Искатель. 1980. Выпуск №5 - Страница 12

В этот момент морщины на соседнем стволе дрогнули и явственно изменили рисунок. «Словно надпись на экране видео», — успел подумать Валентин. Между тем темп изменения рисунка на стволе все более убыстрялся.

Красное солнце успело скрыться, и в мире безраздельно воцарился зеленый свет. вверху послышался шум. Штурман поднял голову. Высоко над ним кружила стая странных созданий. Птицы, не птицы? Если птицы, то где их крылья? Внешне создания были похожи на капли, на небольшие воздушные торпеды.

Стая этих странных образований приблизилась к роще, закружила хороводом вокруг деревьев. Быстрее, быстрее, еще быстрее! В ритме вращения сонмища капель знаки на коре стали изменяться все быстрее. Теперь штурман мог бы поклясться, что эти знаки, за которыми он еле поспевал следить, напоминают ему цифры и математические символы, которыми пользуются земляне.

Внезапно с одной из веток сорвалась молния. Жало ее было нацелено в стремительно пролетающую мимо каплю. Валентин вскрикнул: ему показалось, что комочек живой плоти будет сейчас убит, испепелен, повержен наземь. Но нет! Несмотря на то, что острие молнии угодило точно в каплю, та, как ни в чем не бывало, продолжала кружиться вокруг дерева.

С других ветвей стали срываться точно такие молнии, каждая ударяла в пролетающую каплю, и ни одна из них не погибла…

Штурман умолк.

— А потом? — спросил врач.

— А потом я потерял сознание, — сказал Валентин. -

И очнулся только благодаря вам.

— Ты пока успокойся, голуба душа, — сказал Дмитрий Анатольевич. — В твоем положении волноваться крайне вредно.

А воображение у тебя живое.

Медотсек был переполнен. Для раненых и обожженных пришлось использовать часть оранжерейного отсека. Заполнена была и кабина капитана.

С некоторых пор людей больше беспокоила даже не борьба с пластинками, а еще одна напасть, поселившаяся на «Каравелле». Время от времени то один, то другой член экипажа погружался в сон. Правда, Дмитрий Анатольевич считал, что это не сон, а какое-то особое состояние, когда человек вроде бодрствует, но не может и пальцем пошевелить.

В первое время человек, в котором поселялся «сон», еще ходил, работал, но движения его становились все более медленными, неуверенными, а речь — сбивчивой и невнятной. Голос начинал звучать глуше, память слабела, и, наконец, человек засыпал.

Только Тобор держался молодцом — пластинки ничего не могли с ним поделать. «Уж не представляю, что бы мы делали, — подумал однажды Дмитрий Анатольевич, — если бы робот не координировал и не направлял в единое русло усилия нашего ослабленного экипажа».

Первым вышел целиком из строя штурманский отсек. Рубка буквально кишела пластинками, и ее по приказу капитана заклинили.

Однако все двигатели «Каравеллы» еще до этого печального события экипажу удалось вывести на полную мощность, и корабль шел, не рыская и не меняя курса.

После штурманского пластинки стали проявлять особый интерес к аннигиляционному отсеку. Чем это грозило «Каравелле», понимал каждый: взрыв уничтожил бы корабль.

Зря люди запирали пластинки в баки для антивещества: они легко выбирались из баков. С некоторых пор пластинки начали даже стремиться проникнуть к аннигиляторам. Почему? Понять это люди не могли.

Наступил час, когда на огромной «Каравелле» из бодрствующих осталось только пятеро: Суровцев, Гюгвиненко, Луговская, Ольховатский и Либин.

Когда они собирались в огромной и казавшейся теперь такой пустынной кают-компании, то чаще всего слушали Логвиненко. Он снова и снова рассказывал о последних видениях штурмана, которые предшествовали его засыпанию.

Эти видения обсуждались и раньше, всем экипажем, но объяснить их никто не мог.

Два светила — это двойная Бета Лиры, как авторитетно подтвердили астрофизики. И это, как заметил Суровцев, — единственное, что было ясно. Все остальное ставило в тупик, давая пищу разного рода догадкам и предположениям. Возможно, штурман мысленно — с помощью «магического кристалла», способного проецировать образы на мозг, — попал на планету двух солнц. Почему же он не мог коснуться ни почвы планеты, ни единого предмета на ней?

Что означала странная роща, лишенная листьев, и летающие над нею живые существа либо аппараты? И какой смысл заключен в молниях, которые не убивают, касаясь тех, кто летает?

Если во всем этом заключается предостережение или угроза, то в чем она состоит?

Теперь «Каравелла» напоминала пустыню. Замкнутую пустыню, с огромной скоростью летящую навстречу неизвестности.

Капитан сражался с недугом до последнего. Уже не будучи в силах шевельнуть пальцем, утратив способность говорить, он сумел еще в течение четырех суток управлять кораблем.

Кто следующий?..

Как-то вечером, чувствуя себя хуже, чем обычно, Ольховатский вздумал заглянуть в информаторий.

Усевшись с томиком в кресло, энергетик с ужасом почувствовал, как руки и ноги наливаются свинцом. Он понял, что не избежал участи большинства. Вот и ответ на вопрос: кто следующий? Да, это было то самое состояние оцепенения, страшное своей неразгаданностью.

Перед его внутренним взором начали проплывать отрывочные картины. Ольховатский медленно опускался на слабо всхолмленную равнину, судя по описанию, ту самую, где побывал Валентин. Он плыл над ней высоко, так высоко, что в двухцветном зелено-алом небе мог различать звезды. Одна из них светилась ярче других. Какой-то предмет стремительно приближался, догоняя его. Вскоре уже можно было различить правильные формы предмета. Это явно было творение отнюдь не человеческих рук. По всей вероятности, космический корабль, принадлежавший внеземной цивилизации. Необычные формы корабля равномерно светились, потому и принял Ольховатский его сначала за звезду. Он не понимал, как корабль движется: корма не была снабжена ионными дюзами и фотонным отражателем, как «Каравелла», и за кораблем не Тянулся огненный шлейф длиной в тысячи километров.

Владимир посмотрел вниз: равнина под ним оживала. Ожила и безлиственная роща, которую он сразу узнал по описанию Валентина. Отлично видел он и каплеобразные существа, вившиеся над изогнутыми ветвями, из которых непрерывно били струйки пламени.

Между тем корабль приблизился настолько, что Владимир мог явственно различить его детали. Лобовая поверхность корабля пульсировала. Ольховатский думал о чужом корабле, как о живом существе, — именно таким показался ему корабль в то мгновенье.

Из кормы между тем выдвинулись четыре суставчатых присоска, от которых сходство корабля с живым существом еще более увеличилось.

Присоски коснулись почвы… И тут же взрыв адской силы потряс окрестность. Всепожирающее пламя скрыло и корабль и рощу.

Ольховатскому, корабельному энергетику, был знаком характер этого пламени. Так могут взрываться только вещество и антивещество, когда они, соединяясь, аннигилируют.

Тобор, осторожно перебирая щупальцами, переходил из отсека в отсек и всюду видел одно и то же — членов экипажа, пораженных «сонной болезнью». Они застывали в разных позах, так, как настигал их обморочный сон. Общим у всех было только одно — широко, словно в изумлении раскрытые невидящие глаза, устремленные в одну точку.

Дмитрия Анатольевича сон застиг в медицинском отсеке, когда он делал обход пострадавших, которые уснули еще раньше. Врач уснул, свалившись на койку, ь которой неподвижно застыл Георгий Георгиевич. Могучие кулаки старпома были сжаты, словно он до последнего мгновения сражался с неведомым врагом. Логвиненко нагнулся, чтобы послушать его сердце, да так и застыл…

Тобор оглядел весь отсек, убедился, что никто из людей не подает признаков жизни, и двинулся дальше. Перед тем, как выйти, он подоткнул край одеяла, свисавшего с гамака Суровцева.

Некоторых людей сон настиг в пути, между отсеками, в коридорных переходах, на бегущих лентах. Таких Тобор доставлял в ближайшие отсеки.

Автоматика на корабле работала как обычно: бежали ленты, вспыхивали и гасли панели, в урочное время день сменялся ночью и ночь — рассветом. В оранжерейном отсеке по-прежнему неторопливо сменялись времена года.