общего с реальными, чтение только отвлекало и уводило мысли в ненужную сторону.

Что-то Беркович, видимо, не разглядел в квартире. Хутиэли был уверен, что младший коллега совершил непростительную ошибку в расследовании — скорее всего, при осмотре места преступления.

— Кукла с ножами вместо конечностей, — задумчиво говорил в это время Беркович, отвлекая комиссара от размышлений, — самое странное, что я видел в жизни. В этом убийстве две очень странные вещи: запертая комната и каменная уродина. Отдаленно похожа на куклу. Почему камень заточен? Как это сделано? Кстати, Рон уверяет, что затачивали или лазерным способом, или алмазом. Как кукла попала к Альтерману? Когда он ее принес домой, что собирался с ней делать? Рина ничего не смогла сказать по этому поводу, она впервые увидела куклу, когда я ей показал — в этом у меня, вообще-то, нет сомнений. И дочь, и Мария, подруга, тоже эту штуку прежде не видели. Правда…

— Да? — переспросил Хутиэли, потому что Беркович замолчал на полуслове и начал непроизвольно раскачиваться на стуле, что делал всякий раз, когда сосредоточенно о чем-то думал и не контролировал свои действия. В такие минуты старший инспектор позволял своему телу делать то, что подсказывали глубинные инстинкты, и тело само решало, как ему проводить время в ожидании, пока хозяин вернется из мира, где не существовало ничего материального, а духовные предметы, явления и события складывались в длинные цепи рассуждений, рассыпались на элементы, которые Беркович про себя называл «молекулами мысли», соединялись, кристаллизовывались, распадались… Тело его в это время могло раскачиваться на стуле, могло бродить по комнате из угла в угол, могло затаиться в углу дивана, а как-то Наташа обнаружила мужа на лестничной площадке — он сидел на верхней ступеньке лестницы, прислонившись к перилам, и невидящим взглядом смотрел на брошенный кем-то окурок.