Искатель. 2009. Выпуск №1 - Страница 33

…Тимохин помнил, как вывалился из кабины… Как поджал под себя автомат… Как потянул спусковой крючок… Как вспыхнули «Жигули» и следом рвануло… Как тянул стонущего сержанта… Как припал губами к луже… Как кто-то пнул в ботинок… Как склонились над ним люди в милицейской мышиной форме…

А как развели над ним руки, он уже не помнил.

Не мог помнить…

В коридоре общежития Люба встретила соседку — сотрудницу паспортного стола.

— Кто-то из наших попал в переделку, — мельком сказала та.

«Это не мой муж, — подумала Люба. — Я с ним вчера разговаривала».

Все равно стало жалко пострадавшего.

— Когда же это все закончится! — произнесла в сердцах.

— А никогда… Ты знаешь, если не Чечня, все равно что-то найдут другое…

Кто этот пострадавший, Любе сообщили вечером. Повторили фамилию. Фамилия на «т» врезалась лезвием, но она все равно не поверила. «Нет-нет», — гнала от себя плохие мысли. Гнала, когда все выражали ей соболезнования. Гнала до тех пор, пока не увидела своими глазами. Илья лежал в цинковом гробу с очень спокойным, ушедшим в себя выражением лица со вздернутым подбородком. Ран не было видно. Их скрывало солдатское покрывало. Любу зазнобило, закачало, она в исступлении накрыла тело.

Врачам еле удалось откачать молодую вдову.

На похоронах ее поддерживали под руки коллеги мужа, рядом всхлипывала ее мать, а родители Ильи не смогли приехать — известие подкосило стариков.

Маршал ходил по двору отдела раздражённый:

— Послали черта богу молиться… Из-за него чуть не погиб водитель…

Прощание прошло скомканно: опоздал катафалк, не было долгих речей, лишь прозвучали скупые слова: пусть земля будет пухом. Пусть… Пусть… Никто не отметил заслуг старшего лейтенанта, словно он был в чем-то повинен. Не пришел на похороны сержант, которому Тимохин спас жизнь. А когда приехали на кладбище, могила оказалась не по размеру, и пришлось докапывать мерзлый грунт.

Предали земле старшего лейтенанта не на аллее почетных захоронений, а на окраине захудалого пригородного кладбища.

Люба несколько дней приходила в себя. Ей нужно было взять себя в руки: провести поминки на девятый и сороковой день, убрать могилу. После начальных похоронных хлопот она пришла к начальнику райотдела:

— Я хочу установить Илье памятник.

— Устанавливай, — сухо ответил Маршал.

— Но вы же понимаете, денег еле хватило на проводы.

— Выходит, не хватит и на другое.

— На что?

— Я не хотел раньше времени говорить, — посмотрел на выпирающий живот Тимохиной. — Но теперь скажу. Звонили из бухгалтерии, требовали деньги вернуть…

— Какие?

— Что муж брал в командировку. Ему же выдали аванс вперед на несколько месяцев. А он пользовался им десять дней. Остальные подлежат возврату…

— Что?!

— А ты на памятник… Сначала рассчитайся…

— О боже! Нет, не надо мне от вас на памятник… Не надо ни на что… А я… — Вдову качнуло.

— У них все должно быть тютелька в тютельку, рубль в руль, копейка в копейку…

— Что еще надо от меня? — Женщина взялась за спинку стула.

Ее взгляд сделался жестким.

— Вернуть общежитие…

— Как вернуть…

— Тимохин у нас не служит… Ты не работаешь… А у нас каждый второй нуждается…

Женщине стало плохо, и она осела на стул.

Когда ее отходили и вывели, Маршал позвонил Седову:

— Слушай, ты! Решай вопросы сам! Я хоть и милиционер, но так больше не буду:

— Слаба кишка! Отказываешься быть крышей? — завелся Седов.

— Не отказываюсь…

— Это ведь как жизнь расставит; кому в гроб, а кому и жить на что-то надо. Меня Гнутый тормошит, можно ему из берлоги вылезать?

— Дело давно закрыто…. Их никто не ищет…

— А еще говоришь, не милиционер!

Полковник бросил трубку. Подошел к окну, рассупонил ворот рубашки. Ему сделалось тошно. Он почувствовал всю гнилостность своей натуры. Готов был сорвать с себя погоны, бежать в управление и избить Седова, прокричать на весь мир, что он за дрянь, но в который раз в бессилии припал лбом к стеклу.

Люба, переваливаясь от ноши впереди, зашла в кабинет Седова.

— Ну, ты и настырная, ходишь каждый день! — Седов встретил ее диким взглядом.

— Жизнь заставила быть такой.

— Ты бы лучше о ребенке подумала, — глянул на ее живот.

— О нем не вам думать… Вы приказ подготовили?

— Подготовил… А ты, дорогуша, как хочешь ими распорядиться? — вдруг изменился в лице подполковник.

— Чем?

— Деньгами…. Ведь сто двадцать окладов… За десять лет службы мужа… За вычетом, конечно, командировочных…

— Не ваша головная боль…

— Смотри, смотри… Сейчас лучшее сбережение в долларах… Они в пламени не горят, и в воде не тонут…

— Дайте приказ! Я его отнесу в бухгалтерию…

На! — Седов бросил листок.

— Тебя бы… Тебе да в тот «УАЗ», — сказала и вышла.

— Ничего, ты у меня еще по сковородке побегаешь, — прошипел Седов. — И никто не поможет… Ильюха-то тю-тю…

Схватился за телефонную трубку:

— Генка! Клев пошел…

Люба тяжело шла по улице. Апрельское солнце озаряло стекла окон, раскачивались ветви с бутонами нераспустившихся листьев, люди спешили по своим делам, и никто не знал, что свалилось на плечи женщины.

Она шла, прижав к груди пакет с деньгами: все, что отдали ей взамен мужа.

Который был для нее дороже всех денег на земле!

Видела вывески:

«Сбербанк»…

Что это?

Сберкасса…

Вот куда бы деньги положить…

Но вспомнила: «рубли в

Сбербанке

Так она дошла до универмага, в витрине которого жирно выделялись надписи:

«Продаем доллары по курсу…», «Покупаем доллары по курсу…»

Доллары?

Ей и нужны доллары…

Она свернула в проход…

Навстречу ей шагнули двое в джинсовых куртках.

Тот, что пониже, блеснул фиксами:

— Покупать?

— Продавать? — спросил другой, сутулый.

— Что? — переспросила она.

— Вы доллары купить али продать?..

— А что, это обменник?

— Да, обменник…

— Нет, вы… Что-то не то…

— Все то, дамочка… У вас сколько?.. О, да у вас…

Слово за слово… Движение за движением… Деньги оказались в руках Коротыша… Потом Гнутого… Оба считали и торговались: «Купите у меня, отдам….», «Купите у меня…» Она уже не могла уследить, где пакет с деньгами… Где доллары… Тут сбоку раздался крик: «Чего вы здесь делаете! Здесь нельзя торговать!» Оглянулась, а когда повернулась — ни Коротыша, ни Гнутого перед ней не было… От понимания всего, что произошло, и непонимания, что такое возможно в жизни, она застонала и упала.

Она лежала на койке в общежитии, в каком-то тумане слышала гнусавый голос коменданта: «Когда выселишься? Вона, семья прапорщика ждет», сиплый голос дежурного милиционера: «У вас украли деньги. Будете писать заявление?» — и чувствовала, как в животе вовсю рвется на свободу ребенок.

Пронзительные крики облетели этажи общаги…

Неистовые от схваток…

От горечи…

И крики новой жизни…

Кто родился?

Мальчик?

Девочка?

…Ребенку предстояла не менее тяжелая, чем его родителям, судьба: расти в детском доме, потом в интернате. И может, когда-то, повзрослев, найти заросшую могилу отца — старшего лейтенанта Ильи Тимохина, матери — Любови Тимохиной, не сумевших взять злополучный жизненный барьер.

Анатолий Герасимов

В «ЗОНЕ МАЯТНИКА»

То, о чем я расскажу, происходило не так давно в одной из отдаленных от Москвы деревень. Собственно, официально деревня эта именуется селом, что, конечно, преувеличение. Когда-то до революции она им действительно была. По воскресным дням здесь проводились многолюдные ярмарки. Колокольный звон двух церквей созывал крестьян к службе. Из разных концов волости на местную мельницу привозили зерно на помол. Широкий тракт связывал село с волостным и уездным центрами, а местные укатанные дороги соединяли барскую усадьбу с соседскими помещиками. Были здесь сельская больница, начальная школа, хлебопекарня, цирюльня и дюжина лавок. Так что село было весьма зажиточным. Вся земля в округе принадлежала стареющей барыне, которая довольно умело вела сложное хозяйство и была весьма демократична с крестьянами.