Искатель. 1977. Выпуск №5 - Страница 1

Серые мартовские сумерки окутали Иркутск. Полутемный город затих, притаился. Только на центральной улице, вразброд освещенной редкими фонарями, сделалось оживленнее. Слышалось лихое позвякиванье шпор, которые для малинового звона делались тыловыми офицерами из серебряных пятиалтынных; раздавался заливистый хохот веселых девиц.

В те дни девятнадцатого года больше, чем от французских коньяков, головы колчаковцев кружились от побед. Были и поражения… Но временные, черт побери! Так считали они. Какая сила могла устоять под напором полумиллионной прекрасно вооруженной, отлично экипированной армии! Голодранцы большевики, или чалдоны, пытающиеся стрелять по регулярным войскам из самодельных пушек? В двадцатом-то веке! Это нонсенс, как любил говаривать начальник иркутской контрразведки подполковник Чухновский. Конечно, продолжал он в таких случаях, чернь и эту… вшивую сибирскую интеллигенцию не сразу отучишь от… как ее?.. свободы. Но под шомполами, под петлей, под дулом любая разумная тварь станет шелковой и за право дышать отдаст все. Даже шкуру… Конечно, ближнего своего.

У подполковника имелся достаточный опыт, чтобы утверждать так. Исключения лишь подтверждали правило, и, как ни странно, сами становились правилом. Закономерностью, которая напрочь выводила из себя начальника контрразведки. В такие неудачные и в то же время не зря потерянные дни Чухновский, поднявшись из подвала, где проводилось дознание с пристрастием, первым делом подходил к шкафчику, доставал бутылку мартеля. Затем, морщась, даже наедине с самим собой не скрывая своего неодобрительного отношения к поступку, брал резной хрустальный стаканчик и наполнял его коньяком.

— Нечасто это бывает… — успокаивал себя подполковник. — Нечасто…

И выпивал мартель одним большим глотком. Затем, промокнув проступившие на глазах слезы, Чухновский, вздыхая, брал лимон и долго жевал его вместе с кожурой.

Сегодня был как раз такой день. Шесть часов провел в подвале начальник контрразведки. Шесть часов дюжие мытари — подполковник любил изъясняться по-французски и обожал старославянские и старорусские слова, — так вот шесть часов дюжие мытари из амурских казаков, которых Чухновскому «уступил» атаман Семенов, пытались выбить из довольно тщедушного на вид парня хоть что-либо вразумительное. Парня взяли в пимокатной мастерской по подозрению. В халупе, где он жил, в подпечке обнаружили пачку листовок, в которых признанный миром верховный правитель России адмирал Колчак объявлялся ставленником Антанты и утверждалось, что власть его опирается лишь на иностранное оружие, интервентов и восставших обманутых белочехов.

Мытари по приказу подполковника начали издалека, с зуботычин, а на третьем часу отбили «Казачка» на тщедушной груди парня, который, как выяснилось по бумагам, проживал по поддельному виду, паспорту.

Парень харкал и блевал кровью, но молчал.

Нервы подполковника не выдержали, взъярилась печень. По его приказу парню сунули меж пальцев карандаши и переломали фаланги. Парень взвыл и закостенел. Врач посоветовал прекратить допрос, если, конечно, его «превосходительство» не желает отправить упрямца к праотцам. В расчеты подполковника это не входило. Он велел бросить большевика в карцер, чтоб тот ни с кем не смог общаться.

— Большевика? — Врач вскинул брови к залысинам и снял пенсне. — Неужели он признался? Поздравляю! Несомненный прогресс в вашей работе.

— Он большевик, доктор. Я в этом теперь не сомневаюсь. Так же, как я оказался прав в сотне других случаев, когда на допросах отнимался язык.

— Почему, Евгений Петрович? Вы только утверждали, что он не произнес ни слова! Молчал как рыба! Как только что снятая с крючка рыба, которой вспарывают брюхо, — добавил доктор по-французски.

— Именно это. Именно это, — в тон собеседнику парижским говорком отозвался Чухновский.

— Только это? — продолжал удивляться доктор.

— Через мои руки прошла по меньшей мере тысяча подобных типов. Для меня их молчание здесь равнозначно выложенному партийному билету.

— Ба, ба! Неужели?

В камеру вошел уборщик-заключенный. При виде того, что творилось на полу, у него началась рвота.

— Вон! — заорал Чухновский. — Полсотни плетей! — И что было силы ударил уборщика сапогом в живот. Тот, гремя ведром, отлетел в угол и там, сжавшись в жалкий комок, тихо икал.

Чухновский и врач вышли в коридор.

— Странная вещь… — заметил доктор. — Вид истязания очень сильно действует на нервы истязающего. Вы не собираетесь отметить этот парадокс? Я рассуждаю теоретически.

У начальника контрразведки дернулась щека. Он нехорошо усмехнулся.

— Надеюсь, доктор, вы не хотите проверить свою теорию экспериментом…

— Вы очень находчивы, господин подполковник, — сухо отозвался доктор. Он глубоко верил в свои достаточно высокие связи в окружении верховного правителя и не пожелал спустить Чухновскому глупую остроту. Они холодно раскланялись.

Подполковнику явно не везло. Пройдя в кабинет и совершив ритуал с мартелем, Чухновский едва сделал первый большой глоток из стакана, чуть не поперхнулся, настолько неожиданно влетел адъютант. Чухновский подал ему рукой знак остаться и допил коньяк без всякого смака. Адъютант услужливо поднял серебряный поднос, на котором в вазочке бледно желтел лимон. Не поднося к глазам платка, чтоб промокнуть навернувшиеся слезы, а только передернув по-плебейски плечами, подполковник быстро, тоже без вкуса, прожевал лимон.

— Что там?

— Агент семь-бис, — доложил адъютант. — Просит срочного свидания с вами.

— С ума сошел, подлец! — Чухновский стукнул костяшками пальцев по столу. — Ну… Проси…

Адъютанту редко доводилось видеть свое начальство столь разъяренным.

В кабинет четким шагом вошел коренастый, простоватого вида бородач в пиджаке и косоворотке, брюки пузырились на коленях и нависали над голенищами смазных сапог. Вошедший по-офицерски щелкнул каблуками, но не успел произнести ни слова.

— Штабс-капитан! Вы ищете легкой смерти! При выходе от сюда ваши «товарищи» прикончат вас как клопа, как блоху! Молчать! Вы сделали все, чтоб похерить возложенное на вас задание! Я могу расценить это как предательство! Молчать! Вам незачем выходить отсюда! Вы сами себя завалили! Понятно? Молчать!.. Я передам вас военно-полевому суду. Никакое ваше сообщение не извинит и не оправдает вас!

Простоватого вида бородач, выглядевший ремесленником, и не пытался прерывать речь своего разошедшегося начальства. Он замер, и лишь глаза его следили за сутулой фигурой подполковника.

Чухновский, заложив руки за спину, мерно шагал от стены к стене поперек кабинета. Закончив разгон, начальник контрразведки прошелся вдоль своего стола еще раза два, рявкнул:

— Отвечать!

— Десять дней тому в Москву, в большевистское ЦК выехала некто Федосова…

— Гран мерси… — с «галантной» издевкой прошипел Чухновский. — Гран мерси, штабс-капитан. Ах, какое срочное донесение! При такой скорости сообщение о собственной смерти можно получить после похорон…

— Она арестована при переправе через Иртыш.

— Ну… — хмурясь и прищуривая глаза, сказал Чухновский. — И куда же ее везут?

— Направляется, как обычно, в иркутскую тюрьму. По месту жительства.

— Н-ну… — окончательно теряя терпение, бросил подполковник.