Искатель. 1963. Выпуск №1 - Страница 3

— Сейчас, — сказал он себе, — приведем все в порядок. Пространство — измерения — три направления…

Эти слова не имели никакого значения. Он подумал о времени, несколько раз повторил: «Время, время, время», — словно жевал кусок бумаги. Совершенно бессмысленные сочетания. Уже не он это повторял, говорил несуществующий некто, чужак, который влез в него. Нет, это он в кого-то влез. И этот кто-то рос. Распухал. Уничтожал всякие границы. Двигался в каких-то загадочных недрах, объявился вдруг огромным, как воздушный шар, невозможным слоноподобным пальцем, весь стал пальцем. Не своим, не настоящим, а каким-то выдуманным, взятым неизвестно откуда. Палец становился самостоятельным, начинал угнетать. А он, его мышление возносилось то с одной, то с другой стороны этой неправдоподобной глыбы, теплой, отвратительной, никакой — она исчезла. Он вращался. Кружился. Падал, как камень. Хотел крикнуть. Образы без лиц, округлые, таращащиеся, расплывающиеся, когда он пытался приделать им лица, лезли на него, толкались, раздували его, он был как тонкостенный резервуар, который вот-вот лопнет. И он взорвался.

Он разлетелся на несколько независимых друг от друга кусков темноты — они закружились, словно клочья обуглившейся бумаги. И в этих колебаниях было непонятное напряжение, усилие, какое бывает в агонии, когда сквозь пространство мглы и пустоты, которое было когда-то живым телом, а теперь стало бесчувственной остывающей пустыней, что-то пытается в последний раз подать голос, дотянуться до другого человека, увидеть его, коснуться.

— Сейчас, — сказало что-то удивительно трезво, но это был не он. Может быть, какой-нибудь добрый человек сжалился и заговорил с ним. С кем?.. Где?.. Но ведь он слышал, хотя нет, это был не настоящий голос.

— Сейчас. Другие это уже прошли. От этого не умирают. Нужно выдержать.

Слова сомкнулись в кольцо. Они потеряли смысл. Снова все расползалось, как обыкновенная мокрая промокашка. Как снежная куча на солнце. Его смывало, он исчезал куда-то, абсолютно неподвижный. «Сейчас меня не будет», — подумал он совершенно серьезно, потому что это было как смерть, а не как сон. Его окружило со всех сторон. Нет, не его. Их. Их было несколько. Много? Он не мог сосчитать.

— Что я здесь делаю? — сказало в нем что-то. — Где я? В океане? На Луне? Эксперимент…

Он не верил, что возможен такой эксперимент: немного парафина, какая-то соленая вода — и человек перестает существовать. Он решил с этим покончить любой ценой. Боролся, сам не зная с чем, как будто поднимал огромный, придавивший его камень. Но не мог даже вздрогнуть. С последним проблеском сознания собрал остатки сил и застонал. Он услышал этот стон, сдавленный, отдаленный, как радиосигнал с далекой планеты.

На какое-то мгновение Пиркс почти очнулся и сосредоточился для того, чтобы впасть в следующую, еще более мрачную, смывающую все, агонию.

Он не чувствовал никакой боли. Эх, если бы была боль!

Она сидела бы в его теле, давала бы о нем знать, определила бы какие-то границы, трепала бы нервы. Но это была безболезненная агония: мертвый нарастающий прилив небытия. Он почувствовал, как в него входит спазматически вдыхаемый воздух, как будто не в легкие, а в это пространство дрожащих, судорожных обрывков мыслей. Застонать, еще раз застонать, услышать себя!..

— Тому, кто хочет стонать, незачем думать о звездах, — раздался тот же неизвестный, близкий, но чужой голос.

Он удержался и не застонал. Впрочем, его уже не было. Он не знал, кем был, — в него просачивались холодные вязкие струи, — и самое плохое то (почему ни один болван об этом не говорил?), что все проходило сквозь него. Он стал прозрачным. Дырой, ситом, галереей извилистых пещер.

Исчезло и это — только страх оставался даже тогда, когда сгинула словно вздрогнувшая в мелькающих точках темнота. Потом стало хуже, гораздо хуже. Однако Пиркс уже не мог рассказать, не мог даже отчетливо, точно вспомнить, что чувствовал: для таких, ощущений еще не найдены слова. Тут уж он ничего не мог выдавить из себя. Да, «утопленники» разбогатели еще на один сумасшедший опыт, которого никто из обыкновенных смертных не мог бы даже представить, Другое дело, что завидовать здесь нечему.

Пиркс испытал много различных состояний, некоторое время его не было, потом он снова был, потом что-то выело ему мозг, потом произошло много сложных безмолвных ужасов — их спаял страх, который пережил и тело, и время, и пространство. Все! Этого он наелся досыта.

Доктор Грот сказал:

— Первый раз вы застонали на сто тридцать восьмой минуте, а второй — на двести двадцать седьмой. Всего три штрафных очка — и никаких судорог! Положите, пожалуйста, ногу на ногу. Я исследую рефлексы… Как вам удалось продержаться так долго? Ну, об этом потом.

Пиркс сидел на сложенном вчетверо полотенце, чертовски шершавом и от этого очень приятном. Он был совсем как Лазарь, воскресший из мертвых. Выдержал семь часов. Получил высшую оценку. В течение последних трех часов умирал несколько тысяч раз. Но не сдался. Когда его вытянули из ванны, вытерли, сделали массаж, укол, дали глоток коньяку и повели в лабораторию, где ждал доктор Грот, Пиркс по дороге заглянул в зеркало. До этого он все трогал грудь, ноги, руки, словно хотел убедиться, на месте ли. Сознание его было затуманено, как будто он встал с постели после многомесячной горячки. Он знал, что страшное уже позади. Но не удержался, заглянул в зеркало. Не потому, что ожидал увидеть седину, но все-таки…

Увидел свою толстую губу и, отвернувшись, зашагал дальше, оставляя на паркете мокрые следы.

Доктор Грот долго старался вытянуть из него описания пережитых состояний. Семь часов — это не пустяк! Теперь доктор Грот смотрел на Пиркса иначе, чем раньше, не то что с симпатией, скорее с любопытством, как энтомолог, который открыл новый вид ночной бабочки или совершенно необычного червяка. Может, он видел в нем тему для научной работы?

Увы, приходится признаться, что Пиркс оказался не слишком благодарным объектом для исследования. Он сидел и глуповато моргал глазами: все ему казалось плоским, двумерным. Когда он протягивал за чем-нибудь руку, предмет оказывался ближе или дальше, чем он предполагал. Это было нормальным явлением. Но ненормальным был его ответ на вопрос доктора, который пытался выяснить какие-то дополнительные подробности.

— Вы там лежали? — ответил Пиркс вопросом на вопрос.

— Нет. А что? — удивился доктор Грот.

— Так полежите, — предложил ему Пиркс. — Сами увидите, что происходит.

На другой день Пиркс чувствовал себя уже хорошо и даже мог шутить, вспоминая «сумасшедшую ванну». С тех пор он стал регулярно ходить в главный корпус, где на доске объявлений под стеклом вывешивали списки распределенных на практику. Но своей фамилии найти не мог. Потом было воскресенье, а в понедельник его вызвал к себе Шеф.

Пиркс забеспокоился не сразу. Сначала он подсчитал свои грехи. Мышь, которую посадили в ракету Остенса, — нет, это было давно. Кроме того, мышь была маленькая, и вообще здесь не о чем говорить. Потом история с будильником, который сам включал ток в сетку кровати Мебиуса. Но это, конечно, тоже ерунда. В двадцать два года проделывают и не такое, а Шеф — человек снисходительный. До определенных границ.

Неужели он узнал о привидении? Привидение было собственной оригинальной идеей Пиркса. Коллеги ему, естественно, помогли: в конце концов есть же у него приятели. А Барна следовало проучить. Операция «привидение» разыгрывалась, как по нотам. Пороховая дорожка начиналась в коридоре, сквозь щель под дверью проникала в комнату, трижды обходила вокруг нее и заканчивалась под столом. Возможно, правда, пороха насыпали слишком много. Барн был уже «обработан»: целую неделю по вечерам ни о чем ином не говорили, только о привидениях. Пиркс, будучи человеком опытным, разделил роли: часть парней рассказывала страшные истории, а другая разыгрывала скептиков, чтобы Барн не разобрался в подвохе. Барн не принимал участия в этих метафизических беседах, — только иногда посмеивался над наиболее пылкими приверженцами «того света». Да, но нужно было его видеть, когда в двенадцать ночи он вылетел из своей спальни, ревя, как буйвол, за которым гонится тигр. Огонь проник сквозь щель под дверью, трижды обежал комнату, и, наконец, под столом раздался такой сильный взрыв, что разлетелись книги. Все же Пиркс перестарался — начался небольшой пожар. Пара ведер воды ликвидировала огонь, но остались выжженная дыра и запах гари. Таким образом, операция не достигла желанной цели: Барн в привидения, увы, не поверил. Похоже на то, что речь пойдет об этой проделке.