Искатель. 1977. Выпуск №2 - Страница 4

Они не собирались уходить далеко. Но скоро поняли, что не смогут вернуться, не посмотрев таинственной надписи на скале, не потрогав оплавленных камней.

Двигаясь от маяка к маяку, они наконец взлетели на острый гребень скалы, с которой, казалось, можно было обозреть всю планету, горбившуюся серыми неровными боками, чуть заметно вырисовывавшимися при свете звезд, и увидели впереди ярко освещенное пятно. Включив индивидуальные ракетные двигатели, Кубиков и Маша устремились к этому пятну, проскочили по инерции и, сделав резкий поворот через головы, опустились у подножия освещенной скалы. Закрепленные по бокам прожекторы рельефно высвечивали каждый знак. Знаки были четкими, словно неведомый резчик только вчера закончил свою работу. Но похожая на шрам глубокая борозда с краю, вырвавшая часть таблицы, свидетельствовала о древности надписи. Ведь метеориты в этой части вселенной так редки.

Они стояли перед скалой, как перед огромной раскрытой книгой, и думали о глубочайшей мудрости, возможно, заложенной в этой таблице.

— Командир! — послышался в наушниках голос Ивана Сергеевича. — Кажется, получается.

— Что?

— Расшифровка. Только странное что-то получается.

— Читай.

— Читать? — почему-то переспросил Иван Сергеевич. — Прямо как я понял?

— Давай как понял.

— Ну слушай.

Он откашлялся, словно перед ним была большая аудитория, многозначительно помолчал и начал декламировать с выражением, с паузами:

— Все? — спросил Кубиков, выждав паузу.

— Продолжения пока нет.

— Опять стихи? — Ему подумалось, что старый космонавт не по возрасту и неуместно дурачится.

— Это я так перевел. Для ясности. Но за точность ручаюсь.

— Сейчас я буду…

Пользуясь своими ракетными двигателями, они с Машей взлетели над планеткой и, описав параболу, опустились неподалеку от корабля. И увидели Димочку с каким-то аппаратом в руках. Димочка оглянулся на них и почему-то торопливо, словно нашкодивший мальчишка, нырнул в ярко освещенный люк «прихожей».

Когда Кубиков с Машей вошли в командирскую рубку, там перед экраном уже сидели Иван Сергеевич, Димочка и еще один член экипажа, видимо только что освобожденный ПАНом биолог Нина Панкина. Никто не обернулся к ним. И Кубиков, взглянув на экран, тоже оцепенел: по экрану, пульсируя и толкаясь, ползли буквы, сбивались в слова. Главный корабельный мозг уже заканчивал расшифровку, и на экране, тихо гудящем в мертвой тишине, мелькали последние фразы о теплых волнах, о какой-то насмешке и вечно враждующих силах.

— Неужели больше ничего? — удивился Кубиков.

— Расшифровка окончена, — тотчас откликнулся звенящий голос.

Все посмотрели на командира, словно он знал больше других. Только Иван Сергеевич не поднимал головы, сидел и торопливо писал что-то.

— Вот! — радостно сказал он, вставая во весь свой большой рост. — Имею честь предложить первый перевод первого образца межгалактической поэзии.

Он откинул голову, сверху вниз посмотрел в поблескивающий розоватой фольгой раскрытый блокнот и стал читать уже знакомые Кубикову строки о длинных руках протуберанцев, загораживавших путь к чудному «Голубому цветку». Затем Иван Сергеевич сделал паузу, внимательно посмотрел на командира, словно персонально приглашая его в слушатели, и продолжал:

Прочитав это, он торжественно оглядел всех. И вдруг глаза его заметались в растерянности от какой-то мысли, которая, по-видимому, только что пришла ему в голову.

— Товарищи, дорогие мои, я-то, старый, думал, что «Голубой цветок» — это некая чудо-планета в далеком космосе, — вечная легенда, которую не обошел ни один фантаст. А ведь это… это, наверное, наша… наша Земля?! Чудо вселенной!

— Точно! — вскинулся Димочка. — И живем мы на поверхности планеты, и волны у нас, и радуги…

— Послушать вас… Что же получается?.. — сказала Нина.

Она не договорила, но все поняли, что будет, если развивать эту мысль. Если Земля единственная и неповторимая, то чего искать в космосе? Мысль, вроде бы радующая самолюбие, обернется для землян ослаблением интереса к далеким мирам. Эта идея несла в себе зародыш самопогибели, способность парализовать дерзания, те самые, на которых и вознесся к звездам род человеческий.

— От добра добра не ищут? — то ли спросил, то ли утвердительно заявил Димочка.

— Ищут, — решительно сказал Кубиков. — Не поиски лучшего движут людьми, а поиски разного. Даже если мы убедимся, что нет планеты, равной Земле, все равно надо исследовать космос. Хотя бы для того, чтобы знать, какие опасности могут угрожать нашей… нашему… «Голубому цветку»…

Командир не говорил ничего нового, но его слушали со вниманием. Бывают моменты, когда напоминание общеизвестного важней новизны, когда оно наводит порядок во взбаламученных чувствах, все расставляя по местам.

— …Нет, мы не помчимся обратно на крыльях нового самомнения. Мы продолжим экспедицию, даже если пустота будет убивать нас. Это задание Земли, единственной и неповторимой планеты. И я приказываю, — он оглядел своих товарищей, никогда за весь полет не слышавших этого резкого слова, — приказываю в течение ближайших десяти часов закончить исследования на Надежде. Жду докладов. Через десять часов мы стартуем на маршрут.

Никто не возразил, не улыбнулся. Люди молча разошлись по своим местам, и Кубиков остался один в командирской рубке. Перед ним на большом экране суетились роботы, собирая с поверхности планеты расставленные маяки, несли к кораблю приборы, контейнеры с образцами пород.

Кубиков принимал доклады о готовности, отдавал распоряжения, а сам все это время думал о странной надписи на камне. Что побудило неведомых разумных существ к такому поступку? Добро бы какая информация, конкретное сообщение, указание дороги к братьям по разуму. Он говорил себе, что в найденных стихах тоже немало интересного, но не успокаивался: не эмоций ждал он от космических посылок, а цифр, фактов, формул.

Однако было что-то такое, что заставляло снова и снова повторять про себя стихи о «Голубом цветке». Что-то волновало Кубикова, возвращало мысли к тем и радостным и грустным дням, когда они последний раз обнимали на Земле родных и близких, когда стартовали с Плутона…

Через десять часов последний остававшийся на Надежде робот извлек из грунта наконечник причального линя и на нем был втянут внутрь корабля. И поползли в лучах прожекторов острые выступы скал. Видны были многочисленные точки — следы роботов, и овальные вмятины — следы башмаков. Блеснул в пыли какой-то мелкий предмет, видимо, оброненный роботами. И вдруг на весь экран выплыла люминесцентно горящая надпись: «Олег + Маша =». Две черты знака равенства были едва заметны, видно, у того, кто писал, кончилась краска.