Искатель. 1985. Выпуск №3 - Страница 8

— Предложить или продать?

— Ну зачем так утрировать. Даже если и продать, то, поверьте мне, за бесценок. Человеческая жизнь значительно дороже, тем более ваша.

— В чем смысл предложения?

— Это другой разговор! И он меня радует, — полковник Дитрих подвинул свое кресло к Алексею. — Поскольку за дезинформацию, которую вы передали в свой штаб, вас, если вы возвратитесь, по голове не погладят — расстрел обеспечен, вы это знаете, — предлагаю вам продолжать работать на нас. Да, именно продолжать работать, как вы до этого и поступали, не подозревая об этом. Нам стало известно, что скоро ожидается наступление русских, и, поверьте моему опыту, на этот раз немецкая армия возьмет реванш за все свои неудачи. Мы дошли до Москвы, но оказались здесь. Так почему бы истории не повториться? Тем более что вермахт получил новое мощное оружие, которое способно склонить чашу весов военной удачи на сторону рейха.

— Я подумаю…

— Думайте. Жду ваш ответ, но не позднее четырех часов дня.

— Мне нужно видеть моих разведчиков. Они живы?

— Да. Хольтиц!

— Слушаю, господин полковник! — капитан вытянулся в струнку.

— Всех в одну камеру…

После того как увели Маркелова, полковник Дитрих надолго задумался. Капитан Хольтиц почтительно молчал, внимательно наблюдая за выражением лица шефа.

— Вижу, Генрих, у тебя есть вопросы ко мне, — не меняя позы, тихо сказал Дитрих.

— Да, господин полковник.

— Ты хочешь спросить, поверил ли я этому русскому? Ах, Генрих… — полковник отрешенно посмотрел на Хольтица. — Кому дано понять душу славянина? Я знаю, тебе хотелось бы применить особые методы допроса в надежде, что русский заговорит, откроет тайну кода и мы сможем провести радиоигру. Вздор, Генрих! Он не сказал пока ни да, ни нет. Это обнадеживает. Значит, этот русский не фанатик — великолепно. Похоже, что он решил сыграть на нашем инструменте свою пьесу. Отлично! Дадим ему такую возможность.

— Но, господин полковник…

— Генрих, в данный момент нам он не нужен.

Заметив недоумение на лице Хольтица, полковник Дитрих снисходительно похлопал его по плечу.

— Настоящий контрразведчик должен всегда иметь в виду перспективу. Русская разведгруппа доложила в свой штаб все, что мы им разрешили увидеть. Думаю, что этого вполне достаточно, чтобы дезинформация сработала. Надобность в услугах русских разведчиков отпала, поскольку чересчур обильная информация и удивительная легкость, с которой ее добыли, может насторожить полковника Северилова. То, что группа исчезла, не вызовет особого беспокойства: уже седьмая по счету и более удачливая — все-таки кое-что прояснилось. Теперь для нас вопрос состоит только в том, чтобы надежно закрыть линию фронта для других русских разведгрупп и подтвердить информацию лейтенанта Маркелова. А вот по поводу этих русских разведчиков… — полковник Дитрих прошелся по комнате. — Понимаешь, Генрих, после спецобработки мы получаем искалеченное тело, а нам нужно заполучить искалеченную душу славянина. Вернее, не искалеченную, а исправленную в нужном для нас аспекте. Вот это и есть перспектива.

— Простите, господин полковник, я не совсем понял: вы хотите их перевербовать?

— А почему бы и нет, Хольтиц? Война еще не закончена, и для нашей победы все средства хороши. Мы, к сожалению, мало занимались подобной работой с фронтовой разведкой противника. Русский разведчик знал, что в плену его участь незавидна — допрос и расстрел. Поэтому выбор у него был, как видишь, небогат, и он дрался до последнего.

— А если Маркелов ответит отказом?

— Это ничего не изменит. Возможно, так и будет. Не будем особо огорчаться. Нужно терпеливо работать, Генрих, всего лишь. Одного—двух из них мы должны, если можно так выразиться, перевоспитать. Главное, посеять в их души надежду выжить, а уж всходы нужно будет лелеять заботливо и целенаправленно. Пашню мы подготовили — дезинформация отрезала им пути назад. Исправить положение невозможно, значит, необходимо искать выход. Вот мы им этот выход и предложим.

Полковник Дитрих надел фуражку и направился к двери.

— В шестнадцать я буду здесь, Хольтиц. Хорошо присматривайте за русскими. И пусть будут с ними по возможности вежливыми и предупредительными — это производит впечатление…

Капрал Виеру лежал на охапке прошлогодней соломы и предавался горестным размышлениям. Еще утром куда-то забрали Берческу. Из головы не выходила и неверная Мэриука. Изредка Георге вспоминались подробности драки с немецкими солдатами: чем все это закончится? Немцы скоры на расправу…

Лязгнул засов, дверь камеры отворилась, и два эсэсовца небрежно швырнули на солому окровавленного человека. Когда охранник замкнул камеру, Георге подошел к новому узнику поближе и только теперь рассмотрел, что это русский солдат. Он был без сознания.

«Вот сволочи!» — зло обругав про себя эсэсовцев, Виеру подложил раненому под голову побольше соломы, осторожно повернул его на бок и принялся искать место ранения. Нашел с трудом — гимнастерка и нательная рубаха были заскорузлыми от засохшей крови.

Не мешкая, он снял свое белье, порвал его на бинты, как сумел промыл водой тело вокруг ран и хорошо перебинтовал спину и грудь русского солдата.

— Во-ды… — прошептал тот, не открывая глаз. — Пи-ить…

— Что? — обрадованно подскочил к нему Георге. — Чего ты хочешь? — Георге в отчаянии пытался угадать, что говорит русский.

— Во-ды. Во… А-а-а… — застонал русский.

«Может, воды?» — бросился Виеру к бачку возле двери, нацедил полную кружку и, осторожно приподняв голову раненого, принялся понемногу вливать воду в запекшиеся губы. Русский глотнул раз, другой, затем жадно припал к кружке и осушил ее до дна; бессильно откинувшись на солому, он некоторое время лежал неподвижно, словно собираясь с силами, потом открыл глаза и посмотрел на обрадованного Георге.

— Где… я? — Слова прошелестели, как легкое дуновение ветерка.

— Я солдат! — ударил себя в грудь Георге. — Понимаешь, солдат. Румын я! Георге Виеру.

— Что… со мной?

— Я Георге Виеру, румынский солдат! Ру-мы-ни-я, — по слогам выговорил Георге.

— Румын… — наконец понял раненый и в изнеможении закрыл глаза. — Плен…

На этот раз и Георге понял, что сказал русский, но свою радость по этому поводу выражать не стал — молча присел рядом с ним и тяжело вздохнул…

Перед обедом звякнуло окошко, и в нем показалось лицо офицера. Георге сделал вид, что не заметил его, — закрыл глаза и притворился спящим.

— Господин капитан, здесь румынский капрал, — голос охранника.

— В другую камеру, — приказал офицер.

— Некуда, — заупрямился охранник. — Полчаса назад получили новую партию, все будет забито.

— Ладно, черт с ними, — выругался офицер. — Здесь места всем хватит. Русские, румыны — все равно…

Когда за Алексеем захлопнулась дверь камеры, его тут же сжали в объятиях.

— Живой! — Татарчук сиял от радости и гладил Маркелова, словно маленького ребенка.

— От бисови очи… — ворчал похожий на оборванца Пригода, смахивая украдкой слезу.

Степан Кучмин молча ткнулся лицом в грудь Маркелова и отошел в глубь камеры.

— Николай… плох, — негромко молвил, не глядя на старшего лейтенанта.

Ласкин, успокоенный присутствием товарищей, лежал в полузабытьи, изредка постанывая.

— Ласкин, ты меня слышишь? — склонился над ним Маркелов.

Ласкин открыл глаза и, увидев Алексея, попытался улыбнуться.

— Ко-ман-дир… — прошептал он с трудом и снова прикрыл веки.

Маркелов стиснул зубы и отвернулся, на глаза ему попался Георге, который скромно примостился в углу камеры.

— А это кто? — спросил он у Татарчука.

— Капрал румынский.

— Подсадка? — шепнул старшине на ухо Маркелов.

— Не похоже. С какой стати?

— А вот с какой… — Старший лейтенант отошел в другой конец камеры. — Идите сюда. — И рассказал разведчикам о предложении полковника Дитриха.

— Вот фашистская морда! — Татарчук даже задохнулся от ненависти. — За кого нас принимает…