Искатель. 2009. Выпуск №1 - Страница 30

Распределение у выпускника милицейского училища Ильи Тимохина оказалось сельским. Хотя он с отличием окончил курс, в отделе кадров областного управления внутренних дел решили, что именно отличником следует укрепить самое слабое низовое звено. И лейтенант Тимохин вместе со своей женой Любой оказался в одном из самых захудалых районов степного края. Он не знал, кто именно приложил к этому руку, но чувствовал, что тут не обошлось без кадровика майора Седова.

Это дошло, когда состоялся разговор.

— Хочешь остаться в городе? — спросил майор.

— А что, не прочь, — покраснел от тайного желания выпускник.

— Как — что? Не понимаешь?

— Нет, не понимаю…

— А говоришь, отличник… Потом все дойдет…

Выходя, Тимохин услышал вслед:

— Такого бы дебила в Чечню… Жаль, что еще молод…

А тем временем в чеченских предгорьях уже полыхала война.

Вскоре Тимохин узнал, что в городе остались его сокурсник, двоечник, сынок директора мясокомбината, и еще один гуляка — тот обрезал яблони на даче Седова. Кстати, он презрительно называл кадровика Седой. Почему Седой? В шевелюру кадровика еще не затесался ни один белый волосок.

Да, не учили Илью Тимохина правде-матке милицейской жизни, в чем собака зарыта. Скольких бед бы избежал безусый лейтенант, если бы…

Люба успокоила:

— Не огорчайся… Все с чего-то начинали… Моя мать живет рядом — не надо будет квартиру снимать…

И Тимохин приступил к исполнению обязанностей следователя в сельском райотделе.

Их поселок спрятался в рощах на берегу замирающей от слабого течения реки, в которой когда-то спиннингами ловили рыбу, а теперь ее переходили вброд. Казалось, живи в этой глуши и не думай, что где-то есть миллионные города, где никогда не услышишь крика петухов и лаянья собак за каждым забором. Тем более что мать Любы оказалась на редкость гостеприимной женщиной.

Илья никак не мог и предположить, что его очень настороженно примут в милицейском коллективе. Он не выпивал, не курил, а тут пили все подряд. И новенький сотрудник выглядел белой вороной. Усердие Тимохина тоже сыграло с ним злую шутку: его днем и ночью посылали на выезды, вне очереди ставили в наряды. Ему словно давали понять: ты молодой, да к тому же чужак, вот и паши.

Ни с того ни сего налетал прокурор.

Что ни совещание, то:

— Вот проверил дела у Тимохина… Кража коровы… Шаляй-валяй, как осмотрено место происшествия… Я выехал и обнаружил корыто с отрубями…

«При чем здесь корыто с отрубями», — подмывало спросить лейтенанта.

— А угон комбайна! Почему след протектора не описал?

— Так комбайн сразу нашли! — не выдержал Тимохин.

— Вот! И огрызается… Кровь горячая… Таких надо воспитывать…

И вспоминали молодого сотрудника на каждом собрании, на каждой оперативке, песочили, словно кутенка носом в отхожее место тыкали.

Люба видела, как осунулся муж.

Сначала плакала:

— Куда нам переезжать… Мы только устроились…

А потом сказала:

— Мой отец пил… Но чтобы запил и ты, не позволю…

Пока его окончательно не смешали с грязью, Тимохин поехал искать себе место в других отделах. Но сельские начальники словно сговорились: никто не брал молодого специалиста. Видимо, узнали про склонность лейтенанта работать, а не пьянствовать, и не хотели, чтобы и у них в подразделениях поселилось нечто чуждое.

Так ноги привели Тимохина в город. Милиционеров было с избытком. В селе их работа считалась привлекательной: не надо, как пахарю, вставать ни свет ни заря, по колено в грязи месить чернозем, падать с ног при закате. Сиди в кабинете и решай судьбы земляков. Чем не работенка? В городе же все обстояло иначе: к милицейской службе относились с недоверием, и здесь постоянно ощущался некомплект.

В городском отделе за Тимохина уцепились.

— Беру! — сказал первый же начальник.

«Службист, — подумал Илья, оглядывая полковника в кителе, непривычном для милиционеров галифе и сапогах. — Но ничего. Куда мне еще деться».

Но чтобы перевестись в городской отдел, пришлось снова столкнуться с Седовым.

— Вот мой рапорт на перевод, — положил лист на стол майору.

— Что же ты начинаешь жизнь с залетов…

— Каких залетов?

— Не прижился…

Тимохин хотел рассказать, в чем причина его ухода, но промолчал.

— Ладно, пусть лежит… Подумаю, — майор прихлопнул рапорт рукой. — Не можешь ты барьеры брать! Скакун из тебя никудышный.

Думанье Седова носило привычный для кадровика характер: он предпочитал, чтобы любая бумага, попавшая к нему, вылежалась. А иначе как! Ведь есть древняя поговорка: под лежачий камень вода не течет. И лежал рапорт Тимохина без движения неделю, другую, выжидая от лейтенанта конкретных действий.

Лейтенант стал проявлять нетерпение.

— Товарищ майор! Как с моим переводом? — позвонил;

— Ты что не знаешь, что делать? — Седов рявкнул в трубку. — Тебя жизнь ничему не научила? Барьер…

Сколько истратил времени и денег из своей скромной зарплаты лейтенант на поездки в город, на звонки из бюро пропусков, известно только ему и его жене. Но неожиданно вопрос разрешился — надо было заполнять некомплект в городе, и Седов подготовил приказ о переводе.

Служба в городе пошла, у Тимохина успешно: здесь некогда было бездельничать и устраивать выпивки, здесь зашкаливала преступность. Начальство сразу обратило внимание на шустрого паренька, который мог допоздна задержаться на службе и с утра свеженьким, как огурчик, вновь допрашивать свидетелей, потерпевших, преступников, мог подменить коллегу и успеть выполнить его и свою работу. Теперь его не ругали — наоборот, хвалили, на каждом совещании в пример другим ставил прокурор. И у Ильи начался быстрый рост: через год стал старшим следователем — на погонах заблестела третья звездочка; через два его назначили заместителем начальника следственного отделения.

— Надо же! — радовались молодожены.

Семье офицера дали комнатку в общежитии, и молодые супруги приобрели свой первый гарнитур.

Как-то по осени к Тимохину попало дело о мошенничестве на обменном пункте. Он мог передать дело следователю, но, посмотрев — «кинули» фермера, — решил заняться сам.

— Наконец-то продал зерно, — рассказывал чернявый мужичок, поправляя полы куртки. — И решил вложить в доллары… Ведь самая надежная валюта… А они… Падлы…

— Не торопитесь, — успокаивал его Тимохин. — Лучше по порядку. Значит, вы приехали в город…

— Да, и нашел этот обменник.

— Долго искали?

— Он ведь у вас единственный… На первом этаже бывшего универмага…

— Да, там сейчас биржа…

— И вот, вхожу в холл, а мне навстречу один в дубленке и вязаной шапочке — такой сгорбленный.

«Гнутый» определил для себя Тимохин.

— Он: «Не в обменник?» Я: «А что?» Он: «Если баксы купить, то у них курс высокий». — «Это какой же?» — «А у меня дешевле на… Да они еще и проценты за налог сдерут». Я остановился: никогда ведь дело с долларами не имел. А этот парень…

— Гнутый.

— Да, Гнутый: «Сколько у тебя денег?» Когда я назвал, у него глаза загорелись. Я почувствовал что-то недоброе и решил идти в обменник: «Где тут у вас?..» А он дорогу преградил: «Слушай», — достал, как это называется, кнопки нажимаешь, считает.

— Калькулятор.

— «Вот смотри… Купишь у них, всего получишь… А у меня на штуку баксов больше!» Ну, я тут и поплыл… На штуку баксов! Это ж мне топлива на всю посевную… Он: «Дай деньги посмотрю, не поддельные?» Я: «Какие поддельные!» И дал ему пакет. Он развернул. Стал смотреть пачки. Вижу, руки у него трясутся, и сам: «А твои доллары покажь!» — «Счас». Тут сбоку еще один в шапочке появился, но ростом меньше и рот с фиксами: «Он тебе почем продает?» Я ответил. «А я продам дешевле… По…. за бакс… Дай посмотрю деньги, не ворованные?» — и берет у Гнутого. Я: «А твои баксы где?»

— Не торопитесь, не успеваю записывать, — сказал Тимохин.

В кабинете под потолком гудела люминесцентная лампа. Из коридора слышались шаги сновавших людей.