Искатель. 1966. Выпуск №5 - Страница 14

— Нет, правы ученые, совершенно правы! Есть в нас какая-то особенная память. Должно быть, и в самом деле память клеток. Но, думается мне… Одним словом, если севрюги и осетры выставляли свои носы, чтобы хлебнуть нашего прокаленного воздуха, то ведь видели же они и эту луну, и наше солнце? Ведь они же зрячие. И уж если есть в наших клетках память моря и огня, то есть и память луны, память солнца, память звезд. Как вы думаете, есть? Понимаете, не в сознании, а в клетках!

— Должна быть. Ведь и луна, и солнце, и звезды всегда висели над всем живым и обязательно влияли на них. Потом, хотим мы того или не хотим, но ведь из космоса постоянно пробиваются к нам всевозможные излучения, и, вероятно, какие-то из них тоже влияют на нас. Но как — мы еще не знаем. И наконец…

Я осекся. Старик явно не слушал. Он тихонько и счастливо смеялся.

— Память клеток… Прав писатель Ефремов: есть она в человеке. Но не помешает нам она в межзвездных путешествиях! Наоборот! Именно память клеток толкает нас ввысь, к звездам. Ведь если севрюги, понимаете, самые старые рыбы на Земле, рвались вверх, к Солнцу, то что говорить о человеке? Как же должен рваться человек! Ведь в его клетках память и амеб, и севрюг, и птиц, и летчиков, и космонавтов. И все они рвались к Солнцу, к звездам. Вот потому и я думаю — память человеческих клеток не только не будет мешать в космических полетах, а, наоборот, поведет людей туда, где не бывала даже их мечта. И это незнаемое, но угадываемое будет прекрасно.

Старик торжествующе смолк, а я облегченно рассмеялся и подумал, что мы излишне часто непривычные мысли, всплески неясных чувств принимаем за опасное отклонение от нормы, забывая, что, может быть, как раз в них и есть будущее.

Логарифмическая линейка сломалась пополам под пальцами Картера. Он уронил обломки на стол и, подняв голову, встретился глазами с Сесилом Харди. Картер сказал:

— Я так хочу этого, Сесил, я так хочу!

Двигались только его губы. Зубы оставались стиснутыми, Харди медленно наклонил голову.

— Я знаю, Уолтер. Я понимаю тебя.

— Понимаешь?

Картер поднялся и склонился над готовальней. Он стоял спиной к Харди.

— Понимаешь? Я растил его чуть ли не с пеленок. Я сделал из него человека. Я сделал из него самого лучшего человека, который когда-либо учился в Академии. Я видел, на что он способен, и потому я отдал ему все, что у меня было, и он впитал это, как губка. Дальний Космос у него в крови. Он… — Картер замолчал, потом добавил: — Если бы молодой Уолт не погиб, он бы стал таким же, как Лайтнер. Понимаешь теперь, каково мне?

Харди поднялся со стула и положил руку на плечо Картеру. Он повернул его к себе лицом и сказал:

— Я знал об этом все эти годы, Уолтер.

Стальная пружина, казалось заключенная в спине Картера, ослабла.

— Ты хочешь сказать, что это было заметно? Харди улыбнулся и покачал головой.

— Нет. Не заметно в том смысле, в каком ты это понимаешь. Я знал, потому что в мои обязанности входит знать об этом и потому что мы с тобой старые друзья. Я видел выражение твоих глаз, когда ты смотрел на Лайтнера. Но никто больше не замечал.

Картер выдохнул и провел рукой по ежику стальных волос.

— Я старался не показать.

— Ты и не показал. Ты хорошо держал себя в руках. Может быть, даже слишком хорошо. Лайтнер думает о тебе совсем не так, как ты о нем.

— Я знаю, я не мог позволить ему догадаться о моих чувствах. Это было бы невыносимо. И он должен попасть в Дальний Космос, хотя бы в награду за все эти годы. В один прекрасный день парень станет начальником космонавтов. И когда этот день наступит, он будет лучшим человеком, чем я. Он обязан это сделать — для меня, для себя, для всей Земли. Такие люди встречаются редко. И они нам нужны.

Харди взглянул на хронометр и сказал:

— Что ж, скоро мы узнаем. Он сейчас спускается на автолете к городу. Мне пора к приборам.

Он обернулся к пульту.

Картер подошел к нему, остановился рядом и сказал: «Сесил».

Харди вопросительно взглянул на него.

— Зачем испытывать Лайтнера? Он все эти годы настолько превосходил остальных. Мы можем спокойно обойтись и без испытания.

Глаза Харди расширились.

— Уолтер, не может быть, чтобы ты говорил это всерьез. Это последнее испытание — единственный способ заглянуть в душу человека. Его эмоции при возвращении домой скажут нам — настоящий ли он разведчик Дальнего Космоса или просто еще один искусный космонавт. У нас нет другого пути узнать об этом. И ты знаешь, что мы обязаны это сделать. — Он помолчал и сказал: — Почему ты боишься этого испытания, Уолтер? Может быть, ты знаешь что-нибудь неизвестное мне? Ты боишься, что Лайтнер не выдержит?

Пружина в спине Картера снова напряглась.

— Разумеется, нет. Давай начинай испытание. Мальчик его выдержит.

За тысячу миль от них автолет Лайтнера опустился на небольшую поляну. Лайтнер не выключал двигателя, пока не осмотрелся. Вечерело. Ветерок угас, и воздух спокойно лежал на земле. Лайтнер откинул голову назад и вдыхал запах нагретой солнцем травы. Он посмотрел на юго-запад, на садящееся солнце и увидел дуб. Дуб совсем не изменился. Какой это был сук? Третий сверху? Прикрыв глаза ладонью от солнца, он внимательно присмотрелся к суку, но на нем не осталось никаких следов воздушного змея, висевшего там несколько лет назад. Даже сейчас, глядя на сук, Лайтнер чувствовал размытые временем страдания мальчика, который увидел, как погибал на суку воздушный змей. Он улыбнулся, вспомнив теплый голос отца, руку его на своем плече, вспомнив, как они сделали новый змей, лучше старого, который летал много дней подряд.

Лайтнер пошел по дороге к городку. Сначала он шел быстро, но затем воспоминания заставили его замедлить шаги. Где это было, здесь? Нет, вон там, где рос колючий кустарник, там он и Джо Нобб гонялись друг за другом. В конце концов они отправились домой вместе, сплошь покрытые царапинами и ссадинами. Лайтнер хмыкнул. Старик Картер не был бы в восторге от его доблести в том бою.

Впереди последний поворот, и над ним, как и раньше, нависая над дорогой, стояла старая ива. Лайтнер прошел под ней, по тоннелю в ветвях, прорубленному, чтобы могли проезжать машины. Ствол ивы окружали кусты, и сквозь них виднелось кладбище. Лайтнер различал могильные плиты, белые на фоне зелени. Он поглядел в ту сторону, где были похоронены отец с матерью, и свернул было с дороги, но передумал. За поворотом дорога превратилась в широкую полосу бетона, которая и была Главной улицей. Лайтнер остановился и посмотрел вдоль нее.

Солнце садилось за спиной, и косые лучи окрашивали улицу в красноватый цвет. Редкие прохожие проходили по тротуарам, да изредка проезжал автомобиль и исчезал за углом. Мягкие звуки голосов и урчание моторов доносились сквозь пелену теплого воздуха. Лайтнер покачал головой. Ничего не изменилось. Вот он, его город. В то время когда люди стремятся к звездам, он стоит такой же, каким был и сто лет назад. Изменят ли его следующие сто лет? Лайтнер снова покачал головой и ступил на тротуар.

Он миновал гараж Мэрфи, примостившийся под деревьями на краю городка. Потом прошел мимо группы людей, одного из которых он знал. Они вопросительно посмотрели на стройного человека в форме Старшего кадета-космонавта, который молча шел мимо… Но никто не сказал ни слова до тех пор, пока он не поравнялся с аптекой Мартина.