Искатель. 1971. Выпуск №4 - Страница 5

Две минуты спустя симпатичная официантка устроила меня за треугольным столиком, к явному неудовольствию юноши и девушки.

— Надеюсь, я вам не помешаю, — вежливо пробормотал я.

Молодые не удостоили меня ответом. Между ними явно было установлено молчаливое согласие вести себя так, будто за столом никого, кроме них, нет.

Я отпил из чашечки кофе, сделал два глотка из рюмки, в которой был напиток цвета старого золота, и решил, что вкус у него вовсе не так плох; взглянул на улицу. С высоты второго этажа я видел освещенные белые фасады новых современных зданий. Созвездие флуоресцентного сияния над зелеными лужайками. Гирлянды фар на шоссе, и далеко справа — тысячи дрожащих огоньков вечернего города. Когда-то давным-давно учительница приводила нас на это самое место на экскурсию. Тогда здесь были пустыри, заросшие травой, росла черемуха, рябина с терпкими красными гроздьями, от ее ягод приятно подирало в горле; здесь были отары овец, к которым мы боялись подойти, потому что их сторожили злые собаки, а дальше — по-осеннему желтый лес, где могли притаиться в засаде индейцы.

Да, времена меняются, как утверждали древние философы на уроках латыни. Нынче здесь поет Далила, а преданный вам Петр Антонов когда-то плелся здесь в хвосте своего класса. Мое место всегда было там, сзади, чтобы не портить картины, ибо я был одет хуже всех детей. Одежду мне перешивали из отцовской. Отец всегда носил костюмы до последней возможности, так что мои всегда были сшиты, как говорится, из заплат. Вот почему моим неизменным местом было место сзади. И должен вам сказать, меня лично это вполне устраивало. Когда идешь сзади, никто тебе не мешает, и ты можешь вволю думать о своем. Что я и делал.

В то время я думал только о том, как бы мне стать вратарем национальной сборной. Я мечтал забить блестящий гол в ворота противника и показать всему миру, что значит быть настоящим игроком. План мой был героическим и простым. В тот момент, когда противник поведет мяч к моим воротам, я перехвачу его, сделаю вид, что собираюсь отбить его, а сам понесусь через все поле с мячом в ногах и забью неотразимый гол, который последующие поколения будут изучать в учебниках по футболу.

К сожалению, этот проект, пусть и очень простой, не удалось осуществить. Причина не только в том, что я не входил в состав национальной сборной, но и в том, что мне никогда не доводилось касаться ногой настоящего футбольного мяча. Такие мячи были только у маменькиных сынков из гимназий. В нашем же дворе играли твердыми тряпичными мячами, а они для международных матчей не годятся.

Я отпил еще немного коньяку, потом остывшего кофе. Двое за столом, будто меня и не было рядом, говорили о своем.

— Не могу понять, чем тебя так очаровала эта Веса, — негромко проговорила девушка.

— Ничем не очаровала… Просто культурная девушка… — так же негромко ответил юноша.

— Культурная, как же!.. Как только у девушки смазливая рожица, вы сразу провозглашаете ее культурной.

— Ну вот, и ты туда же… — запротестовал юноша, нежно положив руку на руку девушки.

С присущей мне деликатностью я снова засмотрелся в окно и мысленно вернулся к предыстории Петра Антонова. После проектов футбольной карьеры настала очередь музыкальных увлечений. Они возникли в связи с кинофильмом «Серенада Шуберта». Демонстрировался этот фильм в ученическом кинотеатре, где билеты стоили сравнительно недорого. Главный герой играл на скрипке серенаду под окном своей любимой. Лента была старая, и казалось, что фильм снимали под ливнем, хотя никакого дождя, конечно, не было. Наоборот, светила луна, пруд в парке таинственно блестел, и звуки скрипки были настолько трогательными, что у меня даже сердце заболело. В свое оправдание могу сказать, что в это время я находился в том самом возрасте, когда только-только начинал ломаться голос и большинство людей пишет стихи. Мое увлечение было даже невиннее стихов, ибо скрипки я никогда в жизни не держал в руках. «Скрипка? Глупости! — отрезала мама. — Представляешь, сколько стоит скрипка?! Это занятие только для богатых людей!»

— Хорошо, поняла! — несколько нервно прошептала девушка рядом со мной и выдернула руку из-под руки юноши. — Хватит мне рассказывать об этой Весе.

— Кто тебе о ней рассказывает? Ты сама о ней заговорила… — оправдывался юноша.

— Ничего я не говорила. И вообще, я считаю, что тебе следует определить свое отношение. Веса или нет — это твое дело, но ты должен определить свое отношение…

Чтобы дать юноше раз и навсегда выяснить свое отношение, я положил деньги на стол и двинулся к выходу, тем более что коньяка в рюмке больше не было.

Я шел по заполненному молодежью залу, думая при этом, что эта привычка, эта слабость к коньяку, пусть и всего по сто граммов за вечер, становится плохой привычкой. Надо покончить с коньяком и перейти, скажем, на мастику. Именно так, как покойный Медаров.

С этим аскетическим решением я вышел на улицу и снова попал в неоновые объятия ночи.

В святом писании сказано: и настал вечер, и настало утро, — день второй. Авторы этого сборника, однако, забыли отметить, что хотя день второй и настал, а результатов — никаких. Первая тропинка, названная «Илиев», оказалась очень короткой и абсолютно бесперспективной. Следовало сейчас заняться второй, которую я назвал «Танев», но здесь встает вопрос сроков. Когда в голове начинает вырисовываться версия, это обязывает тебя полностью затратить время на ее расследование. Короче говоря, для Танева еще есть время. А если есть время, то его следует как-нибудь убить. Кое-кто считает наиболее подходящим для этого кино. Я считаю, что дешевле ходить в гости.

Табличка на двери, перед которой я остановился, лаконично говорила: «Семья Сираковых». Красивая табличка, мастерски написанная от руки. Ощущается культура, однако не ощущается, что кто-то есть дома. Только после третьего звонка дверь осторожно приоткрыли, и передо мной появилось заспанное женское лицо.

— Гражданка Сиракова?

— Что вам угодно?

— Хотелось бы поговорить, — сказал я, вынимая из кармана служебное удостоверение. Лицо ее несколько оживилось.

— Заходите! С кем вы хотите говорить, со мной или с моим мужем?

— Все равно. Могу с вами обоими.

— Минуточку, — ответила хозяйка, ведя меня по темным тесным коридорам, заставленным мебелью с острыми углами. — Сюда, сюда, осторожно, не ударьтесь… Мы, знаете ли, только что прилегли… Привычка такая, подремать после обеда…

Ударившись о два буфета и три шкафа, я наконец вышел на белый свет — оказался в светлой комнате, которая, очевидно, служила гостиной. В ту же секунду хозяйка, повторяя свое «минуточку», неожиданно исчезла, и я остался с глазу на глаз с самоуверенным молодым человеком с непокорно торчащим чубом.

Портрет был вставлен в раму и так старательно подретуширован, что казался глаже яйца. Громадный фотопортрет поставили на маленьком столике в уголке рядом с букетом искусственных цветов в вазе-сапоге. Чуть дальше стояла старинная мебель: диван и четыре кресла. На боковых стенках дивана были две пепельницы. Я подумал, что здесь можно курить, и, устроившись на диване, достал сигареты.

Тут мое музыкальное ухо скрипача-неудачника уловило воркующие голоса людей, доносившиеся из соседней комнаты. Слышались два голоса — мужской и женский, но слов не разобрать. Наверное, столкновение характеров. Семейные взаимоотношения.

Вскоре дверь отворилась, и в гостиную вошла гражданка Сиракова в сопровождении своего супруга. Муж был на несколько лет старше жены, ему перевалило уже за пятьдесят, Высокий, несколько сутулый, с седыми висками и мрачным лицом. Настроение скепсиса скорее всего его постоянное состояние.

— А вот и мой муж, — проговорила Сиракова, стараясь любезно улыбнуться.

Хозяйка явно намеревалась превратить мое служебное посещение в нечто вроде светского визита. Хозяин же на эту игру не шел.