Искатель. 1985. Выпуск №5 - Страница 19

Анга достала с тележки, прошедшей, как и люди, дезинфекционную камеру, контейнер и вынула из него известковый обломок.

— Что это? — спросил Рябов.

— Думаю, Виктор Петрович, что это кусок панциря животного или насекомого.

— Я не был бы столь категоричным, — улыбнулся Рябов, разглядывая находку.

Анга поспешила в биоотсек, чтобы исследовать образцы, взятые на астероиде.

«Надо бы зайти, проведать Леона, — вспомнила по пути. И решила: — Зайду попозже».

Анга любила свое белоснежное царство, напоминавшее тропический лес. Трубопроводы и гибкие волноводы, похожие на лианы, обвивали мощные стволы генераторов. У покатых стен отсека теснились установки, по своей сложности соперничающие с живым организмом. Цель у каждой установки при всем их различии была одна — не упустить самую мельчайшую частичку живого, обнаруженного в пучинах космоса, раздуть искорку жизни, какой бы слабой она ни была.

Она скользнула в овальный люк, который захлопнулся за ней с еле слышным вздохом: герметичность каждого отсека «Валентины» была одним из основных принципов, которыми руководствовались инженеры, собиравшие пульсолет на лунных стапелях.

Сотрудники разошлись по своим установкам. Предстояло основательно изучить то, что привезла экспедиция с астероида. Все понимали, что экспресс-анализ — это еще полдела.

Держа в руке известковый обломок, Анга подошла к компьютеру. Она задумчиво стояла перед ячеистой панелью, убегающей под потолок, и молча вертела в руках свою находку.

Обломок ей что-то напоминал…

…У них дома много лет обитала черепаха Маруся, семейная любимица. Анга была тогда совсем девчонкой, но хорошо запомнила ее — она помнила всех животных, которых видела даже мельком.

Так вот, не походил ли чем-то панцирь Маруси на ее нынешнюю находку? Хотя в ней нет ни малейших следов органики…

После возвращения на корабль Леон не находил себе места: внимание рассеивалось, простейшие вопросы заставали его врасплох.

В кают-компании было пусто, Леон зашел туда и замер, прислушиваясь к себе. Ритм в висках не утихал, дробно стучащие молоточки наполняли голову невыносимой болью.

Леон опустился в противоперегрузочное кресло и стал вглядываться в картину, висевшую над обзорным экраном. Картина называлась «Пророк». Раньше он как-то не присматривался к ней, а сегодня не мог оторвать глаз. Вдруг Леону почудилось, что он смотрит на картину чужими глазами. Чужими? В голове роились смутные образы, как будто чужое сознание давало его мыслям неведомый ранее ритм. И вдруг эти ритмические фразы сложились воедино: «Согбенный, нищий и седой пророк с волнистой бородой! Ты много на себя берешь, тасуя истину и ложь. Тебе покорствует толпа, которая, увы, слепа. Но ты, однако, тоже слеп! Цедишь вино, ломаешь хлеб, а в промежутках наобум нам демонстрируешь свой ум. Толпу ты бросить рад давно, пророку ж это не дано. Толпа сама тебя влечет, как щепку ярость вешних вод».

Добормотав последнюю фразу, Леон, обессиленный, откинул голову на спинку сиденья. Затем оглянулся, словно сзади мог стоять некто, нашептавший ему эти слова. Но обширный зал был пуст. Стенные панели дышали теплом и вечерним покоем. Леон припомнил, как только что, по пути в кают-компанию, заглянул в штурманский отсек. Иван с несколькими помощниками занимался трехмерной картой. На глазах росла пунктирная линия, соединяющая Изумрудное светило с далеким ласковым Солнцем, согревшим корабль землян. Светящиеся точки, вспыхивавшие в глубине кристалла, — хрупкая лесенка, ведущая к Земле. Леон подошел к земному глобусу, стоявшему на штурманском пульте, и машинально толкнул его. Глобус завертелся.

— Теперь ты сам убедился, что Земля вращается, — пошутил Иван, не отрываясь от работы…

Леон застонал и изнеможенно прикрыл веки.

Полет проходил спокойно. Ускорение составляло менее трети предельного, а это значит, что сразу после включения фотонных двигателей невесомость на корабле сменилась тяжестью, равной земной.

— Пора привыкать к земным условиям, — сказал капитан в кают-компании во время традиционного чаепития.

Жизнь на корабле была теперь наиболее приближена к тому, что ждало их на родной планете.

Основное время экипаж «Валентины» посвящал разборке и систематизации накопленных материалов. Впрочем, значительная часть проб и образцов, взятых из разных точек внегалактических пространств, еще ждала своего часа.

Все внимание Анги с сотрудниками было уделено пробам, взятым на безжизненном астероиде.

— Пустое занятие, — заметил ей как-то Леон.

Он взял Ангу за руку, но девушка тут же отняла ее.

— Твое сердце холодно, как ледышка, — сказал Леон.

Анга пожала плечами:

— Что же делать?

— Растопи ледышку.

— Не могу, — покачала она головой. — Сделай это ты, если сумеешь.

— Мне без твоей помощи ничего не сделать…

— Посмотри рентгенограммы обелисков малого астероида, — сказала Анга, круто меняя тему тягостного для обоих разговора.

Леон поначалу нехотя, а потом все более увлекаясь, принялся рассматривать их.

— Что и требовалось доказать! — заметил он. — Полная неорганика.

— Раньше ты считал, что их могла воздвигнуть чужая цивилизация.

— А теперь отказался от этой мысли.

Анга погладила полупрозрачный обломок известняка. Она с ним не расставалась.

Леон прошелся по комнате.

— Зря упорствуешь, Анга, — сказал он. — Мы исследовали твою находку вдоль и поперек. Обычный известняк, мертвая порода с заурядными вкраплениями элементов, обычно встречающихся в метеоритах и на малых небесных телах.

Анга молча сунула обломок в сумочку, где хранились самые дорогие для нее предметы.

— Как твое здоровье? — спросила она.

— Неплохо, — лаконично ответил Леон.

С каждым днем самочувствие Леона улучшалось. Реже тревожили головные боли, сопровождающие странные видения.

Леон Бременами даже жалел об этом. Чувство вдохновения, посетившее его в тот памятный час в пустынной кают-компании перед картиной «Пророк», больше не повторялось. Все, что он тайком сочинял, выходило бледным, нарочитым, и Леон без сожаления предавал свои опыты огню.

А «Пророка» он прочитал Анге в тот же вечер, когда в мозгу его вспыхнули огненные, строки, и девушка поразилась силе слов.

— Неужели нельзя полюбить за талант? — полушутя, полу- серьезно сказал ей тогда Леон.

— Разве любят за что-то?

— Разумеется.

— Нет, — покачала головой Анга. — Любят просто так.

— Наверно, никто на борту «Валентины» тебя недостоин, — произнес Леон. — Быть может, только на Земле ты встретишь свое счастье.

Девушка молча пожала плечами. Мысли ее были заняты другим.

Однажды в биоотсек ворвался взволнованный Леон. Наскоро поздоровавшись с биологами и биофизиками, он спросил, где Анга.

— В оранжерее, — сказали ему, и Леон помчался в оранжерейный отсек.

Анга возилась с какой-то редкой орхидеей, облучая ее ультрафиолетом.

Леон опустился на колени рядом с девушкой.

— Что случилось? — спросила она.

— Опять!

— Заболел?

— Трудно объяснить… Помнишь, я тебе рассказывал, как сидел один в кают-компании после возвращения с астероиде, смотрел на картину…

— Твоего «Пророка» я помню наизусть, Леон, — перебила его Анга.

— В том-то и дело, что не моего!

— Не твоего?!

— Понимаешь, мне все время чудилось, кто-то диктует слова и фразы.

— Ясно. Муза.

— Не смейся. Мне все время казалось, что кто-то чужой стоит за спиной и управляет моими мыслями, роется в них.

Анга взяла его за руку.

— Пойдем в медотсек.

— Наши медики тут ни при чем, — покачал головой Леон. — Пять минут назад со мной случилось нечто еще более удивительное. Я был у себя в ядерном, проверил приборы, а потом прикорнул прямо в кресле.

— Был там еще кто-нибудь?

— Никого. Как и тогда, в первый раз. Дремлю и вдруг чувствую; кто-то спрашивает меня, а я не знаю, что отвечать. И вдруг мне показалось, что я могу ощущать электромагнитные поля.