Искатель. 1974. Выпуск №3 - Страница 36

— Стас, это ты? — раздался голос Шарапова. — Тут вот какое дело — из Тбилиси пришло спецсообщение. Ребята из уголовного розыска арестовали месяц назад некоего Зураба Манагадзе, у него там целый букет уголовный. Сейчас он уже во всем сознался. Так вот вчера на его имя пришли две посылки из Москвы, чемоданы с промтоварами. Ну, предъявили ему их, — он говорит, что в Москве у него из друзей только Леха Батон, больше не от кого получать вещи. Вот такие пироги, понял?

— Чего-то разбушевался наш Фантомас. Пора его и укоротить.

— Это точно. Наверное, тебе в Тбилиси надо слетать…

Это было не похмелье и не сонный бред. Сон был прозрачный, ясный, я запомнил в нем все до мельчайших деталей…

Я вошел в Зосину квартиру и в передней услышал чей-то негромкий говор из комнаты. Отодвинул штору на двери и увидел, что Зося стоит на коленях перед тахтой. А на тахте сидит мальчик лет двух-трех. Худенький, в заштопанном сереньком свитере. На прозрачном лице — огромные черные глаза с длинными, почти синими ресницами. Где-то я уже видел этого мальчонку, но никак припомнить не могу — когда и где. И Зося перед ним — бледная, усталая, лицо в слезах.

«Зося, кто это? Чей это мальчик?»

«Это твой сын».

«Почему же я его никогда не видел?»

«Потому что он не родился тогда…»

«Почему же он здесь?»

«Потому что он — это ты!»

И огромное воспоминание, светлое и большое, билось во мне, как в непроходимой вязкой трясине, оно рвалось наружу, пыталось удержаться на поверхности памяти, и это воспоминание стало бы для меня спасением, кабы оно сомкнулось с явью до того, как я проснулся. Я рванулся к мальчику, хотел схватить его на руки, а он повернулся ко мне, и я увидел, как в зеркале, на тоненьком его лице свои глаза, и мне стало так невыносимо страшно, что я закричал.

И проснулся.

Разделавшись с перепиской — а за время работы по делу ее всегда накапливается предостаточно, — я натянул плащ, собираясь в «Метрополь» за билетом в Тбилиси. Вспомнил, что хотел позвонить матери, и подошел к телефону, но аппарат затрещал, опередив меня. Я снял трубку и услышал глухой голос Шарапова:

— Хорошо, что застал тебя на месте.

— Для кого хорошо? — спросил я настороженно.

— Для всех хорошо, — отрезал Шарапов. — Бери дело и приезжай в министерство. Машина за тобой уже вышла. Номер — два ноля пятьдесят два.

— А куда там, в министерстве-то? — поинтересовался я.

— К Борисову. Давай срочно, жду тебя, — и положил трубку.

Ого, видно, там происходило что-то нешуточное, если меня дожидался заместитель министра внутренних дел…

Я отворил дверь в кабинет, и от необычности обстановки, от напряжения и неизвестности всего происходящего у меня перехватило дыхание. Я сделал три шага вперед, неловко стал смирно и сорвавшимся голосом доложил:

— Товарищ генерал-лейтенант, капитан Тихонов по вашему приказанию прибыл…

— Здравствуйте, капитан. Садитесь…

За отдельным, сбоку стоящим столом для совещаний сидело пятеро, и пока я шел к своему стулу, за счет годами выработанной привычки ориентироваться с ходу быстро рассмотрел их. С края — Шарапов, за ним, вполоборота ко мне, широкоплечий молодой брюнет, потом наш комиссар — начальник МУРа, напротив него — начальник центророзыска страны комиссар Кравченко и в торце стола — Борисов. Я в первый раз видел так близко Борисова и очень сильно удивился — если бы не золотые важные очки, про него можно было бы сказать: совсем молодой человек, ему наверняка только-только перевалило за сорок. Вообще-то, за девять лет работы в милиции я видел замминистров главным образом в художественных кинофильмах и с некоторым разочарованием обнаружил, что ни одного из обязательных атрибутов кабинета киногенерала здесь нет. Кабинет был совсем небольшой, ну, может быть, чуть-чуть просторнее, чем у Шарапова, не было деревянных панелей на стенах, тяжелых штор, всех этих раздражающих меня апартаментов с громадными гостиничными мягкими креслами, какими-то пуфами и почему-то всегда пустыми полированными столами. Стол Борисова был придавлен двумя кипами бумаг, аккуратно расположенными с обеих сторон: по-видимому, в одной были отработанные, а в другой — еще нерассмотренные. Рядом, на столе поменьше, стояли телефоны. Вот телефонов-то было предостаточно: аппарат правительственной связи, аппарат ВЧ, министерский циркуляр, городской, и еще масса всяких аппаратов, назначения которых я и не представлял, и мне стало интересно, как он сам разбирается, когда они звонят. Нелепые часы-башня в углу кабинета захрипели, и раздались какие-то странные кашляющие удары: «бам-ках-кхе, бам-ках-кхе…»

Борисов мотнул головой в сторону часов:

— Профессор Лурия утверждает, что мои часы идеально воспроизводят бронхиальный спазм…

Все засмеялись, я сел за стол против широкоплечего брюнета, взглянул ему в лицо и обмер. С очень строгим официальным выражением лица, улыбаясь одними глазами, на меня смотрел Ангел Стоянов Веселинов. У меня, наверное, был завороженно дурацкий вид, потому что Ангел не выдержал игры и, захохотав, сказал Борисову:

— Другарь генерал, моя женщина Настя велела мне в первый же день встретиться в Москве с Тихоновым, но она и не думала, что вы мне в этом поможете…

Я еще находился в столбняке, и для всех это было очевидно; наверное, поэтому Борисов сказал:

— Нам тут Владимир Иваныч объяснил про ваши особые заслуги в этом деле… А университетский друг поддержал ходатайство… так что поприсутствуйте, послушайте, что у них там дальше было.

Я промямлил «спасибо». Борисов снисходительно кивнул, улыбнулся:

— Тем более Шарапов говорит, что у вас личная заинтересованность… Ну ладно, для отдыха и приветствия друзей объявляю двухминутный перерыв…

Мы обнялись, и только тут я совсем понял, что это Ангел Стоянов Веселинов, мой веселый и хитрый друг Ангел, с которым мы не виделись девять лет и который, как и раньше, называет жену по-болгарски — женщина, а женщину — жена, что именно он — офицер связи, о котором говорил Шарапов, и, по-видимому, он заканчивает в Софии дело, начатое мной здесь.

Наш разговор состоял из одних междометий, и длилось бы это, наверное, долго, если бы Борисов не сказал:

— Перерыв закончен. Мы вас слушаем, товарищ Веселинов.

Ангел подмигнул мне, шепнув: «Поговорить успеем». Он вернулся за стол, достал из портфеля большой лист бумаги, и я понял, что это оперативная схема.

— …Шайка располагала скоростными машинами — за несколько часов они могли пересечь всю страну, — сказал Ангел. — Это и осложнило на первых порах следствие. Ведь, говоря откровенно, никому и в голову сначала не пришло, что дерзкие кражи и мошенничества, совершаемые почти одновременно в разных городах страны, — дело рук одной шайки… — Ангел показал нам схему, на которой разноцветными условными значками были помечены преступления в Софии, Пловдиве, Русе, Варне, Плевене и многих других городах.

— Вас легко понять, — сказал, разглядывая схему, Кравченко. — Насколько я помню, в республике никогда подобных шаек не было.

Ангел кивнул, а начальник МУРа заметил завистливо:

— У них оперативная обстановка круглый год, как на курорте — благодать!

— Ну вот, эта компания и показала нам «курорт», — повернулся к нему Ангел. — Размах и дерзость преступлений потребовали вмешательства министерства, и только тогда мы обратили внимание на их сходство. Одинаковый «почерк», так сказать…

— А в чем, простите?.. — полюбопытствовал Шарапов.

— В дерзости. В ловкости, — глаза Ангела заблестели. — В методах. Вот смотрите.. — Он развернул следующую схему. — В большинстве случаев двери отжимались одним и тем же инструментом. Замки сейфов высверливались электродрелью, а потом шел в ход… — Ангел задумался, припоминая русские названия, сделал выразительный жест рукой: — По-нашему гыщи крак…