Искатель. 1963. Выпуск №2 - Страница 37

— Что случилось? Почему ты оглядываешься?

Он смотрел на нее пустыми глазами. Она бросила чемодан и потрясла его за плечи:

— Говори, не стой так! Что там случилось?

Он молчал. Наконец ответил через силу:

— Его там убили. Он мертвый. Он лежит там мертвый.

Она захлебнулась:

— Кто? Человек, который тут живет?

— Да, наверно, это тот человек, который выходил отсюда вечером. — Он потер рукой лоб.

Она прислонилась к каменной балюстраде.

— Это он сделал, — сказала она мертвым голосом. — Я так и знала, что он это сделает. Я знала, что он не даст нам уехать; он всегда так. Теперь он схватил нас прочно, крепче, чем прежде.

Апатия продолжалась всего мгновение: ведь город еще и учит, как бороться, он учит многим плохим вещам, но может научить и одной хорошей — умению бороться. Он всегда пытается убить тебя, а тебе надо научиться бороться за свою жизнь.

Она сделала движение — внезапное, резкое: повернулась, чтобы подойти к двери. Он схватил ее.

— О нет, ты туда не пойдешь! — Он пытался оттащить ее. — Быстро убирайся отсюда! Тебе надо уйти! С самого начала я должен был запретить тебе приходить сюда. Иди на станцию, купи себе билет, сядь в автобус и забудь, что ты меня встретила. — Она пыталась высвободиться. — Брикки, послушай меня! Уходи отсюда — быстро, пока они…

Он пытался толкать ее перед собой, но она вырвалась и подошла к нему еще ближе, чем прежде.

— Я хочу знать одно: это ведь не ты? Когда ты приходил сюда в прошлый раз, ты ведь этого не сделал?

— Нет! Я только взял деньги, вот и все; его там не было, Я совсем его не видел, он, должно быть, вернулся после того, как я ушел. Брикки, ты должна мне верить!

Она грустно улыбнулась ему в полумраке:

— Ну, хорошо, Куин, я знаю, что это не ты. Я знаю, что мне даже не следовало спрашивать.

Мальчишка из соседнего дома… Он никогда никого не убьет…

— Я теперь не могу вернуться домой, — пробормотал он. — Я конченый человек; они будут думать, что это сделал я. Слишком уж все совпадает; они будут ждать меня там, когда мы приедем. И если уж это должно случиться, пусть лучше случится здесь, а не там, где все меня знают. Я остаюсь. Я буду ждать, но ты… — Он снова попытался подтолкнуть ее. — Пожалуйста, уходи, я прошу тебя, Брикки! Пожалуйста!

— Ты ведь не сделал этого, правильно? Тогда оставь меня в покое, не толкай меня. Куин, я иду туда с тобой! — Она вызывающе выпрямилась, но вызов относился не к нему; она осмотрелась вокруг. — Мы ему еще покажем! Мы еще не побеждены, время у нас есть — срок истекает на рассвете. Пока никто ничего не знает, иначе здесь было бы полно полиции. Не знает никто, только мы и тот, кто это сделал. У нас еще есть время. Где-то здесь, в проклятом городе, есть часы — мой друг: они говорят сейчас — пусть мы их не видим отсюда, — они говорят, что у нас еще есть время, не столько, сколько было, но немного есть. Не останавливайся, Куин, не останавливайся. Никогда не бывает слишком поздно — до самого последнего часа, до последней минуты, до самой последней секунды.

Она вновь трясла его за плечи, но на этот раз не для того, чтобы вытянуть из него что-то, а чтобы вложить.

— Пошли! Войдем в дом и посмотрим, не можем ли мы что-нибудь сделать. Мы должны пойти, это наш единственный шанс. Мы хотим поехать домой. Ты знаешь, что мы хотим поехать домой, мы боремся за наше счастье. Куин, мы боремся за нашу жизнь, и чтобы выиграть это сражение, у нас есть время только до шести часов утра.

Она едва услышала его ответ:

— Пошли, Брикки…

Ее рука бессознательно проскользнула под его локоть — и для того, чтобы придать ему храбрости, и для того, чтобы стать смелее самой. С очень странным, очень официальным видом входили они в дом — медленно, и упрямо, и очень храбро — туда, где была смерть.

Все началось с той субботы, когда мы Зиночкой не успели поссориться до конца рабочего дня и против обыкновения вышли из института вместе. Мы работаем в лаборатории кибернетики и занимались тогда моделированием механизма наследственности. Девушка пыталась скопировать молекулу ДНК — дезоксирибонуклеиновой кислоты, а я хотел выдумать что-нибудь пооригинальнее. Ведь нельзя слепо подражать природе! Не всегда в ней все совершенно. Вот тут-то мы и начинали ссориться. Потом, наговорив друг другу множество неприятных слов, уходили после работы по разным лестницам.

В тот раз почему-то обошлось без ссоры. Мы шли по бульвару. Была весна. Самая обыкновенная весна. Девчонки, сняв пальто, играли в классы, мальчишки испытывали новые рогатки, а свежевыкрашенные скамейки красили неосторожных влюбленных. Мы молчали и шли. Шли и молчали.

— Знаешь, — вдруг сказала она, — а мне нравится…

— Кто?!

— Нравится, как у тебя выходит схема.

— К черту схемы! Весна тебе нравится? Солнце тебе нравится? — Я чуть не закричал.

— А что? В общем нравится.

— А стихи? — с отчаянием спросил я.

— Ну, и стихи…

— Хочешь, я тебе прочту?

— Чьи? — Мои.

— Твои?! Ты пишешь стихи?

Я начал:

— Муть! — сказала Зиночка коротко. — Слюнтяйство!

Тогда я решил прочесть ей свои «программные»:

Степчук — это моя фамилия. Я вставил ее потому, что никак не мог подобрать рифму к «ДНК». Зиночка прямо вцепилась в мой рукав:

— Здорово! Физик и лирик. Молодец! Как из газеты.

«Как из газеты!» Мне представился развернутый газетный лист с колонками стихов, портретом и закорючками моего факсимиле. И она это увидит…

— Как ты думаешь, — осторожно спросил я ее, — а могли бы это напечатать в газете или, скажем, журнале?

— Наверняка! — безапелляционно заявила Зиночка. — О кибернетике поэты еще не писали.

…Как только ненасытный ящик проглотил мой конверт, я потерял покой.

Вы писали стихи? Да? А в газеты вы их посылали? Ах, нет. Тогда вы не представляете, как это мучительно — ждать! Каждый день вы лихорадочно раскрываете газету и медленно сворачиваете ее. Вас спрашивают: «Есть?» А вам до смерти надоело говорить «нет». И вы молчите. А через месяц приходит голубой пакет, в нем маленькая бумажка.

Подпись неразборчива.

«Присылайте!» Иногда говорят: «работа закипела». У меня она забурлила. Даже выработался определенный цикл: неделю пишу, неделю рассылаю, неделю жду, а потом снова пишу.

Стихов не печатали, но письма из редакций приходили целыми пачками. Желая получить о моих стихах какое-то среднее мнение, я решил использовать законы математической статистики: раскладывал письма по кучкам в зависимости от содержания. Одни рецензенты советовали глубже вникать в жизнь, другие — учиться у классиков, третьи… А, что там третьи, когда попадались и такие: