Искатель. 1966. Выпуск №1 - Страница 7

Ветром отнесло черный дым, развеяло бурую завесу земляной пыли. Только тогда лейтенант увидел орудие, из которого вел огонь Ваня. Значит, не успел он на ту сторону!

Ваня тоже увидел своего лейтенанта, оторвался на миг от пушки, махнул рукой: «Будь спокоен за меня!» А фашистские автоматчики все ближе. Слева в обход площади пошли танки. Ваня рванул станину, повернул ствол орудия. Дал два выстрела… Кончились снаряды. А фашисты уже близко от него. Прыгнул в ровик, схватил автомат убитого…

Строчит Ваня из автомата по фашистам… Посмотрит: жив ли его лейтенант? Дымов жив. И ему легче…

Лейтенант тоже время от времени оглядывается на Ваню… И будто силы прибавится. «Продержись, братишка, еще маленько, — повторяет он про себя, — отгоним, приду к тебе на выручку…»

Все гуще рвутся снаряды…

Вдруг Дымов увидел, как Ваня уронил автомат, — осколок раздробил ему левую руку в локте. А гитлеровцы лезут. Кровь хлестала из перебитой руки, а Ваня швырял гранаты. И сами фашисты, рассматривая в упор русского мальчишку, робели перед ним.

Вторым снарядом у юного бойца оторвало кисть правой руки…

Когда облако дыма рассеялось, Дымов вновь увидел Ваню. Он лежал, привалившись к окопу. «Убили мальчишку», — подумал лейтенант.

Ваня лежал неподвижно. Затем пошевелился, оторвал голову от земли… Часть танков, обойдя площадь слева, устремилась по узкому проходу вдоль развалин заводской стены. Сейчас они прорвутся, ударят с тыла и уничтожат его, а потом лейтенанта, комиссара и всех, кто еще продолжал сражаться…

Не столько от боли, сколько от бессилия выступили слезы… Перед самым ровиком лежали противотанковые гранаты, а как их бросишь, если нет рук? И такая злость обуяла его… «Я ведь клятву вчера дал, вступая в ряды молодых ленинцев, — сражаться с этими гадами до последнего… Нет, фашист, пока я жив, буду драться! Я уничтожу тебя!..» Ваня сжал зубами ручку противотанковой гранаты. Так сжал, что даже хрустнули зубы. Превозмогая адскую боль, он помог удержать ее обрубками рук.

Лейтенант и бойцы увидели, как над пылающей, исковерканной землей поднялся мальчишка без рук, с гранатой в зубах и смело пошел навстречу стальным чудовищам. Дымов знал, что почти невозможно прорваться через кольцо фашистов, окруживших его с комиссаром, но бросился на выручку… И тут же комиссар схватил его:

— Стой! Справа, гляди, прорвались, сволочи!..

Справа, к проходным завода, устремились танки. Их нельзя допустить на Тракторный, за ним — Волга. Лейтенант стал вести огонь из орудия, думая об одном: «Успею подбить эти танки, может, и спасу Ванюшу…»

А Ваня шел навстречу бронегромадам. Своим отчаянным порывом он зажег всех бойцов, и они делали то, что казалось невозможным: сражались небольшой группкой против десятков танков.

«Откуда у тебя, наш дорогой сынишка, столько силы и бесстрашия?! — думали они. — Родился ты в простой семье колхозника, учился в простой советской школе, воевал всего несколько месяцев с нами, простыми солдатами. Может, ты родился в той сторонушке, где одни богатыри появляются на свет?… Может, мать заговорила тебя в бессмертие сказкой-присказкою?… А может быть, ты сильный, потому что в твоих жилах течет кровь деда, который повидал многое на свете — и войн и страданий, штурмовал Зимний и отстаивал в боях с врагами молодую республику рабочих и крестьян…»

А Ване, как и им всем, было страшно умирать, потому что умирать всегда страшно — и в первом бою и в последнем. Но ему в ту последнюю секунду жизни вспомнилось все, что было связано дорогого с теми людьми, ради которых он шел на смерть… Вспомнилась яркая поляна в дубовой роще, где он давал клятву у знамени, вспомнил, как приняли смерть комдив и капитан на берегу бушующего Дона, как погибла Аня, спасая других. И теперь ему пришел черед выполнить свой долг, чтобы танки не уничтожили, не смяли лейтенанта с бойцами и они продолжали сражаться после его, Вани, гибели…

Прижав обрубками рук к груди гранату, он зубами рванул чеку и бросился под стальную грохочущую громаду…

Раздался взрыв! Фашистский танк застыл, а за ним в узком проходе — вся бронированная колонна.

И казалось, на мгновенье притихли канонада и гул жесточайшего сражения, будто фашисты отказались штурмовать волжскую твердыню… А потом снова, с еще большею силой разгорелась великая битва, потому что в тот день, как никогда, решалась судьба нашей Родины и многих народов мира…

А мальчишка шагнул в бессмертие. Ему в ту пору было четырнадцать лет…

Гордон захлопнул дверцу кабины и вопросительно взглянул на Кашкина. Широкое лицо того расплылось еще шире.

«Валяй», — говорила его улыбка.

Гордон повернул ключ стартера. Взвыли моторы, и вихрелет, поднимая огромные клубы пыли, оторвался от земли. Они откинулись в своих сиденьях друг против друга, как в гондоле фуникулера. Вихрелет шел по крутой наклонной линии, нацеленной на мачту, установленную где-то у вершины восьмитысячника. В обзорное окно виднелись далекие белые зубцы, отчетливо нарисованные на столь же далеком голубом небе.

— Поехали, — с удовольствием произнес Кашкин.

Гордон промолчал.

Но Кашкин не мог молчать.

— Месяц испытаний — и в книжке еще один зачет. На восемь километров ближе к Луне. Не правда ли, напоминает настольную игру «Вверх-вниз»? Попадешь на несчастливую клеточку — и начинай сначала, а то и выбирай другую профессию.

Гордон пожал плечами.

«Раз это необходимо, то о чем говорить», — перевел Кашкин. Он вздохнул.

Гордон уставился в окно с таким каменным упрямым выражением, что не могло оставаться сомнений: он-то все испытания выдержит, сколько их там ни будет.

В окне проплывали горные хребты, похожие на сросшихся и окаменелых ящеров. Между ними зеленели долины, на пологом склоне паслись овцы — мирный и очень земной пейзаж.

На высоте пяти километров задул ветер: машину стало раскачивать. Вихрелет шел по прямой линии вдоль невидимого радиолуча, иногда повисая над пропастью, а иногда приближаясь к обледенелому выступу горы. На одном участке они попали в метель. Все вокруг заволокло, белые сумерки перешли в ночь, в кабине зажглась лампочка.

Потом сразу посветлело. Еще минута — и солнце ворвалось в кабину. Даже на лице Гордона заиграла улыбка, а впрочем, такое впечатление мог создать просто солнечный блик.

В окне проносились острые, в черных трещинах скалы, белые нависающие карнизы, почти вертикальные склоны, спадающие застывшим занавесом. Снег лежал на гранях, повернутых под разными углами к небу. Сверкающий на солнце и в ярких голубых лоскутах там, где падала тень.

— Тут полно мест, куда даже в наши дни не ступала нога человека, — с удовольствием произнес Кашкин. — Не удивительно: забраться в такие дебри потруднее, чем взойти на вершину по уже проложенным тропам.

Станция вынырнула из-за очень крутого ската — даже не отвесного, а с отрицательным углом. Если соскользнешь с такого ската, будешь лететь как в пустоте. Кто не выдерживал постоянного соседства с опасностью за время практики, мог рассчитывать съездить на Луну только по туристской путевке.

Вихрелет чуть наклонился, а может быть, так только показалось путешественникам: они увидели что-то вроде косо приколоченной полки, примыкающей к почти вертикальной стене. В длину площадка не превышала трех четвертей километра, а ширина ее колебалась от пятидесяти до ста метров. Вдоль наружного края стояли высокие столбы, между которыми была натянута сетка с крупными ячеями.