Искатель. 2000. Выпуск №6 - Страница 8

— А здесь его не узнаете? — Мишин кивнул на фотографию Сизова в форме.

Старушка долго ее разглядывала, то поднося почти к самым очкам, то отводя на вытянутую руку.

— А ведь чем-то они похожи! — с неожиданной радостью заключила она.

— Кто?

— Да вот этот вот милиционер, — она вернула фотографию Сизова, — и вот этот паренек, — она пальцем ткнула в Сизова на общей фотографии. — Уж не родня ли?

Мишин разочарованно покачал головой:

— Родные братья.

— Я и говорю — похожи!

— А у Светланы какие-нибудь родственники остались?

— А то как же! Дочка. — Старушка всхлипнула. — Сиротинушкой будет расти…

Мишин вышел из подъезда, закурил, спросил у молодой мамы с коляской, где находится ближайший телефон, позвонил Дворецкому и договорился о срочной встрече.

— Интересная картина вырисовывается, — начал Максим, приехав в отдел по расследованию убийств. — Я сегодня ходил в детский дом, где воспитывался Сизов. Оказывается, у него был дальний родственник, с которым он поддерживал близкие отношения. Ходил к нему в гости, выпивали. Называли друг друга братьями… И вот этот брат попадает в тюрьму. За наезд на пешехода в пьяном состоянии. Пешеход скончался. Сизов сидел с ним рядом в машине, и это произвело на него очень сильное впечатление.

— Погоди, а ты до этого разве о существовании брата не знал?

— В том-то и дело, что нет. В личном деле Сизова ни о каких братьях не упоминается. Я так думаю, что он решил о нем не писать, чтобы у приемной комиссии не возникло лишних вопросов. Формально он прав. Ведь тот не брат же ему, на самом-то деле.

— Макс, а его фамилию ты не выяснил?

— Не только фамилию, но и адрес. И даже побывал по этому адресу.

— И что же?

Вместо ответа Мишин достал фотографию и протянул Дворецкому.

— Никого не узнаешь?

Юра внимательно всмотрелся.

— Вот этот — Сизов. Это, я так понимаю, его брат с семьей.

— Женщина не кажется тебе знакомой?

Юра еще раз посмотрел на фотографию.

— Ты знаешь… А ведь она похожа… Ты хочешь сказать, что это Светлана Кочетова?

— Именно.

— Вот это поворот! — Дворецкий даже присвистнул. — Ну ничего себе! Слушай, а дело-то становится очень и очень неприятным… Макс, тебе нужно срочно выяснить, не были ли Сизов и Баранчеев накануне своего исчезновения в увольнении или самоволке. Это для нас обоих очень важно… Чувствую, что искать нам придется не пропавших курсантов, а скрывающихся преступников.

— Юр, ты можешь толком объяснить, в чем дело?

— А дело все в том… Слушай, а у Баранчеева же «Нива»?

— Ну «Нива»!

— Вообще труба! Мне не так давно звонил наш общий друг журналист и рассказал очень интересную вещь. Оказывается, два дня подряд — в пятницу и в субботу — около палатки Кочетовой дежурила «Нива» с двумя парнями и девчонками. В субботу они дождались Шлема с Зубром и уехали за ними следом. По нашей неофициальной информации, это был день, когда те собирали дань с палаток. То есть они были при хороших деньгах. Вот тебе и мотив для убийства!

— А при чем здесь Кочетова?

— А Кочетова могла стать невольным свидетелем. И ее нужно было убрать. По времени все совпадает: Шлем с Зубром уезжают часов в семь-восемь, их убивают, забирают деньги, поджигают машину и в ту же ночь приходят к Кочетовой. Пистолет один и тот же. Почерк один и тот же — выстрел, потом поджог.

— Юр, но зачем Баранчееву деньги? У него их и так куры не клюют!

— Деньги никогда не бывают лишними, — резонно заметил Дворецкий.

— Но постой, Кочетова же родственница Сизова! Неужели ты думаешь…

— Здесь может быть такой расклад — через Кочетову они узнают, когда приезжают Шлем с Зубром. Обтяпывают свое дельце. А потом убирают Кочетову как свидетельницу. Ведь это же мог сделать и Баранчеев!

— Бред какой-то!… — пробормотал Мишин.

— А ты думал убийства — высокогуманные поступки?! И подчиненные строгой логике?! Я уж столько всего насмотрелся! И как дети убивают родителей, и как родители детей… — Дворецкий поморщился и махнул рукой. — Ладно, дуй в училище и выясняй, не ходили ли они в самоволку. При любом исходе — сразу звони.

— Вообще-то я хотел еще заехать к матери Баранчеева. Я ей звонил, и она ждет меня дома.

То, что Людмила Станиславовна врет, Мишин понял сразу.

После предыдущих встреч с Баранчеевой, а они происходили в офисе ее фирмы, у Мишина сложилось о ней представление как о женщине властной, жесткой, решительной, но одновременно настолько трепетно любящей своего единственного избалованного, непутевого сына, что на первый взгляд было просто удивительно, как в этой царственной особе уживаются эти две половинки. Когда Людмила Станиславовна говорила о своем Альберте, то казалось, что рассказывает она не о восемнадцатилетнем защитнике Родины, а о восьмилетнем шалуне, решившем в очередной раз разыграть свою любимую мамочку…

— Увы, у меня ничего нового… — в какой уже раз притворно вздохнула она и по слогам повторила: — Ни-че-го.

Врет же ведь, врет!… Но смысл?

Он чувствовал, что ее так и распирает от какой-то тайны, которую она не собиралась ему открывать. В этот момент она была похожа на маленькую девочку, случайно подсмотревшую, где мальчики делают тайнички, и не спешившую об этом рассказать своим подружкам, а обдумывающую, как бы посмотреть, что в них находится.

Никудышная из вас актриса, Людмила Станиславовна, подумал Мишин, все ваши чувства написаны на лице.

Но легче от этого не становилось…

Что она может скрывать? Что?

И Максима неожиданно осенило: кроме как информацию о том, что ее сын жив-здоров, скрывать ей больше нечего!

Какая еще может быть для матери радость в этой ситуации?! А говорить ничего не хочет. Неужели потому, что знает о его преступлениях? И покрывает его?

Спокойно, спокойно, остудил себя Мишин, пока это только догадки.

— Вы уже обратились в детективное агентство?

— Пока еще нет. Я надеюсь, что, как и в первый раз, Альберт погуляет и вернется. — И добавила: — На десятые сутки.

— Они истекают завтра, — как бы между прочим замерил Максим.

— Спасибо, я помню.

Мишину показалось, что последняя фраза прозвучала с интонациями «Спасибо, до свидания!». И в подтверждение того, что их малосодержательная беседа подошла к концу, Людмила Станиславовна встала и, тяжело переставляя ноги, прошлась по комнате.

Максим продолжал сидеть. Свой уход он считал пока преждевременным.

— Людмила Станиславовна, а вы от сына никогда не слышали фамилии Пущин и Лазарев?

— Это кто еще такие? Товарищи Альберта по училищу?

Максим покачал головой.

— А кто же? — еще больше удивилась она, словно, кроме училищных друзей, никаких других у ее сына и быть не могло.

— Ну не слышали, значит, не слышали… — Мишин пожал плечами.

— Нет уж вы мне скажите, кто эти люди! — Она выпятила нижнюю губу и стала похожа на маленькую обиженную девочку. Но в голосе звучал начальственный металл.

— А о Шлеме и Зубре вы тоже никогда не слышали?

— Может, вы перестанете говорить загадками? — Металла в голосе заметно прибавилось. — Не забывайте, что мой сын пропал, и мне важно знать любую информацию, касающуюся моего ребенка!

Переигрывает, явно переигрывает, подумал Мишин и неторопливо встал с кресла. А впрочем… Ведь и на самом деле может их не знать.

— Зубр и Шлем — одни из городских неформальных лидеров.

— Альберт никогда не был связан с дурными компаниями, — отрезала она, но почти сразу, словно до нее дошло что-то очень важное, спросила: — А что вы этим хотите сказать?

— Несколько дней назад их нашли мертвыми, — ровным голосом произнес Максим, глядя ей прямо в глаза.