Искатель. 1977. Выпуск №5 - Страница 13

Медлить было нельзя. Только что сообщили: в Салтыковском переулке убит купец, и Николай Трошин, отдав необходимые распоряжения и прихватив с собой милиционера Андрея Иванова, выехал на место происшествия…

Парадная дверь особняка настежь распахнута. В прихожей толпился народ. Дворник, краснолицый детина лет пятидесяти, в белом фартуке и с большим блестящим номером на груди, почтительно проводил милиционеров в комнаты.

— Позови жену покойного, — попросил Трошин.

— Не было у них жены, гражданин комиссар. Жили Егор Егорович одиноко. Кухарки и той не было, два мальчика им прислуживали.

— Что за народ собрался в доме?

— А это братья и сестры во Христе, стало быть, его ближайшие родственники по религии, — пояснил дворник.

— Вот что, гражданин дворник, попросите, чтобы немедленно освободили помещение и без моего ведома никого в дом не впускали! — распорядился Трошин.

— Будет исполнено, будет исполнено, гражданин комиссар. — Дворник вытер фартуком вспотевшее лицо, попятился к выходу.

Убитый лежал у окна, на ковре, широко раскинув руки, лицом вниз. Правая туфля валялась посреди комнаты. Никаких следов борьбы не было видно. На большом письменном столе черного дерева стояла тяжелая бронзовая чернильница в виде парусного корабля, в стакане из уральской яшмы торчали тонко отточенные карандаши. На углу стола высилась аккуратная пачка газет и книг в старинных кожаных переплетах. Некоторые были с тяжелыми золотыми застежками. В простенке меж окон разместилась конторка, на которой лежала толстая конторская книга, исписанная четкими мелкими буквами. У стены — тяжелый книжный шкаф. Со стен укоризненно смотрели лики святых. Если бы не письменный стол и конторка, комната напоминала бы молельню.

— Ну-с, я закончил, — подошел к Николаю врач. — Пострадавший застрелен в затылок. В упор. Из кольта крупного калибра. Смерть наступила мгновенно. Убитого следует отвезти в морг.

— Хорошо, распорядитесь… Благодарю вас, доктор.

Труп унесли. Ушел доктор. Трошин с Ивановым остались в комнате.

— Товарищ начальник, смотрите, что я нашел. — Иванов разжал кулак. На его ладони лежала тяжелая серебряная в виде человеческого черепа запонка от рубашки.

Бандиты, как это ни странно, ничего не унесли из особняка купца. Остался неразграбленным и денежный ящик покойного.

Трошин открыл дверцу застекленного книжного шкафа. На полках в строгом порядке, под номерами, выстроились толстые книги. Николай попытался разобраться в витиеватых надписях, но на первой же фразе споткнулся. Только и сумел прочитать: «Евангелие». Книга была в кожаном переплете, с золотым обрезом и тяжелыми застежками. Плотная, чуть пожелтевшая хрустящая бумага отливала матовым блеском. Николай осторожно перевернул несколько страниц и залюбовался первой же картинкой. На миниатюре — парящий ангел, озаренный голубым светом. Трошин пролистал всю книгу и поставил ее бережно в шкаф на прежнее место.

Как поступить с имуществом убитого купца, Николай не знал. Впрочем, завтра, может, родственник какой объявится. По закону надо бы… В таких делах без закона никак нельзя. А где есть на это дело закон? Николай позвонил в Совет Емельянову — узнать хотел, но того на месте не оказалось — уехал в Кашину.

Трошин прошелся по верхним комнатам особняка, спустился в зал, где его дожидался Иванов. «Пока суд да дело, все растащат. Пожалуй, караул выставить надо», — решил Николай. Оставив у дверей особняка милиционера, Трошин и Иванов вышли на улицу и пошли в сторону Петровских ворот — в комиссариат.

На дворе стояли последние дни осени. В морозном воздухе кружились желтые листья. Ветер гнал их через Тверскую к памятнику Пушкину. Сухие скрюченные листья шелестели по мостовой, У постамента они скапливались, сбивались в пестрые вороха. Казалось, сама осень несла багрянец и золото к ногам поэта. Темнело.

Минуло две недели, как красногвардейцы и солдаты заняли Московский Кремль. После пушечной стрельбы немало особняков чернело пустыми глазницами окон. Под ногами милиционеров хрустело битое оконное стекло. В переулке протарахтела одинокая извозчичья пролетка. Со стороны Трубной площади доносилась беспорядочная стрельба.

На ночных улицах гулко стучали каблуками патрули, слышались в темноте грозные оклики:

— Стой! Кто идет?!

— Красная гвардия! — неслось в ответ. — Милиция!

— Проходи!

И снова тихо на улицах. Только кое-где блеснет лучик света из затемненного окна. Там, за тяжелыми портьерами, в душных, пропахших нафталином и лампадным маслом комнатах хозяева особняков пережидали революцию.

Москва засыпала, как вдруг по Тверской от Скобелевской площади пробежали какие-то тени. Тишина разорвалась душераздирающими криками: «Караул! Ограбили!» Тускло блеснул ствол маузера:

— Руки вверх!

Задержанные торопливо полезли в карманы.

— А ну, не балуй! Руки! — потребовал Трошин.

— Ты кто такой, чтобы грозить мне пистолетом? — истерично закричал один из задержанных, длинный, с черными усиками.

— Я комиссар рабочей милиции. — Трошин осветил задержанных электрическим фонариком. Те сжались, длинный прикрыл лицо воротником пальто. — Чего прячешься, Американец, аль не признал?.. Андрей! Обыщи задержанного.

Иванов закинул винтовку за спину и, как вычитал из книги о сыщиках, подошел сзади к бандиту. Тот стоял рядом с Американцем.

— Два шага в сторону, ать-два, — скомандовал Иванов. В кармане у задержанного зазвенело.

— Товарищ комиссар, — радостно воскликнул Андрей, — нашел! Пистолет и золотые червонцы. Вот контра! Червонцы-то николаевские тебе зачем? — добродушно спросил Иванов у Американца. — Деньги скоро будут новые, наши, советские.

— Не твоего ума дело, телок!

— Ну ты, милый, потише. А то ведь могу и в зубы дать!

У второго бандита Андрей нашел за голенищем финку.

В комиссариате было пустынно. Трошин прошел к себе в канцелярию, зажег лампу-«молнию», подвешенную на толстой проволоке к потолку, сел за стол: надо было срочно заполнить и передать в ревком анкету, которая уже третьи сутки лежала на столе. Николай отодвинул с анкеты лупу. «Ну что писать? О чем?» Взял ручку, нарисовал на листке женскую головку. Расписался под ней. Ему показалось, что перо царапает. Полез в стол, отыскал коробку с перьями. Сменив перо, сделал несколько размашистых подписей. Захотелось пить. Трошин встал, вышел в дежурку, зачерпнув воды из ведра, выпил залпом полкружки и снова возвратился к столу. Обтер руки о шаровары, уселся поудобнее и быстро заполнил первую строку анкеты. «Трошин Николай Александрович. Тридцать лет. Член РКП (б) с 1915 года».

«Какое участие принимал в революционном движении?» — спрашивала анкета. «Самое непосредственное, — отвечал Николай. — В 1905 году на Красной Пресне помогал дружинникам бить царских сатрапов». — «Образование?» — «Окончил церковноприходскую школу». — «Воинский чин?» — «Унтер-офицер». — «Должность?» — «Начальник Тверского комиссариата города Москвы». За каждой строкой анкеты вставало прожитое, пережитое…

…Как будто не годы миновали, а только вчера уходил Николай с баррикады. Уходил не один, а с раненым товарищем. Товарищем был нынешний председатель ревкома Емельянов. На день они укрылись в каком-то подвале, а к вечеру со знакомым крестьянином уехали в Бронницы. Было это зимой 1905 года. Много воды утекло с тех пор. Не думал, не гадал Трошин работать в милиции, а вот довелось.

Случилось это так. В 1913 году призвали Николая на царскую службу. Потом началась война. Два года в окопах кормил вшей. Незадолго перед Февральской революцией командовал взводом пластунов под Луцком. Во время вылазки был ранен осколком в грудь, попал в Саратов в госпиталь. Только в июле семнадцатого года стал на ноги. Команду выздоравливающих, в которой находился Трошин, направили в Москву. Здесь и разыскал его Василий Иванович Емельянов. Он уже работал на заводе Михельсона. Однажды Емельянов как бы между прочим сказал: