Искатель. 1977. Выпуск №5 - Страница 12

Елена Алексеевна хотела вытащить спрятанные в муфту руки, и тут под пальцами оказался браунинг.

«Молчит… — быстро соображал Зарубин. — Точно — ОНИ! Другая бы на ее месте вопила благим матом, в обморок шлепнулась. Их повадки!»

Прикосновение к прохладному и как бы чуть маслянистому металлу оружия вернули Елене самообладание. Для нее перестали существовать ветреная студеная ночь, грохот и лязг, безжалостный бег земли и стали там, внизу, куда она может ухнуть в следующее мгновение. Для нее стало очевидным гораздо более страшное.

«Провал! Зарубин — провокатор!» Признав его, признав отзыв на пароль, она нехотя выдала тайну связного!

Зарубин рывком повернул Елену к себе. Схватив за плечи, стал бить головой о вагон:

— Говори, красная сука! Пароль? Кто встречает в Екатеринбурге?

«Как же я не догадалась никого разбудить… Пошла одна!»

И Елена выстрелила, не вынимая браунинга из муфты. Зарубин взревел. Но у него было еще достаточно сил, и он пропихнул ее меж решетками заграждения.

Она широко отступила, ощутила под ногой вихляющийся буфер.

Выстрелила еще раз…

Ночь, ветер, лязг и стук колес.

Она выстрелила снова.

Клешни Зарубина разжались.

Елена качнулась ближе к вагону, схватилась за лесенку, ведущую на крышу. Но Зарубин мотнулся к ней, толкнул. Нога Елены соскользнула с буфера.

Последнее, что она успела увидеть, — Зарубина, словно переломленного пополам. Он безжизненно свесился через решетку ограждения.

Все, что она могла сделать, сдержать крик, крик ужаса, предсмертный крик.

Часовой остался за дверью.

Буров шагнул в кабинет. Навстречу ему поднялся коренастый, широкогрудый, постриженный ежиком командарм:

— Две радости сразу, товарищ Буров! Взяли Бузулук и объявились вы! — Фрунзе крепко пожал ладонь Дмитрия Дмитриевича, — Извините, что пришлось несколько часов подержать вас в «холодной». Надо было проверить ваш мандат. Ведь вы должны были перейти фронт в Пермском направлении.

— Так получилось…

— Как говорят — что бог ни делает, все к лучшему. Нам очень нужны сведения о колчаковцах в их тылу. Особенно что творится на железных дорогах. Мы начали наступать серьезно. Пройдемте к карте.

Они проговорили долго, О пропускной способности Самаро-Златоустовской дороги. Но она еще не все решала. В глубоком тылу — в Омске и Томске, Новониколаевске, Красноярске и дальше до Дальнего Востока действия партизан наполовину уменьшали возможности колчаковцев перебрасывать войска, боеприпасы.

— Да вы, я гляжу, полка стоите! — воскликнул Михаил Васильевич.

— Согласитесь, «полку» неплохо бы выпить стакан чаю.

— Мы с вами его честно заработали, Дмитрий Дмитриевич! По стакану отличного чая с сахаром. Или вам это неудивительно?

— Как когда. Я ведь и поклон вам привез, — проговорил Буров, потирая пальцами лоб. — От Постышева.

— От Павла?!

— Партизанит. Большой отряд. На Амуре хозяйничает. Флотилия у него лодочная. И пароход отбили. Дорогу тревожит.

— Командует?

— Нет. Комиссарит. Такой политотдел у него! Ночами при светильниках «грамотеи» под его диктовку листовки пишут. И как получается! Вся тайга в округе верст на пятьсот его знает. И в Хабаровске наслышаны…

— Что с вами, товарищ Буров? Вы голодны. Простите… Неловко с чаем получилось. Гостей, да дорогих, так не принимают.

— Нет, нет, Михаил Васильевич… Не голоден я. И дела важнее чая. Товарища я потерял… — Буров снова потер лоб пальцами, боролся с собой.

— Вы садитесь…

— Понимаю… Вы солдат… В вашей жизни дня не проходит без потерь…

— Но… это была моя жена. Задание товарища Свердлова мы выполняли вместе.

— Его тоже нет…

— Якова Михайловича?!

— Умер. Шестнадцатого марта. Туберкулез.

Вестовой принес два стакана крепкого чая, по четыре куска сахара. Буров взял стакан, долго держал его, словно хотел согреть озябшие руки. Чаепитие прошло в молчании. Потом Дмитрий Дмитриевич снова подошел к карте:

— Товарищ Фрунзе, продолжим. Колчак вынужден был поставить под ружье триста тысяч сибирских крестьян. Они видели, если сами не испытали на себе, как засекали насмерть их односельчан, родных. Такие солдаты воевать толком не будут. Скорее перебегут… Пока крестьянин осторожничает. Красная Армия далеко, колчаковская пуля — рядом.

— А после освобождения нами Урала?

— При подходе Красной Армии к Сибири будут восставать и рабочие в городах, и крестьяне. Поголовно. Даже зажиточные. Натерпелись.

— Было бы очень хорошо, товарищ Буров, если бы вы побеседовали с нашими политотдельцами.

— Хорошо.

— Вечером прошу ко мне, в вагон. Завтра я по делам отправляю его в Самару. И вас довезут. Так будет быстрее.

Политотдельцы продержали у себя Бурова действительно до позднего вечера, вернее, едва не до первых петухов. Им нужны были факты, факты, факты.

На следующее утро, когда Буров подходил к вагону командарма, то увидел, что в салоне горит свет. Фрунзе и не думал отдыхать.

Вестовой наскоро разогрел «роскошное блюдо» — пшенную кашу с конопляным маслом. И опять был чай. Без сахара.

— И все-таки, товарищ Буров, как все получилось? Вы — опытный конспиратор…

— Какой я конспиратор! Я и в партии четвертый месяц. Вот она — с шестнадцатого. И конспиратор и воспитатель отличный. По себе сужу… А провал… Глупый. Вы слышали об «умных» провалах? Подловил он… Елену, вероятнее всего, на сочувствии, на чувстве товарищества…

Фрунзе вызвали к прямому проводу.

Буров остался один, и ему вспомнилась та кошмарная ночь. Ему думалось — все тревоги позади, он спал сном праведника. Его стащил с полки «француз», заговоривший вдруг на совсем непонятном языке. Не сразу Буров понял, что перед ним — второй сопровождающий, из Екатеринбурга, потом Шандор в конце концов смог сообщить на ломаном, малопонятном от волнения русско-мадьяро-французском языке о происшедшем. Он сбросил труп Зарубина на полотно, чтоб не привлекать внимания. Затем Шандор Доби сказал, что сквозь сон он вроде бы слышал чей-то голос, мужской. Еще раз осмотрели площадку между вагонами. Нашли вырванную с «мясом» пуговицу от шубки Елены. Тогда, не раздумывая, решили уходить из поезда. Забрали вещи, спрыгнули на ходу. Охрана и тормозной кондуктор, надо полагать, спали. Иначе суматоха поднялась бы еще раньше. Лишние вещи зарыли в снег, подальше от полотна. Налегке двинулись назад. Спешили. Ведь любой следующий поезд мог опередить их. И в обоих таилась надежда, что Елена лишь ранена.

Так оно и было. Уже совсем рассвело, когда они увидели в стороне на снегу след. Его оставил ползущий человек. Пошли по нему в березовый колок. Он щетинился в полуверсте от дороги. Там и нашли Елену. Она очень сильно разбилась, но у нее достало сил отползти, чтоб не попасться на глаза колчаковцам с поезда — слишком многое пришлось бы «объяснять», до и вряд ли бы поверили. В колке силы оставили ее, и, потеряв сознание, Елена замерзла. Было градусов двадцать. Но они потратили на поиски часов пять. Нашли и Зарубина. Его первого и нашли. По лицу Зарубина, со старыми заскорузлыми ссадинами, кровоподтеками, Буров понял, на чем тот сыграл.

Фрунзе вернулся веселый, радостный:

— Вам привет, товарищ Буров! От Владимира Ильича. Так что завтракать — и в Самару. Там долго не задерживайтесь.

— Постараюсь. Как поезда… А за привет большое спасибо. Будете говорить с Владимиром Ильичем по прямому проводу, поблагодарите его.

— Нет уж! Это вы сами сделаете. Товарищ Ленин сказал, что обязательно примет вас в Москве.