Искатель. 1977. Выпуск №5 - Страница 8

— Это личное мнение товарища Серого, — сказал Саша.

— Очень рад, — серьезно заявил Буров, — что подобная точка зрения лишь личное мнение.

— А каким образом без них можно продолжать борьбу? — спросил Серый, присюсюкивая. Буров догадался, что в целях конспирации Серый держит под языком шарик, изменяющий его произношение, но тембр его голоса показался Дмитрию Дмитриевичу знакомым. — Большевистские организации разгромлены. Связей нет. Не разумнее было бы консолидироваться в республиканско-демократический фронт? Не все меньшевики и эсеры — предатели. Вот вы…

— Я не считаю себя эсером! — резко ответил Буров.

— А кто же вы? — усмехнулся Серый. — Большевик?

— Если мне окажут честь так называть себя.

— Странное вы выбрали для этого время…

— Считаю, что партия большевиков именно сейчас, в это «странное», как вы говорите, время, нуждается в работниках. Не напрашиваясь на комплимент, скажу: людей, сознающих это всем сердцем, будет день ото дня все больше.

Серый оглядел сидящих за столом, сцепил пальцы рук:

— Я отказываюсь посылать Бурова нелегально в Москву для — доклада ЦК.

— Я за это предложение, — сказал Саша Привалихин.

— Поддерживаю, — кивнул третий.

— Неофиты все видят в розовом свете, — твердо выговорил Серый.

— Мы тоже, — сказал Саша.

…В ночной тьме за окном полыхнул рыжий всполох. Тотчас тревожно загукал паровоз, тонко, испуганно.

Буров подался к стеклу. Где-то впереди и сбоку над тайгой поднималось зарево. Буров вынул из жилета часы. По времени они должны были подъезжать к станции Зима. Дорога здесь делала поворот, и именно в стороне станции занимался пожар. Состав резко дернулся, замедляя ход.

Поезд выехал на открытую местность. Стали видны силуэты станционных построек и рядом на путях полыхающие вагоны, рассыпавшиеся фейерверком искр и падающих обломков.

«Партизаны! — подумал буров. — Партизаны подорвали состав с боеприпасами! Может быть, это дело рук Митрофана Евдокимовича с товарищами? Тогда понятно, почему он не появился на перроне. Ему пришлось уехать из Иркутска на несколько часов раньше…»

— Что такое? — послышался хрипловатый спросонья голос француза.

— Ах, опять какое-нибудь досадное происшествие, — проговорила Елена Алексеевна. — Дмитрий!

— Да, что-то случилось.

— Очередная глупость партизан, — сказал Антуан де Монтрё. — Что они могут сделать, если союзники ежедневно поставляют верховному правителю столько боеприпасов и снаряжения, сколько хватило бы для боевых операций под Верденом.

— Так много, господин капитан?

— Боюсь, что я даже приуменьшил нашу помощь.

Поезд остановился примерно в километре от станции и стоял до утра. Из окна вагона было видно, как вокруг огненного состава метались фигурки людей, пыхтели паровозы, растаскивая вагоны. Доносились звуки то ли стрельбы, то ли перестрелки. Лишь с рассветом пассажирский поезд миновал станцию.

Через день, подъезжая к Красноярску, их состав снова задержался на несколько часов: партизаны подорвали мост, и несколько воинских эшелонов простояли трое лишних суток на перегоне.

Тем временем Елена Алексеевна взапуски болтала с капитаном экспедиционного корпуса, а Дмитрий Дмитриевич углубленно, от доски до доски читал все колчаковские газеты, какие только удавалось заполучить на промежуточных станциях. Проходя по вагону, Буров каждый раз отмечал про себя, что Зарубина в купе не было. Он где-то пропадал. В Иркутске об этом уговору не было. Буров начинал не на шутку нервничать. Подозрения — одно, а уверенность в правильности подозрений — совсем другое. И главное — уже ничего нельзя изменить. Их должны встретить в Екатеринбурге с этим поездом. Их и Зарубина. А потом состоится свидание перед отъездом на север, где через лесничество они выйдут к Перми. Вот на этом отрезке и нужен будет третий, который при необходимости прикроет их, а потом встретит на обратном пути. И тогда они уже поедут вместе. Судя по всему, из Москвы они повезут большой багаж. В прошлый раз они втроем едва-едва справились.

В Омске поезд снова задержался на двое суток. Где-то совсем неподалеку партизаны пустили под откос воинский эшелон. На станции, забитой составами, царило напряженно-истерическая обстановка.

Стало известно, что две поездные бригады от машиниста до кондукторов расстреляны якобы за связь с партизанами. Вокзал наводняли филеры и переодетые контрразведчики. Пассажиры и вокзальный люд, пытавшиеся куда-то уехать, с недоверием и опаской косились друг на друга.

Буров вышел за свежими газетами. Купленные по пути издания необходимо было не только прочитать, запомнить главное, но и сохранить, довезти до Москвы.

Мальчишки-газетчики в длиннополых, с чужого плеча пиджаках и разбитой обуви ломкими голосами оглашали привокзальную площадь. Выкрикивали новости. Колчаковцы снова потеснили красных.

Накануне была оттепель, и, ступая по хрупким льдинкам вчерашних вымерзших луж, Буров купил газеты и собрался вернуться в вагон, когда в дверях вокзала возникла суматоха, послышались крики, ругательства. Толпа подалась на шум, но тут же отхлынула. И в освободившемся круге Буров увидел «фартового мужика». Двое филеров с трудом удерживали его, заломив руки за спину. Мужик был без шапки, волком смотрел вокруг, явно отыскивая кого-то глазами. Из разбитого лица на грязный, заляпанный мазутом снег капала кровь. Буров подался за спины невольных зрителей.

Но тут мужик дернулся с такой силой, что здоровенные филеры не смогли его удержать. Мужик кинулся на толпу, охнувшую, попятившуюся. Однако он словно никого не видел, кроме одного: усатого, с холеной бородкой господина в котелке — Зарубина.

Опомнившиеся филеры настигли мужика в двух шагах от Зарубина, скрутили ему руки. Но мужик, выпрямившись, харкнул кровью в морду человека в котелке:

— Иуда! Душегуб!

Зарубин ловким и точным ударом в скулу сбил мужика с ног. Тот повис на руках филеров.

Все произошло удивительно быстро. В одно мгновенье, а в следующее толпа загородила от Дмитрия Дмитриевича и «фартового мужика» и Зарубина, который, кажется, не заметил Бурова за спинами. У Дмитрия Дмитриевича на какую-то долю секунды появилось ощущение, что не «фартового мужика», а его ударили по лицу.

Передернув плечами, Буров сбросил с себя это ощущение и быстро пошел к вагону.

«Зарубин — провокатор!» — билось в мозгу. Теперь в этом не оставалось ни малейших сомнений. Да, Митрофан Евдокимович не стал бы теперь улыбаться на щепетильную предосторожность Бурова, когда тот потребовал, чтобы помощник, сопровождающий их, не связывался с ними, пока он не понадобится им самим.

Той же фланирующей походкой, будто ничего не случилось, Буров с газетами под мышкой отправился к своему составу, который стоял на запасных путях.

У своего синего вагона второго класса Буров увидел охрану. Двое солдат стояли у одной двери, двое у другой. Запахнув пальто, Буров сжал в руке пачку газет и, не замедляя шага, подошел к подножке. Солдаты не остановили его, даже вроде не заметили.

«Так, мышеловка: впущать и не выпущать, — с тревогой подумал Дмитрий Дмитриевич, поднимаясь по ступенькам. — Но почему сейчас, здесь?»

В коридоре он увидел троих пассажиров, стоявших спинами к окнам и около каждого по солдату.

«Так, — рассудил Буров, проходя мимо них в свое купе. — Эти пассажиры сели в Иркутске и едут дальше Омска… С ними пятеро. Контрразведка нервничает. Или уверены в успехе?»

Елена Алексеевна сидела в своем купе как ни в чем не бывало и болтала с французским капитаном и колчаковским офицером, видимо, из контрразведки.

— Вот и мой муж! — обернулась к нему Елена Алексеевна. — Говорят, есть необходимость нас побеспокоить.

— Рад служить, — отозвался Буров. — Но все-таки в чем дело?

Елена Алексеевна капризно махнула рукой:

— Кого-то ловят.

— Вот именно, — кивнул контрразведчик; теперь в этом не было сомнений.